Меня провели в соседний коридор. В начале находился пост охраны. Двое с калашами сидели за кирпичным бруствером, и сверлили каждого взглядом. Дальше тянулись одиночные камеры. Некоторые были пустые, возможно, в одну из таких скоро поселят меня.
За камерами коридор плавно переходил в просторное светлое помещение. Несколько рядов лабораторных столов протянулись по всех длине. Компьютеры, колбы, спиртовки, микроскопы. Оборудование не самое современное, но однозначно доставленное через станок. Люди в белых халатах, никаких тебе цветовых различий. Положенцы. На меня внимания не обращали. Для них я всего лишь очередной шлак. Подопытная мышь.
В конце за стеклянной перегородкой сидел Дряхлый, читал журнал, помешивал градусником чай в чашке. С краю перегородки висела позолоченная табличка: «Руководитель научного отдела доктор медицинских наук Дряхлов С.И.».
Матрос постучал по стеклу.
— Семён Игоревич, привели.
Дряхлый отложил журнал. Я обратил внимание, название было на английском.
— Заводи.
Матрос втолкнул меня в кабинет, велел раздеваться. Я снял рубаху. Дряхлый склонился над моими рёбрами, осмотрел рану, надавил и спросил, как при первом осмотре:
— Больно? А здесь? Сильно болит?
— Нормально.
Мне действительно было нормально. Боли не чувствовал, опухоль спала, осталось несколько синяков и царапин. Хотя ещё ночью я загибался и едва ходил.
Дряхлый вернулся к столу, сел и целую минуту выбивал пальцами по столешнице марш строителей коммунизма. Потом взмахнул рукой.
— Ну, и за что тут Ровшан модератору предъяву кинул? Рёбра целы, повреждения незначительны. Обычный ушиб. Получается, зря человека забраковали и в доноры перевели. Угробили трудоспособную единицу.
— А в чём проблема? — хмыкнул Матрос. — Хотите я ему ноги переломаю? Мне не трудно.
— Я понимаю, что тебе не трудно. Только смысл калечить донора, если его так и так на трансформацию укладывать? Да и с Ровшаном вопрос остаётся открытым. Он меня подставил. Ответ должен быть обязательно, иначе со всех сторон наезжать начнут.
— Тогда ещё проще, Семён Игоревич. Завтра шоу. У Мозгоклюя как обычно недобор. Вечером придёт людей просить. Выставим этого в числе кандидатов. Он здоровый, вон какие щёки. Мозгоклюй мимо него не проскочит.
Они говорили так, будто меня не было. Какое-то шоу, Мозгоклюй. Но из разговора чётко улавливалась ситуация: Ровшан за счёт моих сломанных рёбер хотел получить плюсик, и стуканул Конторе на Дряхлого, дескать, тот недоглядел и пропустил брак в блок. Кто-то из модераторов придержал сообщение и скинул его Дряхлому. Меня перевели из трудовых единиц в доноры, пришёл Матрос, инсценировал потасовку и доставил на ферму. Однако на месте выяснилось, что рёбра мои целы, и пострадал я ни за что. Вот ведь смех. Если бы оставили всё как есть или другой модератор на компе сидел, пришли бы проверяющие от Конторы, выяснили, что Ровшан поторопился с обвинениями, и тогда ему прилетело бы по самые гланды. Но доктор перестраховался. В итоге все, кроме меня, остались при своих.
Меня однозначно спишут в утиль. Я никто. Шлак. Заморачиваться и переводить донора обратно в трудовую единицу никто не станет. Ни к чему эта путаница. Проще создать монстра и качать из него кровь. Тем более что я так и так монстр, только заметно это станет не раньше завтрашнего дня.
И ещё этот Мозгоклюй. Я уже слышал про него мельком, только не понял, что он за зверь такой. Вроде создатель какого-то шоу.
— Отведи донора назад, — Дряхлый указал на дверь. — Я подумаю, что можно сделать.
В камере вновь увидеть меня не надеялись. Коптич аж присвистнул:
— Да ты в рубашке родился!
— В клетчатой, — согласился я, присаживаясь возле него. — Коптич, ты слышал что-нибудь про Мозгоклюя?
— Шоу? — оживился дикарь. — Обожаю! Его в каждом поселении показывают. Я ни одного выпуска не пропустил. Можно делать ставки на победителя или хотя бы на этап.
— А в чём суть?
— Отбирают пятьдесят человек среди добровольцев, отвозят на северную окраину Развала, и за три дня они должны добраться до главных ворот Загона. Кто доберётся, получит много вкусного.
