Со склада мы вернулись на лестничную площадку, где сидел дежурный.
— Открывай подвал, — велел Колтун.
Дежурный звякнул связкой ключей, отомкнул замок и потянул дверное полотно на себя. Пахнуло плесенью и мочой. Колтун отшатнулся, зажимая нос пальцами.
— Придурки, вы хоть чистить их после себя заставляйте. Задохнуться можно. Или хлорки насыпьте.
— А на кой? — ничуть не реагируя на запах, пожал плечами дежурный. — Пускай привыкают. В Загоне лучше не будет.
— Да хрен с этим Загоном. О себе подумайте. Нравится дерьмом дышать?
— У меня чувствительность понижена. Нос сломали, когда боксом занимался, теперь специально принюхиваться надо.
Колтун качнул головой и подтолкнул меня к проёму.
— Давай туда. А ты свет включи.
Под низким потолком загорелась тусклая лампочка, осветила узкий проход, облезлые стены и уходящие вниз ступени. Я посмотрел на Колтуна. Он отреагировал резко.
— Чё вылупился, урод зашлакованный?! Вниз пошёл! Или думаешь, я тебя провожать буду?
Он толкнул меня в спину, я едва не скатился. Успел выставить руки в стороны, упереться в стены. Сломанные рёбра отозвались болью. За спиной хлопнул металл, с потолка посыпались пыль и ошмётки меловой побелки, лампочка погасла.
Продолжая держаться за стены и нащупывая ногой ступени, я спустился до ровной площадки. Запах стал крепче, вентиляция отсутствовала напрочь. Это не подвал, это подземная тюремная камера. Температура на уровне экватора, воздух сухой, словно выжатый, и от этого снова захотелось пить.
Впереди мигнул огонёк. Он двигался рывками, то поднимаясь, то опускаясь, а потом замер. И сразу раздался негромкий надорванный возрастом голос:
— Прошу вас, идите на свет. Провод не очень длинный, я не могу вас встретить. Только осторожно, потолки низкие. Если вы высокого роста, лучше нагнуться.
В тусклом свечении удалось разглядеть мужчину. На вид давно за шестьдесят, щуплый, на кончике носа простенькие очки, одет в то же, что выдал мне каптёр. Особая примета: седые кучерявые волосы, напоминающие шапку зрелого одуванчика. В его возрасте это выглядело смешно — человек-одуванчик, но смеяться совсем не хотелось.
— Здравствуйте, — поздоровался мужчина. — Не буду говорить, что рад вас видеть, ибо в нашем положении это выглядело бы чересчур цинично. Но раз уж вы сюда попали…
В руке мужчина держал переноску. Света она давала не много, я видел круг диаметром три метра, в который попадал кусок земляного пола и полосатые края матрасов.
— Я здесь назначен отвечать за порядок, — начал объяснять мужчина. — На мне всё: общежитие, питание, общение с поступающим шлаком. Староста, если одним словом. Обращаться ко мне можете по фамилии: Тавроди. Я наполовину грек, папа родом с Пелопоннеса, мама из Красноярска. А вас как?
— Евгений.
— Что ж, Евгений, пойдёмте, я покажу вам место.
Он развернулся, и, подбирая свободной рукой провод, повёл меня вглубь подвала. Свет выхватывал из темноты сидевших и лежавших на матрасах людей. По большей части это были мужчины, лица многих указывали на асоциальный статус, и все были одеты одинаково: клетчатые рубахи, чёрные брюки, дешёвые берцы. Единственная женщина, попавшая в круг света, была одета точно так же.
Тавроди подвёл меня к свободному месту.
— Вот здесь можете расположиться.
Он подсветил, и я увидел грязный матрас, промятый и надорванный по краю. Вместо подушки свёрток непонятного происхождения тряпья, одеяла нет. Лежанка не из лучших, но ничего другого всё равно не предложат.
— Давно вы здесь? — спросил я, не особо рассчитывая на ответ.
