Свет софитов, камеры, мелькающие лица. Меня хлопали по плечам, о чём-то спрашивали, я что-то отвечал. В голове гудело, глаза жгло. Возникла рожа Мозгоклюя. Шоумен схватил меня за руку, завёл на эшафот, пардон, на платформу, хотя какая разница. Заиграла музыка, застучал каблучками кордебалет.
— Это новый рекорд! — добрался до меня голос положенца. — Мой зритель, этот заяц настоящий торопыга. Ха-ха! Он не стал ждать ночи, и средь бела дня вихрем промчался через пустырь — и вот он перед нами! На наших часах: семнадцать пятьдесят три по времени Загона! Это новый рекорд, прежний превышен на семь часов. Слава новому чемпиону! — он сунул мне под нос набалдашник трости. — Дон, ответь, о чём ты думаешь сейчас?
— Водка есть?
— Водка? Вы слышите? Он просит водки! Эй, кто-нибудь, принесите ему водки!
Дебилоид гламурный… Такие вещи надо держать под рукой, а не таскать их откуда-то.
Ещё пять минут Мозгоклюй нёс какую-то чушь о рекордах. Я увидел Гука. Он стоял позади массовки. Мимо прошли охотники. Одного вели под руки, остальные ковыляли самостоятельно, на меня смотрели с ненавистью.
Мисс Лизхен принесла поднос с барским набором: наполненная до краёв тонконогая рюмка и красная икра в хрустальной вазочке. Даже в такой мелочи, как банальная стопка «за победу», Мозгоклюй не смог обойтись без пафоса. Я не стал строить из себя интеллигента, опрокинул рюмку, зачерпнул пальцами икру.
Тело повело. Но не от выпитого. Я выдохся. Эти скачки по городу, перестрелки, твари, охотники отняли все силы. Устал. Мозгоклюй заговорил о новом сезоне, об изменениях в сюжете. Камеры переключились на него, меня взяли под локоть, отвели в сторону. Возле операторского фургончика усадили на скамью. Женщина в медицинском халате осмотрела меня, протёрла лицо физраствором.
— Где с пулей поцеловался?
— Поцеловался? — не понял я.
Не вдаваясь в подробности, она достала из медицинской сумки хирургическую иглу, стянула мне кожу на подбородке и начала сшивать мелкими стежками. Мозг пронзили точно такие же иглы. Я сжал зубы, напрягся, пересиливая боль, а врачиха монотонно и кропотливо протыкала меня иглой, словно я не человек, а плюшевый мишка. Судя по её работе, пуля прошла по касательной от подбородка к правой скуле, шрам получится сантиметров восемь.
— Ещё ногу посмотри. Щепкой проткнуло.
Врачиха размотала проволоку, осмотрела рану на ноге.
— Заживёт. Нагрузку не давай пару дней.
— Йодом хоть помажь.
— Помажу.
Техник, тот, который наставлял меня утром в депо, обнулил счётчик и снял браслет. Порылся в сумке, вытащил планшет.
— Держи, твой старый. А этот верни. Он урезанный, специально для зайцев.
Вихляя бёдрами, подошла мисс Лизхен.
— Контракт где?
Я протянул ассистентке бумагу. Она порвала её и спрятала обрывки в сумочку. Это походило на сокрытие улик с места преступления. К счастью, память у меня хорошая, и первый пункт договора горел в моём мозгу неоновой рекламой.
— Уважаемая, по контракту вы со своим лысым клоуном должны мне три тысячи статов.
— Уже перечислили.
— А за победу?
— За победу тебе всеобщий почёт и слава.
— На славу хлеба не купишь.
— Зато коричневую майку можешь носить не стесняясь. Поздравляю с повышением статуса, — фыркнула она и повихляла назад к платформе.
Я включил планшет. Во весь экран светилась моя фотография и знакомый номер внизу. Открыл финансы.
Поступило: 3000 статов
На счету: 2964 стата
Наверное, списали десятку за аренду нар плюс остатки долга. Могли бы и простить. Но всё равно нормально, теперь я свободен от долгов и кредитов. Лишь бы снова не залезть в это болото.