— А в чём подвох?
— На пути их ждут твари, ловушки, охотники. Редко, кто доходит до финиша.
— Насколько редко?
— Если кто-то один победит, это уже много. Тварей в городе хватает, и от свежего мяса они никогда не отказываются, тем более, если это мясо разгуливает в одиночку и без оружия. У охотников другой резон: за каждого зайца выплачивается премия.
— Зайца?
— Так называют участников шоу: шустрые зайцы. Чтобы победить, им надо шустрить и хорошо бегать.
— Дикари тоже могут участвовать?
— Конечно. Участвовать может кто угодно. А с чего ты вдруг заинтересовался?
— У Мозгоклюя недобор. Вечером придёт сюда добровольцев искать.
Коптич потёр подбородок.
— Точно знаешь?
— Я не просто так на прогулку ходил. Слышал кое-какие разговоры.
— Ну, здесь от добровольцев отбою не будет. Я бы и сам поучаствовал. Лучше попытаться и проиграть, чем вообще не пытаться. Не очень-то хочется превращаться в монстра.
Я бы тоже попытался. Путёвку в обратную сторону мне не получить, но и перспектива подыхать в образе монстра от кровопотери не радовала. Уж лучше погибнуть в борьбе, чем в яме. Только возьмут ли? Какие у этого шоумена критерии отбора?
— На шустрых мы не очень похожи. Как бы ни получилось так, что придёт, посмотрит и уйдёт.
— Не уйдёт. Мясо ему тоже необходимо. Для зрелищности. Ты вон какой упитанный, тебя точно возьмут. А я хоть и маленький, но проворный. Не заметит, в присядку перед ним спляшу. Так что не ссы, подохнем как мужики.
До ужина привели одиннадцать новых доноров. Троих приволокли как меня вчера и швырнули на пол, остальные дотопали сами. В камере снова стало тесно. Коптич дремал, свернувшись калачиком. Спал он много, совсем не ценил оставшиеся до обработки часы жизни. Мне было не до сна. Прислушивался к разговорам соседей. Почти все они сводились к жалобам и истеричной ругани. Вычленить что-то познавательное было сложно, но иногда получалось. Краем уха я уловил, что в третьем блоке серьёзные разборки между Ковролином и Ровшаном. Ковролин пытался занять место старосты блока. Те трое, которых приволокла охрана, глаголы, у всех ножевые ранения, пострадали в драке с конторскими.
Информация интересная, видимо, Дряхлый сделал ответный ход, подговорил Ковролина пойти против Ровшана. Интрига, однако. Только мне это уже не поможет.
Решётка в очередной раз распахнулась и в камеру гурьбой ввалилась охрана.
— Встать! Встать! К стене!
Я вскочил, успел подхватить разоспавшегося Коптича. Тех, кто резвости не проявил, поднимали пинками. Лежачих бесцеремонно отволокли в дальний угол и побросали как брёвна друг на друга.
Вошёл мужчина в светлом костюме-тройке. На шее галстук, на обшлагах запонки, волосы зачёсаны на бок, прикрывая намечающуюся лысину. Глаза умные, вдумчивые, на щеках ямочки. Человек, привыкший улыбаться.
Коптич шепнул:
— Мозгоклюй.
За ним вошла ассистентка: полная дама в тяжёлом платье ниже колен, высоким воротником и старомодной сеткой прикрывающей волосы. Она держала у носа платок, морщилась и всячески демонстрировала свою брезгливость. За ней стоял Матрос, правая ладонь на рукояти пистолета.
Мозгоклюй сделал шаг вперёд, замер и несколько минут разглядывал нас. Увиденное ему не нравилось.
— Мне не хватает участников для завтрашнего шоу, — наконец заговорил он. Голос был мягкий, протяжный, идущий из глубины. Хорошо поставленный голос конферансье. — Это должны быть крепкие люди, способные побеждать. Кто боится и не способен вырвать удачу из лап дьявола, прошу, отойдите налево, остальные пусть встанут справа.
Левая сторона как один шагнула к нам. Пришлось вставать в два ряда. Мозгоклюй медленно двинулся вдоль строя и сразу указал на первых троих. Мы с Коптичем стояли почти в самом конце очереди, если и дальше так продолжиться, то в шоу нам не попасть.
Ассистентка семенила за шоуменом, не забывая придерживать платок у носа. Она бы и рада была сбежать, но Мозгоклюй периодически говорил, указывая на следующего кандидата:
— Элизабет, обратите внимание…
На что именно надо обращать внимание, не говорилось, но ассистентка послушно кивала, понимая босса с полуслова. На меня шоумен не посмотрел, а за Коптича зацепился взглядом.