Однако мужчина не стал скрываться.
— По-разному. Есть такие, кто уже больше двух недель. Кормят плохо, два раза в день, на воздух не выводят, вместо туалета — яма. Но скоро всё завершится. Завтра под станок.
Это сочетание «под станок» я слышал уже третий или четвёртый раз, и оно не вызывало тёплых чувств.
— Что это может значить?
— На органы разберут, — буркнули из темноты.
Тавроди закусил губу, но опровергать версию сидельца не стал. Похоже, среди жителей подвала она была основной, и каждое её упоминание вызывало содрогание.
— Никто точно не знает, одни домыслы, — наконец ответил Тавроди. — Логика в нашей ситуации не работает. Если в рабство, то зачем так долго держать? На работы не гоняют, сидим как кукушата в гнезде, стращаем друг друга. Если в медицинских целях… — он сглотнул. — Тогда кормили бы лучше, да и… Понимаете, — он перешёл на шёпот, — тут находятся такие люди, чьи внутренние органы скорее принесут вред пациенту, чем пользу. Так что версию с органами я не поддерживаю, хотя большинство склоняются именно к ней.
Уверенности его слова не вызывали, оставался элемент недосказанности, но думал я сейчас не об этом. Собственная судьба меня не интересовала совсем, мысли были заняты семьёй.
— Много вас?
— Вместе с вами пятьдесят один.
— Сегодня ещё кого-нибудь приводили?
— Парня. Избитый весь.
— Лет двадцать, бритый наголо?
— Так и есть. Ваш знакомый?
— А женщину и девочку?
— Нет, больше никого не было. Женщин мало, да и те все возрастные. Моложе пятидесяти не найдёте никого. А детей вовсе нет.
— Понятно. А парень тот где? Можете провести меня к нему?
В душе появилась хрупкая надежда. Если это тот самый, то он должен знать, где Данара и Кира, или хотя бы мог видеть, куда их увезли. Он один из них, один из этих боевиков. На нём был цифровой камуфляж. Что они между собой не поделили, исключительно их дело, меня оно не касается, но мои девочки — это моя ответственность. Я обязан им помочь.
Парень лежал у дальней стены. Он не спал. Едва Тавроди поднёс лампу, он попытался приподняться на локтях, но не смог и только шумно выдохнул. Лицо опухло, вместо глаз щели, губы разбиты в лепёшку. Били его сильно, но, если честно, жалости к нему я не испытывал, хотя никогда жестокосердием не отличался.
На майке легко читался позывной: «Бритиш».
— Привет. Ты Бритиш, правильно?
Тот моргнул.
— Сегодня утром я видел тебя у реки. Я хотел помочь, но не успел. Какие-то люди меня оглушили и привезли сюда. Я должен знать, что это за место и кто эти люди?
Бритиш опустил голову.
— Послушай, парень, я потерял жену и дочь. Я не знаю, где они, что с ними, что вообще здесь происходит. Полный туман. И случилось это по твоей вине. Ты что-то не поделил со своими, а крайними оказались мы. Моей дочери шесть лет, у моей жены бронхиальная астма, она даже в магазин без ингалятора не выходит. Она умрёт, понимаешь? Я должен помочь ей, но не знаю как. Расскажи мне, что здесь происходит. Где мы?
— Это ничего не даст, — прошамкал парень, с трудом разжимая губы.
— Ты рассказывай, а уж я сам решу, даст или нет.
Он сделал несколько глубоких вздохов и попросил:
— Уберите свет…
Тавроди отодвинул лампу. Парень снова вздохнул.
— Отсюда нельзя выйти. Никак. И семье своей ты не поможешь. Я не знаю, где они. Я всего лишь охранник, моё дело ворота открывать. Закусился с одним придурком, хотел сбежать. Не вышло. И у тебя не выйдет. И семью не найдёшь. Гражданским отсюда выход заказан.