Ваш статус повышен до коричневого уровня
Ага, Мозгоклюйка не обманула, статус всё же повысили. Теперь совсем не обязательно делать «ку» перед всеми.
Я ждал, что ко мне подойдут, скажут, что делать дальше, пригласят на банкетик. Любую победу надо обмыть, тем более в таком шоу. Но обо мне забыли. Съёмочная группа начала собираться, часть оборудования загрузили в операторский фургончик, часть в теплушку. Мозгоклюю с мисс Лизхен подогнали бьюик. Распуская пары подъехал паровоз, грохнул автосцепкой. Мне хотелось увидеть Алису, поблагодарить её. Пусть она помогала мне не по своей воле, а по воле неизвестного конторщика, но сказать банальное «спасибо» — это дань вежливости.
Однако на площадке Алисы не было, возле фургона тоже, наверное, осталась в депо. Зато на платформе я заметил женщину лет сорока в странном наряде: подпоясанное армейским ремнём грубое суконное платье, хромовые сапоги, красная косынка. Она походила на комиссара из фильма вековой давности, только без кожанки и маузера. Её можно было бы назвать красивой, если бы не жёсткие черты лица и папироса во рту. Рядом стояли двое опасного вида мужиков в потасканной полевой форме советского образца. Эти были вооружены. Один придерживал за ствол ПКМ[1], у второго через плечо висел брезентовый пенал с запасными коробками, в руках калаш.
На фоне Загона вся троица выглядела чужими. Никаких цветовых различий, если не считать косынку. Но это точно не положенцы, возможно, дикари. Коптич несколько раз упоминал какой-то Квартирник. Не оттуда ли они выбрались?
— Это Наташка Куманцева, комиссар обороны Анклава, — услышал я голос Гука. Бывший штурмовик подошёл ко мне со спины, даже гравий под ногой не хрустнул. — Но называть её так не вздумай. Жёсткая баба, прилететь может не только кулак, но и пуля. В зависимости от настроения. Обращайся: товарищ Куманцева или товарищ комиссар. А лучше никак не обращайся. Никогда. Держись от неё подальше, и от всей их радикально-социалистической партии тоже.
— Радикально-социалистическая? — переспросил я.
— Если быть более точным, Радикал-социалистическая партия большевиков. РСП(б). За глаза их называют редбули. Слышал, порода собачья есть — питбули? А это редбули. Хватка смертельная, вцепятся, хрен отпустят. Идеология — вплоть до фанатизма. По вечерам у себя в Анклаве песни хором поют. Тоже, наверное, слышал: Вперёд, заре навстречу, товарищи в борьбе. Штыками и картечью проложим путь себе… И ведь прокладывают, что самое интересное. Упёртый народ.
— Коммунисты?
— Коммунисты рядом с ними — группа продленного дня. Эти из всех разговоров предпочитают язык винтовки и пулемёта. С оружием у них проблем нет, а вот с терпимостью беда. Всё, что идёт вразрез с их идеологией, подлежит уничтожению. Контора с ними долго боролась, но-таки подмяла под себя на правах автономии.
— А где этот Анклав?
— На юго-восточной окраине. Недалеко отсюда. Там раньше воинское подразделение находилось, то ли полк, то ли бригада со складами продовольствия и арсеналом. Теперь там коммуна. Почти в каждом поселении у них своя ячейка, вербуют желающих встать под красные стяги, обещают общество справедливости и отдельные нары.
— Отдельные нары и здесь есть.
— А общество справедливости?
— Справедливость для каждого своя.
— Ошибаешься друг мой, справедливость для всех одна, только преподносят её по-разному.
— Вы с Мёрзлым случайно не родственники?
— С чего вдруг?
— Оба одинаково мозг выносите.
Гук усмехнулся.
— Это да, Мёрзлый любит пофилософствовать, крапивницей не корми.
— Гук, а за что тебя из штурмовиков погнали?
— Боевики смотреть любишь?
— Не особо.
— Там сюжетец часто присутствует: старший группы провалил задание, подставил своих, и все, кроме него, погибли.