— Этого тоже. Элизабет, здесь нужно что-нибудь не броское…
И пошёл дальше. Матрос ухватил меня за рубаху и вытянул верёд.
— Посмотрите, вот тоже неплохой экземпляр. Живучий, как кошка. Вчера еле ходил, а сегодня уже бегает. Завтра летать начнёт.
Мозгоклюй остановился. По лбу протянулись морщины, вмешательство в отбор начальника охраны он посчитал неуместным, но всё равно оглядел меня ещё раз.
— Слишком крупный, удобная цель для снайпера. Таких уже полный набор, — он бросил взгляд в конец строя, примеряясь к оставшимся. — Впрочем… какая разница. Берём. И хватит, пожалуй.
Он направился к выходу, в спину ему посыпались мольбы.
— Меня возьмите! Возьмите меня! Я сильный!
Их не слушали. Всех, кого отобрал Мозгоклюй, вывели из камеры. Хлопнула решётка, нас выстроили колонной и погнали сначала галереей, потом по коридору. Запах ямы отступал, дышать становилось легче. Возле ворот цеха остановились. Матрос подошёл к бронетранспортёру. Из люка показалась голова наводчика. Они переговорили, и только после этого Матрос махнул: идём. Выйти из фермы оказалось труднее, чем войти.
На рабочей площадке суетились фермеры в длинных чёрных халатах. Среди них были те, кого вывели сегодня утром из камеры. Возле штабеля с арматурой сверкала сварка. Я отвернулся, чтобы не наловить зайчиков[1], и усмехнулся: да я уже сам заяц.
Подъехал электромобиль с открытым верхом, формами похожий на Бьюик Центурион, с ржавыми пятнами на дверях и капоте. Мозгоклюй и Элизабет сели на заднее сиденье, водитель вывернул руль и покатил к воротам. Нас погнали следом. За воротами пошли вдоль путей мимо гружёного углём состава. На соседних путях стояли такие же. Ветер гонял между ними чёрную пыль, скручивал в тонкие нити и швырял за терриконы.
По левую сторону от платформы стоял состав из двух вагонов: пассажирского и теплушки. Нас загнали в теплушку, задвинули дверь. Послышался недовольный голос ассистентки Мозгоклюя:
— Когда же отправление?
Ответил Сурок.
— К пустырю подходит встречный со сборщиками. Ждите.
Значит, время к шести часам. Я потянулся к окошечку. Оно было под самым потолком, мне пришлось вставать на носочки, и даже тогда удалось увидеть только крышу Радия, кирпичную трубу на горизонте и крохотный кусочек неба.
Дверь приоткрылась, и на пол бросили несколько бутылок с водой. Коптич схватил одну, отвинтил крышку.
— Тёплая… Будешь? — протянул он бутылку мне.
Застучали колёса, скрипнули тормоза. С правой стороны к платформе подъезжал поезд. Снова послышался голос Сурка:
— Все целы?
Похоже, он так каждый поезд встречает. Я приготовился услышать ответ весёлого, но тот молчал, и Сурок снова спросил, только уже не так громко:
— Сколько?
— Четверых.
— Вот… — Сурок смачно выругался.
Сегодня вернулись с потерями. Гук с ними? Вчера он неплохо заработал, мог и не поехать. Не хотелось бы, чтобы с ним что-то случилось.
Засвистел паровоз — это уже наш — и вагон дёрнулся. Небо в окошке сдвинулось и медленно поползло назад. В теплушке не было предусмотрено ни нар, ни хотя бы лавок, поэтому я лёг прямо на пол и заложил руки за голову. Тело покачивалось в такт рывкам, и это вызывало умиротворение. Впервые с тех пор, как я увидел перед собой рожу Музыканта и осознал потерю семьи, в душе возникло умиротворение.
Коптич сидел рядом, прислонившись спиной к дощатой стенке. На окно наползла тень тоннеля. На несколько секунд стало темно, а потом на полу снова затрясся скошенный прямоугольник солнечного света.
— Долго ехать? — спросил я.
— А кто его знает? — буркнул дикарь. — Я как-то не очень привык в поездах кататься, всё больше пешком. Но вообще Развал большой город. Я однажды карту видел. Он тянется с юга на север. На юге Загон, на западе за полем крапивницы Полынник. Но туда нас не повезут. Шоу начинается на северной окраине. Старт в десять часов утра, и до десяти утра следующего дня надо добраться до первой контрольной точки. Но чем быстрее ты доберёшься, тем больше будет времени на отдых. Потом второй этап и третий.