Вряд ли он лгал, смысла не было. После того, что с ним сотворили его же сослуживцы, любые контракты о неразглашении информации сходили на нет. Он не врёт, однозначно. Возможно, не договаривает, но не врёт.
— Чем здесь вообще занимаются?
— Я не знаю. Завербовался в прошлом месяце. Сидел на КПП, нажимал кнопку. Платили хорошо. По документам, это частное охранное предприятие. Существует постоянная охрана, их человек семьдесят, и два десятка вахтовиков. Мы только ворота открываем да чистоту наводим. Нас даже до внутренней охраны не допускают…
Он замолчал.
— Только…
— Что «только»?
— Охраняют странно. Видел, как вышки стоят? Вертухаи чаще смотрят внутрь, как будто боятся нападения изнутри, а не снаружи. И патрули всё время на подступах и вокруг ангаров. Я спросил одного, Музыкант погоняло, мудак конченный, чё, мол, творится? А он мне по роже смазал, типа, вопросов лишних до хера задаю. Я ему леща, он за калаш. Кое-как растащили. Только он пообещал, что всё равно меня достанет. Этот Музыкант… Ночью в казарме сказали, что он уже завалил двоих, и ничего ему за это не было. Списали на несчастный случай. Ну, я и решил валить. Тупо так попал…
Попал он, конечно, серьёзно, наравне со мной и всеми, кто в подвале. А вышки действительно были вынесены вперёд, но вопросов их положение у меня не вызывало. Может быть, я плохо разбираюсь в охранных мероприятиях или в построении защитных линий, но по такому же принципу строились крепости прошлого, а они однозначно предназначались для отражения нападений снаружи, а не изнутри. Так что здесь Бритиш что-то путает.
Но бог с этими вышками, меня беспокоит, где мои девчонки, а не что у них с охраной творится.
— Бритиш, ты помнишь, что было на берегу?
— Забудешь… Отхреначили прям там. Содома с Гоморрой такого не вытворяла. Эта сука, Музыкант, больше остальных старался. Тебя шокером ткнули и в шишигу потащили, а меня в буханку кинули. И твоих туда же. Но что дальше было, не спрашивай. Я вырубился, очнулся уже на матрасе.
— Так и есть, — подтвердил Тавроди. — Его солдаты принесли и швырнули на пол. Это уже мы его на матрас положили.
— А что в ангарах, знаешь?
— Нас к ним не пускали. До КПП и обратно разводящий водил. Даже из столовой по команде выходили. Как в армии. Только здесь ещё строже. У тех, кто во внутренней охране и в полевых группах, доступ выше, и зарплаты на порядок наваристей. Они наверняка больше знают, но не скажут. Здесь за лишнее слово язык отрежут не задумываясь.
Бритиш каждую фразу сопровождал передёргиванием плеч. Это показывало его неуверенность, и теперь я точно понимал, что он что-то недоговаривает или принижает свою роль. Боится за свой язык, несмотря на то, что вместе с нами отправится завтра под пресловутый станок.
Определить время, находясь в подвале, невозможно, ни часов, ни окон. Но приходит пора, и ты понимаешь, что всё-таки пора. Лязгнул замок, по ступеням зашаркали подошвы ботинок, и вместе с яркими лучами фонарей темноту разрезали голоса:
— Подъём, шлак! На выход!
На спящих людей посыпались удары дубинок. Вот, оказывается, для чего они нужны. Я успел подхватиться до того, как добрались до меня. Пристроился за чьей-то спиной и семенящей походкой, ссутулившись и прикрывая ладонями сломанные рёбра поспешил к лестнице. Мельком заметил Бритиша, его поддерживали двое в клетчатых рубахах.
На улице нас выстроили в две шеренги. Сзади, с боков стояла охрана, перед нами доктор и Широков. Доктор зевал и сонными глазами смотрел в небо. Командир покачивался на пятках, что-то говорил. Над землёй стелился плотный туман, прикрывая тела до колен. После сухого подвала рассветная влажность заставляла дрожать от холода. Многие зажались и почти не слушали, что Широков говорит. Я вылавливал из его речи только отдельные слова, которые никак не могли сложиться в общую картину. Да и не понятно, к чему они все. Если инструкция… Какие тут могут быть инструкции?