— Так ты своих подставил?
— Какой ты торопливый, Дон. В конце фильма обычно узнаётся, что подставил не он, или вообще никто не подставлял. Просто так сложились обстоятельства, разведка недоглядела, аналитики недоугадали, предатель в ряды затесался.
— А когда конец твоего фильма?
— После дождичка в четверг.
— Сегодня какой день?
— Знаешь, Дон, это не я, это ты Мёрзлому родственник, — он засмеялся.
На площадке перед платформой никого не осталось. Последним отъехал операторский фургон. Комиссарша выплюнула папиросу, растёрла её подошвой и направилась к нам.
— Всё веселишься, Гук? — вопрос прозвучал резко и утвердительно. Голос надтреснутый, как будто лающий.
— И тебе здравия желаю, товарищ комиссар. Могу полюбопытствовать, какими ветрами занесло столь ярких представителей социалистической идеи в эту клоаку либерализма и демократии?
Куманцева сузила глаза. Несмотря на грубое платье и сапоги, она всё равно выглядела зачётно. Только морщинки на переносице не вписывались в общую картину, а так — красивая женщина.
— Товарищей своих встречаю, тех, кто в охоте участвовал. Никого не видел? Может дружок твой?
Она посмотрела на меня, словно хотела прожечь.
— На складах поищи, — не вполне дружелюбно посоветовал я. — Валяется там парочка трупов…
Гук схватил меня за локоть.
— Тебе, Наталья Аркадьевна, по этому вопросу лучше к Мозгоклюю обратиться, — произнёс он. — Или подожди ещё немного, вдруг сами появятся. А нам пора. Пойдём, Дон, не будем мешать товарищам ждать своих товарищей.
Он потащил меня к Радию.
— Тебя жизнь совсем ничему не учит. Говорю тебе, говорю… Ты чего в бутылку лезешь? Просил же вести себя осторожнее. Они ребята злопамятные.
— А что такого? Я её Наташкой не называл, за косички не дёргал.
— А товарищей, которых они дождаться не могут, кто положил? Да ещё похвастался.
— Может это не я, а ты? Ты там тоже не херово отдуплился.
— Как бы я там не отдуплялся, все грехи на тебя спишут. А редбули за своих мстить будут.
— То есть, им меня можно убивать, так? А как их брата коснулось — сразу мстить?
— Ты изначально был списанный. Труп. Трупы сопротивляться не имеют права. Если ты кому-то понравился там, — Гук ткнул пальцем в небо, — это не значит, что тебя и дальше защищать станут.
Гук снова оглянулся на редбулей. Комиссар смотрела нам вслед, словно автомат наставила, на спуск нажать осталось. Но стрелять на территории Загона запрещено, Контора не любит, когда установленные ею правила нарушают, а Натаха при всей своей любви к сотоварищам против Конторы не попрёт. Не осмелится. Если у меня вдруг начнутся проблемы с радикал-социалистами, то только за пределами Загона.
У проходной Радия курили охранники, среди них — Сурок. Он вежливо кивнул, протянул руку.
— Дал ты охотничкам просраться, Дон. Не ожидал. Всегда было просто: один бежит, другой стреляет, тот, кто стреляет — победитель. А тут на тебе, прям под дых. Даже интересно стало, молодец. Где автомат-то надыбал?
Четыре дня назад Сурок мне яйца прострелить обещал и на работы подписал несмотря на то, что я едва двигался, а сейчас руку протягивает и по имени называет.
— Да где он мог надыбать? Конторщики подложили, — хмыкнул белобрысый охранник. — Откуда ещё такая эмпэшка приплыть может? Не с войны же.
— А чё бы не с войны? — резко ответили ему. — После Разворота здесь чего только не было. И уже потом, когда прихожане навалились, все думали, кранты Загону. Да если в этой землице покопаться, столько барахла найти можно.
— До нас с тобой всё выкопали.
— Выходит, не всё.
Они смотрели на меня, ждали, что отвечу.
