Говорят, что лучшая защита — нападение.
— Под мостом ветер дует особенно сильно.
Я не спорил. Я глядел под мост. Маленькие мальчишки запускали бумажных голубей. Клетчатые птицы взмывали в небо и безвольно опадали вниз, а вслед летели новые и новые. Ветер играл с голубями, ветер играл с мальчишками. Чуть-чуть впереди. Мы стояли за ним и смотрели на странные игры.
«I Wish A Wind's Girl.» Не только я видел странную девушку, которую прячет ветер. Не мне одному являлась она и задавала вопросы. Я не знаю, что отвечали другие. Но мне до жжения в груди хочется, чтобы когда-нибудь для нее прозвучал Правильный Ответ. Спрашивая, мы всегда ждем ответа, который нам нужен. Каких слов ждала она? Вот бы отгадать. Хотя бы сейчас.
— Любишь загадки? — тонкие губы сжались и снова раскрылись в улыбке, обнажая сахарные конфетки зубов. Кивнув, я повернулся. Опавшие волосы закаменели. Словно статуя стояла рядом. Ветер частенько раздражает, иногда злит. Бывает, что хочется схватить его и, задушив, швырнуть в темный овраг. Те, кто стоят ЗА ветром, не выглядят живыми. Увидев, понимаешь, что ветер жизнь. Забытый параграф учебника природоведения.
— Здесь прячется одна. Поможешь ее разыскать?
Я кивнул. Даже, если за все приходится платить, я готов был платить за Тайну.
— Тогда пошли.
Я торопливо шагнул в сторону.
— Нет-нет, не сейчас. Подожди еще секунду. Я хочу запомнить.
— Как найдем твою потерю, вернемся, постоим еще.
— Нет. Я никогда не оказываюсь два раза в одном месте.
Ее сверкающие глаза рассматривали мое лицо. Тогда я и понял, как взгляд может гладить.
— Идем, — она подхватила меня за руку. — Только не забегай вперед, а то можешь догнать ветер.
Я не хотел обгонять, я хотел просто шагать рядом. Но она всегда оказывалась впереди на полшага.
Мы свернули с каменистой дороги и теперь поднимались в гору по древней лестнице. По виду она была старше моста, что не прибавляло мне уверенности. Но моя попутчица ничуть не боялась и через десять шагов настороженность растворилась. Может быть, потому что пальцы, сжимавшие мое запястье, нагрелись. А может, потому что ветки ив спустились очень низко, образуя тенистую арку.
Стояло то короткое время, когда осень еще можно спутать с ранней весной. Только пламенеющие шарики рябины выдавали тайну, что на деревьях не раскрывающиеся почки, а исчезающие остатки летнего великолепия. Последний парад. Последняя надежда, словно женщина расцветающая за пять лет до полувекового рубежа. Степенная, почти все повидавшая, и вдруг взрывающаяся прежними, почти забытыми эмоциями, так и норовя окунуться во все неизведанное, ранее не познанное. Такая вот была осень, которую безжалостно сек водяными щупальцами бесконечный дождь. Но она, непокорная, бунтовала, вспыхивая красно-желтыми сполохами уцелевшей листвы. Вода придавала блеск и камням, и потемневшим веткам, и пожухлой траве, и тысячам листов и листочков, ждущих своего последнего полета. Словно кто-то не пожалел денег и опрокинул цистерну дорогого лака в тщетной попытке ухватить мгновение и увековечить. А Солнце, вырвавшись на свободу, разбрасывало по мокрой глади камней и листьев волшебные отблески.
Хотелось совершить что-то необычное, героическое. Хотелось найти тайну первым и преподнести в дар, смиренно склонив голову. Но что за тайна скрывалась рядом и где именно она пряталась, я не знал.
— Не это ищешь? — носок кроссовки подцепил раскисший картон коробки и подкинул вверх. Из прорванного днища вырвался миллион капель и звонко растекся по траве вперемешку с вездесущим мусором.