Я нервно оглядывался, искал Данару, но натыкался только на злые лица боевиков. Колтун, дежурный, доктор. Музыкант. Боевик провёл по мне пустым взглядом и отвернулся. Он уже и не помнил меня. К чему помнить тех, кто через несколько минут отправится куда-то, непонятно куда, возможно, на смерть?
От этой мысли внутри похолодело. Смерть вряд ли, глупо одевать смертников во всё новое. Но если даже и так, плевать, лишь бы с Данарой и Кирой всё было хорошо.
Широков замолчал, полетели команды, замахали дубинками. Как стадо баранов нас погнали к крайнему левому ангару. Ворота были распахнуты, над туманом приподнимались высокие ряды ящиков и коробок. Между ними вглубь ангара вёл широкий проход. Кто-то попробовал юркнуть в сторону, спрятаться за ящиками. Его выволокли и дубинками выбили из спины пыль и желание повторять подобное.
В конце стоял металлический контейнер по типу морских. Большой. В него легко мог зайти танк и ещё место для полевой кухни осталось бы. Нас загнали внутрь, сверху опустилась герметичная крышка, и мы оказались запертыми в кромешной темноте. По телу прокатилась волна дрожи, то ли страх, то ли зачатки клаустрофобии, а скорее всего и то, и другое. Что они задумали? Рядом кто-то всхлипнул, кажется, женщина. Следом закричал мужчина:
— Выпустите! — и забил кулаками по стенке.
Через секунду по стенам били не менее двух десятков кулаков. Крышка поднялась, в контейнер ввалились боевики. Послышались смачные удары дубинок, всхлипы, плачь. Я резво отступил в угол, присел на корточки, зажал ладонями больной бок.
Сквозь крики пробился голос Широкова:
— Дебилы! Вас же предупреждали, что это ненадолго. Пять минут — и всёзакончится. Хотите, чтоб вам ноги переломали? Переломаем! Насрать, в каком виде вас доставят, лишь бы ещё дышали.
Слова подействовали лучше, чем удары дубинками. Крики стихли, боевики вышли из контейнера, крышка снова захлопнулась.
Пол под ногами завибрировал, от него вибрация передалась стенам. Из края в край прокатилась неоновая волна, заставив тела содрогнуться. В голове помутилось, исчезла ориентация. Где верх, где низ, лево, право? Рядом кого-то стошнило. Это оказалось заразительным, рвотные звуки наполнили всё пространство контейнера.
Желудок рванул наружу, я подался вперёд, но тошнить было нечем, со вчерашнего утра ничего не ел. Снова прокатилась неоновая волна, но уже в обратную сторону. Возникло ощущение замедления. Всё тише, тише, тише…
Вибрация прекратилась, запахло озоном. Крышка медленно поднялась, и из тьмы мы выпали в длинный зал с высокими потолками без окон. Тёмные неровные стены, коммуникационные трубы, кабеля, жёлтые лампочки над головой. Ни ящиков, ни боевиков в камуфляже. По бокам выстроились люди в одинаковых коричневых футболках, образуя живой коридор. В руках знакомые резиновые дубинки и яркие фонари. Они принялись по-деловому подталкивать нас дальше, выкрикивая:
— Осмотр! Осмотр! Шевелись!
За ними стоял врач. Он осматривал каждого, командуя:
— Поднять руки… Перед собой… Пальцем до носа… Присесть… Следующий.
Одних он отправлял направо, в новую очередь, к другим присматривался внимательнее, спрашивал о чём-то и указывал в сторону бокового коридора. Их тут же подхватывали под руки два здоровых охранника и уводили. Над коридором висела проржавевшая по краям металлическая вывеска «Четвёртый выход».
— Что с рёбрами? — спросил меня врач, и охранники сделали шаг вперёд.