— Нашёл, — пожал я плечами. — Хотите верьте, хотите не верьте. Знаете, где Сотка лежит?
— Ну?
— Вот рядом с ней и нашёл. В траве возле дерева.
Сурок недоверчиво покачал головой.
— Возле Сотки? Врёшь.
— А ты сбегай, проверь, если не веришь. Тут недалеко, не обломаешься.
— Не обломаюсь? Шутник ты, — Сурок натянуто улыбнулся. — Наглеешь, Дон. Оружием обзавёлся, друзьями, про цветовую палитру забыл совсем, — это он так ненавязчиво напомнил мне про свой синий статус. — Кстати, ты в курсе правил ношения огнестрельного оружия в Загоне?
— Я ему объясню, — сказал Гук. — Пойдём, Дон. Ты же не против, Сурок, если мы пойдём?
— Ну что ты, Гук, конечно идите.
Шоу в Радии завершилось. На полу валялись обрывки обёртки, бумажные стаканчики. Уборщики сметали мусор к воротам, забивали в мешки. Зрители разошлись, но экран ещё светился. Показывали отрывки прошедших событий, правда, без звука. Бегали зайцы, отплясывал Мозгоклюй. Вокруг шоумена крутились девочки в стрингах, а оператор пытался удержать камерой самые привлекательные места.
— В траве возле дерева, говоришь? — спросил Гук.
— Ага.
— И подсумок с тремя снаряжёнными магазинами?
— Ты же не дурак, Гук. Зачем спрашиваешь?
— Просто… Сколько у тебя версий? Каждому своя? Нашёл там что-то?
— Если и нашёл, то чё?
— Да мне всё равно. У меня правило: в чужие дела не лезть. А вот если Контора заинтересуется, где ты шмот свой подобрал, она весь путь твой отследит и проверит. Или допросит с пристрастием.
— Мёрзлый тоже допросом грозил.
— Когда Мёрзлый спрашивает, нужно отвечать без утайки.
Гук свернул к жилым блокам.
— Куда мы? — спросил я.
— А ты как думаешь? Время седьмой час. Приведём себя в порядок, поужинаем. Но для начала поставим тебя на учёт. Это позволит тебе получать особые предложения по сотрудничеству. Поступают они не часто, но оплата за них намного выше. Для некоторых это основной способ выживания.
— Знаешь, я уже получил одно. Даже два. И оба кровавые.
— Ты про группу Тощего?
— Именно.
— У тебя такой взгляд, как будто ты недоволен.
— А чему радоваться? За два дня я убил четверых. Человек! Ты хоть представляешь… Хотя ты, конечно, представляешь. Но всё равно — четверо. Это не считая складов и потом на пустыре. Там я только видел, что падают, а убил или ранил…
Гук смотрел на меня совершенно спокойно.
— Привыкай, по-другому жить ты уже не будешь.
— Жил как-то раньше.
— Это раньше и там. А сейчас ты здесь.
— И как быть?
— Для начала зарегистрируем твоё оружие.
— Не думал, что тут можно иметь личное оружие.
— Загон не тюрьма, можешь иметь хоть танк, главное, зарегистрируй его в арсенале, чтобы Контора знала, что он есть и что при необходимости она может отправить тебе предложение по стандартному или особому сотрудничеству.
Как-то странно, что он свёл разговор к танку. Знает что-то? Или случайность?
— А если я не захочу сотрудничать с Конторой на своём танке?
— Его реквизируют. Но тебе за него заплатят. Всё честно.
Не доходя до первого жилого блока, мы свернули в тёмный закуток. Раньше я не обращал на него внимания. К стене была привинчена табличка: «Арсенал. Выдача оружия и боеприпасов». Над массивной бронированной заслонкой висела тусклая лампочка. Гук надавил кнопку звонка, мигнул глазок видеокамеры, заслонка отъехал. Мы шагнули внутрь и упёрлись в решётку. Решётка была сплошная, ни единого намёка на дверь, только узкое окно выдачи и длинный прилавок за ним. Толстые прутья прочно вмурованы в бетон, вырвать их можно разве что хорошим зарядом тротила, да и то не факт. По другую сторону сидела пожилая женщина в очках и работала за ноутбуком.