Она легонько качнула головой в вежливом отказе.
— Может ее? — нога ловко крутанула литровую пластиковую бутыль с въевшимся в днище сизым осадком.
— Нет, — голос звучал тихо, словно девушку расстроило мое предложение. А я уже не мог остановиться. Я не мог просто молчать. Почему никто из нас уже не умеет просто молчать? Почему тишина всегда кажется мрачной, гнетущей, мертвой? Особенно, когда нет ветра.
Я потянулся к выгоревшему до бледного оранжа мятому квадратику «Магны».
— Не надо, — остановила она меня. Голос был такой, что хоть плачь.
— Не надо, — повторила она. — Почему ты смотришь вниз?
Я смутился. Я всегда смотрел вниз.
А когда вскинул голову, то…
Со склонов нависали дома. Старые, древнее лестницы. Как люди. Некоторые из них прятали свои года за слоем свежего теса. Некоторые смирились с подступившей дряхлостью и лысели, безвозвратно теряя карнизы и наличники. Один дом прикинулся обычной коробкой, другой являл миру отштукатуренный угол. Приземистый домина, сложенный из белых кирпичей, молодцевато выглядывал из-за плеча своего превращающегося в труху прадеда.
— Где-то здесь, — сказала девушка, стоящая ЗА ветром. — Я чувствую, она недалече.
— Не долечен? — не удержался я. — кто у нас не долечен?
И заработал укоризненный взгляд.
— Спугнешь, — серьезно предупредила она. — Одно неосторожное слово и ветер услышит тебя.
— Прорвемся, — пообещал я. — Как увидишь, гони ее мне навстречу, а я уж не выпущу.
— С тобой нельзя искать тайны, — бесстрастно вымолвила она. Губы сжались натянутой струной, а лицо поскучнело.
Слава богу, я чудом сдержался, а то бы мы не добрались и до первого дома. Только я открыл рот, как почувствовал летящий навстречу порыв ветра. Не сам ветер. Ветер до меня не добрался. Предчувствие ветра, если можно так сказать. Но оно преобразило мир. Я увидел. УВИДЕЛ! Весь мир наполнился тайнами. За каждой ступенькой, за каждой травинкой, за каждым камешком. Протяни руку, и она — твоя! Но даже при таком обилии тайн, мне хотелось Самую Особенную. После я понял, что руку протягивать не стоило. Самая Особенная шагала рядом и держала мое запястье своими теплыми пальчиками. Я понял, что она умела превращать жизнь в игру. Всю жизнь в бесконечную и яркую игру, где люди были не безмозглыми фишками, а вселенными. Только это «после» наступило очень нескоро.
Дома расступились и выпустили нас на узкую улочку. Раскисшая тропка накрылась двумя длиннющими досками. Свежими, нетронутыми. Когда я сделал первые пять шагов, то не утерпел и оглянулся. Мы не оставляли следов. И дома подобрели, дома были довольны нами. Девушка не смотрел ни на дома, ни даже на меня. Прищурив глаза, она вглядывалась то в изломанный орешник, то в поредевшие заросли крапивы, то на кусты черной смородины, давно обобранные неизвестными героями. Ветер шелестел совсем рядом, но при нашем приближении деревья обмирали, чтобы минут через пять вновь тряхнуть своими ветками и почуствовать, как задремавшие соки вновь бурлят, радуясь жизни и позабыв про коварную осень. Губы девушки неслышно шептали. А я молчал. Навалившая тишина сначала давила неимоверно. Слова грубо пихались на языке, вырываясь наружу. Но постепенно несанкционированный митинг рассосался, а тяжесть безмолвия сбрасывала вес с каждой секундой. Потом она и вовсе отстала, словно потерявшийся ветер.