— Прикладом схлопотал.
— Сними рубашку.
Он разрезал ножницами повязку, надавил пальцем на опухоль. Я дёрнулся.
— Больно? А здесь? Сильно болит?
— Нормально.
— Ещё раз руки подними. Что чувствуешь? Боль есть?
— Нормально, — повторил я. — Пульсирует.
— Пульсирует?
— Сколько полных лет?
— Тридцать один…
Врач снова надавил на опухоль, при этом пристально глядя мне в глаза. Он явно метался между тем, куда меня отправить, направо или налево. Я бы предпочёл налево, к четвёртому выходу. Что-то пыталось подсказать, что жизнь там намного проще. Больница, губастые медсёстры. Но врач махнул направо.
— Ладно, иди пока.
Новая очередь вела к столу, за которым сидел человек в деловом костюме. Он задавал анкетные вопросы и забивал ответы в планшет.
— Имя, фамилия… Возраст… Профессия… Следующий… Имя, фамилия… Возраст…
Писал он быстро, не глядя на очередников.
— Имя, фамилия?
— Евгений Донкин.
— Возраст?
— Тридцать один год.
— Профессия?
— Бариста.
— Что за хрень? — писарь поднял голову.
— Специалист по приготовлению кофе, в том числе с использованием латте-арт.
— Какой нахер арт? Повар что ли?
— Скорее, бармен. Но работаю не с алкогольными напитками, а с кофе.
Писарь секунду смотрел на меня непонимающе, потом отмахнулся.
— Ладно, запишу как повар и бармен, а там пусть сами разбираются.
Я хотел спросить, кто должен разбираться, но охранник толкнул меня в спину.
— Не задерживай!
За следующим столом сидел молодой мужчина в таком же костюме. На столе стоял ноутбук и прибор, похожий на металлодетектор. Рядом в коробке лежали гаджеты.
— Левую руку запястьем вверх.
— Зачем?
— Исполнять!
Он приложил прибор к моей руке, кожу обожгло, но терпимо. На запястье отпечатался штрихкод. Я подул на него. Вокруг полос расползалась краснота. В голове возникла ассоциация с порядковым номером у заключённых в немецких концлагерях. Да и сама атмосфера походили на тюремную, не хватало только повязок со свастикой у охраны и баннера: «Добро пожаловать в Ад!».
— Для чего это?
— Идентификация, — коротко пояснил мужчина.
Вынул из коробки планшет, навёл на меня. Вспыхнула короткая вспышка. На экране появилось моё лицо: профиль, фас, с правой стороны короткая информация и номер — 240.127.188-СЗ.
— Теперь это твой, — тыкая пальцем в номер, сказал мужчина. — Желательно заучить наизусть. Планшет береги, через него будут приходить полезные сообщения. Это твоя связь с Конторой. В общем, разберёшься. Следующий!
Размерами планшет был чуть больше моего айфона, оставшегося в машине. Он как раз помещался в грудной карман рубашки, как будто специально подгоняли размерами.
Охранник жестом велел отойти к стене, где уже собрались те, кто прошёл осмотр раньше. Всего человек пятнадцать. Каждый держал в руках планшет. Кто-то листал страницы, просматривая информацию. На рабочем столе были выставлены ярлыки, оставалось только кликнуть нужный. Ничего нового, всё, как на телефоне.
— Опять говно прислали, — услышал я презрительное.
У стены, скрестив руки на груди, стояли двое охранников. Один в коричневой майке, другой в синей. Говорил тот, что в синей.
— Сколько всего? — спросил коричневый.
— Пятьдесят.
Пятьдесят? Почему пятьдесят? Должно быть пятьдесят один. Так говорил Тавроди. Кстати, где он? Ни его, ни Бритиша после того, как вышли из подвала, я не видел. Хотя нет, уже здесь охрана уводила Тавроди в боковой коридор. И пацана тоже. Получается, кого-то оставили на базе.