— Мария Петровна…
— Минуту, Гук.
Освещение не блистало, но за спиной женщины я разглядел два ряда оружейных стоек с автоматами, винтовками и сложенные в штабеля армейские ящики. Всё это уходило вглубь помещения в полумрак. На дорожке между рядами стоял ручной погрузчик, возле него на табурете сидел охранник с укороченным калашом на коленях и в бронике.
С безопасностью всё было в порядке.
— Давай, Гук. Что у тебя?
Женщина оторвалась от ноутбука.
Долговязый выложил на прилавок винтовку. Женщина осмотрела всё с видом знатока, открыла затвор.
— Расход?
— Четыре.
Гук сделал четыре выстрела. Вряд ли он промахнулся. Но на складах я видел только три трупа, тот, что остался подыхать у стены, точно мой. Значит, ещё одного охотника он подстрелил на пустыре.
— Хорошо. Руку давай.
Гук сунул в окно левую руку запястьем вверх, женщина отсканировала штрих-код и глянула на меня.
— У тебя что?
Я положил на прилавок автомат и подсумок.
Женщина взяла эмпэшку, отсоединила магазин, снова вставила, надавила спуск и благосклонно кивнула в ответ на сухой щелчок бойка. Открыла подсумок, осмотрела.
— Пусто? — в голосе прозвучали нотки разочарования.
Я развёл руками.
— Пришлось всё потратить.
— Учись стрелять, — назидательно сказала она. — Оружие личное?
— Личное, — подтвердил я.
— Хорошо, — она вернулась к ноутбуку. — Имя, номер?
— Дон, номер двести сорок, сто двадцать семь, сто восемьдесят восемь, СЗ. Кстати, что означают эти буквы — СЗ?
— Собственность Загона, — не поднимая головы, ответила Мария Петровна. — Их можно не называть.
Собственность Загона… Я — собственность Загона.
Звучит неприятно, аж коробит. Как будто: здравствуйте, отныне вы наш раб и мы будем делать с вами всё, что пожелаем. Захотим — нагнём, захотим — распнём. А ещё мы дадим вам цветастую маечку, и если будете вести себя хорошо, то дадим другую маечку, и возможно, вы сами сможете заиметь раба. Или поиметь. Но это мечты, потому что иметь здесь могут только тебя… Я и раньше это подозревал, но когда вот так открыто сообщают о таком… Очень неприятно. Понятно, почему Коптич так гордился тем, что он дикарь. Свободный человек! Вот только жизнь закончил как стопроцентный загонщик.
— Руку давай, — потребовала Мария Петровна.
Она отсканировала мой штрих-код.
— Запоминай: арсенал работает круглосуточно, автомат можешь получить в любой момент. Но учти, допуск у тебя третьей категории, использование оружия на территории Загона запрещено. Возникнет необходимость в техобслуживании или потребуются патроны, обращайся.
— А почём патроны?
— У тебя девятый калибр, парабеллум… Минуту, — она снова склонилась над ноутбуком. — Оружейный цех производством такого патрона не занимается, поставки происходят через станок. Цена — семьдесят четыре стата за штуку.
— Сколько?!
— Если возникнет желание продать автомат или обменять на более доступную модель — обращайся.
— Да кому нужен такой…
Гук отодвинул меня от решётки.
— Спасибо, Мария Петровна, он подумает.
Бронированная заслонка встала на место, мы вышли в коридор.
— Ты слышал? — вскинул я руки. — Семьдесят четыре!
— Цены кусаются, — согласился Гук. — Поэтому многие предпочитают оружие советского или российского производства, к ним патроны дешевле, особенно к гладкостволам. Но продавать не торопись. Продать успеешь всегда, а вот купить сложнее. Намного дороже получится. Подержанный гладкоствол идёт от пяти тысяч статов, пистолет примерно столько же или чуть больше, в зависимости от модели. Цена на калаш начинается с пятидесяти тысяч, новодел дешевле ста двадцати не найдёшь. Твой МП потянет, ну, около тридцатки. Это потому что патроны к нему дефицит. Но лучше он, чем ничего, и уж точно лучше дробовика. А насчёт патронов не заморачивайся. Большая часть предложений по сотрудничеству предусматривает оплату боеприпасов.