— А если не доберусь до точки вовремя?
— На ногу зайцам крепят маячок с сорока граммами тротила и включают счётчик. Щёлкает он ровно двадцать четыре часа. Чтобы снять его, надо знать код, по-другому не получится. На контрольной точке счётчик обнуляют и устанавливают новый срок. Если не успеешь дойти или надумаешь сбежать, случится маленький взрыв. Убить он тебя не убьёт, но без ступни останешься. Зрители очень любят, когда происходит отрыв ноги в прямом эфире. Кровища, вопли. Рейтинги зашкаливают. А потом ждут, когда на этого сапёра выходят твари и тоже в прямом эфире начинают поедать. Вокруг коптеры летают, снимают всё в мельчайших подробностях, — Коптич приложился к бутылке, обтёр губы. — Мозгоклюй свою работу хорошо делает, поэтому и живёт в особой зоне, а не в жилом блоке.
— Ты откуда такие подробности про Мозгоклюя знаешь? Ты же не загонщик, ты дикарь, — спросил рыжеволосый парень.
— Новости смотрю по видеочату. Мы может для вас и дикари, хотя я бы поспорил ху из ху, да только новости и у нас показывают. Мозгоклюй ваш лет пять назад был обычным шлаком, какой-то режиссер провинциального театра. Помыкался он с вашим гнилым сотрудничеством годик, да и отправил Конторе деловое предложение о развитии телевещания в конкретном регионе. Теперь Контора права на показы его шоу продаёт. И все покупают. Мозгоклюй извилинами шевелить умеет, нашёл, чем души человеческие расковырять.
— Ты фанат его что ли? Я вот таких подробностей не знал.
— Ага, фанатею так, что даже в Смертную яму попросился, чтобы в шоу поучаствовать.
— Не в десять, а в девять, — проговорили из другого угла.
Я присмотрелся. Мужчина лет сорока в серой рубашке и джинсах. Явно не из наших. И не дикарь, потому что на левом запястье был виден штрих-код.
— Ты о чём сейчас?
— Шоу начинают снимать в девять утра. Работают сразу три съёмочные группы, одна на старте, две на контрольных точках. В десять начало показа. Никто не будет давать такое в прямом эфире. Необходимо время, чтобы выбрать лучшие кадры и смонтировать.
— Ты режиссёр?
— Редактор. Два года работал в команде Мозгоклюя.
— Ого, вон как… А в яму за что попал?
Мужчина сдвинул брови.
— Лизке нагрубил. Противная она и наглая, как бульдог. Я её так и назвал — бульдожина. Разозлился, перенервничал. А она злопамятная и Мозгоклюем вертит, как флюгером. Это он с виду грозный, а на самом деле она его вот так за яйца держит, — он продемонстрировал, как она это делает. — Вот он меня и спровадил в яму на радость ей. А сегодня специально выбрал, чтобы я шоу с изнанки увидел.
— Может оно и к лучшему. Вдруг победишь.
— Вдруг бывает знаешь что? — скривился редактор. — Лучше бы я месяц на принудиловке отсидел, а потом в жилой блок на сотрудничество ушёл. Год-два — и по новой поднялся. А теперь? Это всё, это приговор…
Он был готов заплакать, но сдержался.
— В шоу можно победить, только если на тебя готовы сделать ставку, — в голос вернулась сила. — Хорошую ставку! Фаворитов выбирают заранее, из числа наиболее перспективных добровольцев. Человек десять, не больше. Их две недели натаскивают инструктора из штурмовиков и старателей, учат, как тварей избегать, как от охотников прятаться. Только у них есть шанс хотя бы приблизиться к воротам. Ставки делаются не на победу, а на то, кто останется последним. А вот если зрителям этот последний понравится, то его могут дотащить до победы, — он махнул рукой. — А мы все однозначно смертники.
— Не торопись на кладбище, — не согласился Коптич. — Вы как хотите, а я помирать не собираюсь.