Белой крепостью высились впереди блочные пятиэтажки. Рядом с ними уродливо подрезанные тополя казались калеками, а кусты — надоедливой плесенью. Меж поникшей флоры резвилась откормленная фауна. Мохнатые пауки с костяными, дробно постукивающими по асфальту клешнями. От каждого удара по серой поверхности разбегалась сеточка морщин. Меня всегда занимал вопрос: откуда берутся трещины на асфальте? Теперь я понял — ОТКУДА, но вырванное знание счастья не принесло. Злые красные глаза кидали трескучие молнии. Блестящие клешни не дотягивались до нас — граница не пускала. И пауки отворачивались. Пауков не заботит недостижимое, поэтому они мелкими перебежками продвигались по грани осеннего дня, попутно пожирая своих более мелких и менее увертливых собратьев. Миллионы пауков в одной исполинской банке, по стеклянному горлышку которой катилось солнце.
Редкие прохожие шагали сквозь пауков. Они не замечали их, и меня это нисколечки не удивляло. Люди даже солнце не всегда замечают, а уж всякие мерзости и вовсе научились обходить стороной. Я и сам перестану видеть этих отвратных тварей, забуду про них, когда пересеку границу, как только догоню ветер.
Слева гордо приосанилась береза, да клен отчаянно пламенел чуть правее. Пограничные столбы между сказкой и реальностью, ждущие, когда невидимая граница будет нарушена. И девушка останется на ТОЙ стороне. А мне не хотелось расставаться. Остаться я не мог. Не чувствовал себя достойным. Поэтому вдыхал полной грудью свежий воздух последних мгновений свободы.
За праздником начинаются будни, затягивающие в сети, сплетенные пауками. Мохнатыми буграми работы, тонконогой суетливой беготни по бесполезным, но обязательным делам, мощногрудым добыванием денег и желчными ссорами в общественном транспорте. Никуда от них не деться, никуда не сбежать. Нам остается трепетно и нежно хранить минутки, когда ты по ТУ сторону от красноглазых тварей, непрестанно помнящих про тебя, как ты помнишь про кошек, раздирающих душу. Но на ТОЙ стороне кошачьи когти заточены совсем под другие дела.
Граница пролегала рядом. Десять с половиной метров, если измерять пространством. Полминуты неторопливых шагов, если мерить временем.
За кленом притаился киоск. Непонятный. Темно-зеленый. С двумя пластинами фасада, разбегавшимися наискосок. Треугольную дыру между ними закрывали тонкие прутья. Для чего угодно строятся такие киоски, но только не для продажи товаров народного потребления. Лицо девушки засветилось, как у ангела из старых фильмов. Она все больше напоминала сказочную принцессу, отправившуюся в тревожное путешествие за собственной тайной. И от этого торжествующего сияния пауки задрожали и разбежались, затаившись по дворам, да автомобильным стоянкам.
— Здесь, — прошептала она. — Настоящие тайны прячутся на границе. Вдвойне заслуживает внимания то, что кажется удивительным и по ТУ, и по ЭТУ сторону.
За правым углом киоска прятался мелкий паук, не успевший скрыться. Его глазки замутились от страха и покрылись бурой пленкой, а тело сотрясалось в судорогах ужаса, едва не переходящих в агонию. Я хотел пнуть его, но поостерегся, лишь топнул грозно. Пауку хватило и такого безобидного жеста. Он просеменил полметра, а потом гулкими шлепками понесся, смешно подпрыгивая, как приспущенный мяч.
Единственный взгляд, кинутый на зеленый ящик, подсказал, что справиться с преградой мне не удастся.
— Game Over, — сказал я, грустно поглядывая на зарешеченный треугольник.
— Все в порядке, — озорно улыбнулась она, взялась за прутья, прижалась к ним, а потом необъяснимым образом нырнула внутрь. Пальцы ее сжались шариком, скрывая что-то маленькое. Она снова прильнула к прутьям решетки и проскользнула сквозь них.
— Как ты сумела?! — восхищенно вырвалось у меня.
— Непреступные с виду крепости частенько оборачиваются сущими пустяками, пожала она плечами и, видимо, не желая раскрывать секрет, добавила. — Люди… Они такие смешные. Думают, что понаставили преград, а на самом деле…