Мы подошли к третьему блоку. Люди узнавали меня. Некоторые норовили дотронуться. Подросток протянул кусок картона и карандаш. Я нарисовал заячью рожицу, автомат и расписался. Потянулись другие с такими же кусками. Гук отошёл к стене и терпеливо ждал, пока наплыв фанатов схлынет. Ждать пришлось долго, из проходов подходили новые. Я увидел знакомую физиономию. Костыль. Он подковылял к Гуку, заговорил. Похоже, они давние приятели.
Где-то на периферии мелькнул Гришуня, но подходить не стал. Я кое-как отпихался от фанатов, пообещав устроить им вечер воспоминаний, но это вряд ли когда-нибудь случится. Завтра обо мне не вспомнят, слава недолговечна, а уж заячья тем паче.
Первым делом я намеревался пойти в столовую, а по пути переговорить с Ровшаном. Надо выяснить вопрос по поводу той маленькой революции, которую, как оказалось, устроил я. Очень хотелось глянуть в эти заплывшие жиром глазки. Но Гук сказал, что с Ровшаном успеется.
Он отвёл меня в местную баню: парное отделение и несколько рядов деревянных лавок с ушатами. На полу потрескавшийся кафель, вдоль стен ржавые трубы, зато вода горячая, а к ней мыло и мочалка. За всё — четыре стата. За дополнительные три стата — стирка, штопка и глажка одежды. Потом в раздевалке можно пропустить кружечку пива, но уже за пятнадцать статов, или чай — бесплатно.
Мы взяли пива. Гук получил приличную сумму за моё прикрытие. Сколько именно, гадать не возьмусь, но услуги профессионала подобного уровня должны стоить дорого. Во всяком случае, выложить пятнадцать статов за кружку пива не каждый себе позволит, а он даже не поёжился. Народ на соседних лавочках поглядывал на нас со злой завистью.
Мы пили, ожидая, пока принесут одежду.
— Гук, тебе никогда не приходила в голову мысль сбежать отсюда? — осторожно спросил я.
— Сбежать? — мой вопрос его удивил. — Зачем?
— Ну как же, — проговорил я. — Это же… не тюрьма, конечно, но…
— Хочешь бежать? Ради бога, беги. Где ворота — знаешь. Охрана слова не скажет.
Я замялся.
— Вот так просто? То есть, я могу сейчас встать, забрать автомат и свалить?
— А чего усложнять? Иди, никто тебя держать не станет. Только прямо сейчас не советую. Во-первых, ты голый. Дождись хотя бы, когда одежду почистят. Во-вторых, уже поздно, скоро стемнеет, а ночью в Развал лучше не соваться. А вот утром ступай. — Гук допил пиво и придвинулся ко мне. — Ты думаешь, мы тут сидим, потому что Контора нас держит, да? — он покачал головой. — Ничего подобного. Загон — самое безопасное место в округе. Стены, охрана, вода, еда, электричество. Если дикарь тебе в уши насвистел, рассказывая, какая свобода на Свободных Территориях, это значит лишь то, что ты ничего не знаешь о Свободных Территориях.
— Ну а как же «собственность Загона»?
— Это условности, предупреждение другим станочникам — этот наш, не тронь. Люди такой же ресурс, как уголь или железо, и за них идёт война. Так что мы все чья-нибудь собственность, не Загона, так Прихожей, не Прихожей, так обстоятельств. Все отношения строятся на обоюдном согласии. Контора даёт тебе укрытие, возможность заработать и не сдохнуть с голоду, а взамен использует так, как считает необходимым для общего выживания в текущем моменте. Вопросов по этому поводу много, о них можно говорить и спорить, но при этом тысячи людей с Территорий рвутся на ПМЖ сюда.
[1] Пулемёт Калашникова модернизированный, принят на вооружение в 1969 году