— Никого не волнует, что ты собираешься! — взвизгнул редактор. — Есть законы жанра, и по этим законам зрителя нужно держать в напряжении. В этом и есть наше предназначение. Иначе смотреть не станут. На первом этапе охотники сильно не усердствуют, валят только тех, на кого режиссер укажет, максимум пять-шесть трупов, да и то если слишком скучно, и никто из зайцев на тварь не нарвётся. На втором этапе действие начинает развиваться. Здесь последовательно кладут всех, кто не вошёл в круг фаворитов. Но пережить этап возможность есть, поэтому старайтесь избегать открытых мест, они наиболее удобны для передачи атмосферы убийства. Чем больше вокруг вас коптеров, тем выше шанс, что вашу искажённую страхом рожицу скоро покажут на экране Радия. Два коптера, это подготовка, а вот три уже сигнал — вас приговорили. В некоторых местах могут быть ловушки. Охотники загоняют в проулок, а там твари…
— Твари?
— Из ямы привозят багетов или язычников, держат в клетках, а в нужный момент выпускают. Убежать от них, кто в курсе, невозможно. Зайца догоняют, режиссёр позволяет его немного обглодать, а когда зрители насладятся агонией, камера отворачивается, рабочие команды забивают тварей, выкачивают кровь. Наногранды не должны пропасть. Тела потом увозят в яму на корм. Если б вы знали, сколько народу на шоу работает. Киногруппа, штурмовики, старатели. Ну а на третьем этапе начинается настоящая охота. И всё серьёзно. Передача реально идёт в прямом эфире. Многие положенцы первые два этапа не смотрят, не интересно смотреть на смерть, которая произошла час назад. А вот третий — уже настоящее. И ставки тут делают такие, что голова от цифр кружится.
Редактор замолчал, и никто не решился задать ему вопросы. Зря мы вообще его слушали. До этого момента ещё была надежда чего-то добиться, а теперь люди сидели задумчивые. Если в этом шоу действительно крутятся такие бабки, как сказал редактор, то у нас даже одного шанса выбраться живыми из этой передряги нет.
Поезд двигался медленно. Я видел, как свет в окне меркнет, в теплушке становится темнее и прохладнее. Из угла донесся храп. У кого-то хватает нервов спать в такой ситуации.
Ко мне наклонился Коптич.
— Надо вместе держаться. Вдвоём точно выберемся. Ты как?
— Давай попробуем. Почему нет? Можно и редактора с собой взять. Он много знает.
— Не, он уже помер. Если его Мозгоклюй сюда определил, то он и первого этапа не осилит, а с ним и мы под откос пойдём. Не. А ты мужик твёрдый, хоть и замашки у тебя учительские.
Сквозь стук колёс вдруг раздался хриплый рёв. Резкий, гортанный, похожий на раздражённый медвежий. Никто не отреагировал, и только Коптич подскочил и прислушался.
— Слышал?
— Медведь вроде бы…
Даже в темноте я увидел, как судорожно бегают глаза дикаря, а губы складываются в сардоническую улыбку.
— Это ревун.
— Ревун, потому что ревёт, — констатировал я. — Исчерпывающее объяснение.
Коптич прижался ухом к стене теплушки, как будто так легче было расслышать рёв невидимой твари. Но хриплых звуков больше не повторилось.
— Ревун, это царь тварей. Всем тварям тварь, — он говорил с благоговением, почти шептал. — Если бы ты видел его. Красавец! Триста килограмм живого веса, два с половиной метра рост. Чёрный, как ночь, и лоснящийся. Клыки с палец, когти. Подвижный. Багет рядом с ним щенок. Убить сложно, восстановление почти мгновенное, потому что нанограндов в крови за полторы сотни карат. Представляешь?
Я не представлял. О полезных свойствах нанограндов я уже слышал, но как работает, например, регенерация не имел ни малейшего понятия.
— Ты такую уже убивал?
— Ревуна никто ещё не убивал.
— Тогда откуда знаешь, сколько в нём нанограндов?
Коптич не ответил. Поезд подъехал к платформе. В окне мелькнула вышка, в теплушку проник свет фонаря. Дверь отъехала, человек с карабином на плече громогласно объявил:
— Конечная. Выходим по одному.
Первым спрыгнул редактор, за ним рыжеволосый. Я высунул голову. Сразу за платформой тянулся забор из колючей проволоки, за ним трёхэтажное кирпичное здание. На фасаде вывеска крупными буквами: «Северный внешний пост». По периметру четыре вышки, между двумя дальними — деревянный барак. К нему мы и направились. Внутри стояли двухъярусные нары, как в жилом блоке, в конце за перегородкой сортир. Я надеялся, нас покормят, но всё тот же громогласный боец с карабином объявил, что до утра не будет ничего. Пришлось смириться.
[1] Если насмотреться на огонь электросварки, то возникает неприятное ощущение песка в глазах. На жаргоне строителей это называется «поймать зайчика»