— Пива ты не любишь, а запас глюкозы в организме надо восстанавливать. Что так долго?
— Людочке кто-то ляпнул, что я пишу шпоры. Гоняла по всему курсу.
— Ничего себе заявочки! И как?
— Как обычно.
— Скромно прошептал наш гений. Ешь-ешь пирожные, все твои… Ну и что ты хотел узнать от специалиста по компотерам? Неужели всё-таки решился засесть?
— Нет. Запрет окулиста в силе. Зрение продолжает ухудшаться, — медленно сказал Вадим и машинально поправил очки. — Дело в другом. Я хочу спросить у тебя… В общем сущая глупость, но для меня это важно. Какое-то представление о компьютерах у меня есть. И для меня это устоявшийся мир со своими правилами и даже со своими мифами. Скажи, у компьютерщиков есть что-то вроде сонника?
— Давай сам сон. Фиг его знает, мож, без сонника обойдёмся.
— Я сижу за компом, играю. На экране тоже я — на лыжах пытаюсь удрать от лавины.
— Ну, к компам это не обязательно относится. Комп в твоём сне может быть только для антуража, чтоб ты себя видел. Удрал от лавины?
— Начал уходить — разбудили. Вообще-то смысл сна достаточно прозрачен. Лавина — это какая-то неприятность, от которой мне надо будет уйти. Но почему бы тогда не присниться сну, где только я и лавина? Почему появился двойник, который играет? Да ещё смутное впечатление, что я же заглядываю ему через плечо. Меня заставляет нервничать растроение. Трое! Почему меня трое?
— А чего нервничать? Может, это растроение означает, что ту самую неприятность ты всё-таки контролируешь. Какое общее впечатление от сна-то было?
— А какое впечатление будет, если тебя с постели криком поднимают?
— Остановись на следующем: что бы ни случилось, ты держишь руку на пульсе. Это основное значение сна. Думай только об этом. А компьютер видел? Я ж говорю — для формы. Кстати, ты удираешь от лавины… А это не экзамен, где тебя Людочка старается подловить?
— Вполне возможно… Ладно, успокоил. Слав, можно, я по твоему звякну домой?
Славка разрешил. Вадим "звякнул" и узнал, что дома всё нормально, что "два джентльмена, один в бейсболке, другой с хвостом", идут прогуляться, а некоторые личности, между прочим, здорово мешают подготовке к прогулке. Да, как там у некоторых личностей с экзаменом? Ах, как обычно?.. Ну, вот, даже спрашивать неинтересно. Ах вот почему некоторые личности так предупредительны! С вами всё ясно! Не оправдывайся-не оправдывайся! Знаем мы эти ваши прогулки от учёбы до дома!.. Как один? А эта?.. Ну, тогда гуляй, тогда мы разрешаем. А ты знаешь… По сотовому? Надо было сразу предупреждать… Нет, мы не голодные, мы опустошили морозильник и надеемся, что к маминому-папиному приходу ты купишь пачку котлет. Вот так. Пока!
— Болтун, — невольно улыбаясь, заключил Вадим.
— С кем это Митька гулять собрался?
— Собака у нас появилась.
— А-а, а я думал, дружки-приятели понаехали… Сколько вы в этом доме живёте, он до сих пор ни с кем не сдружился?
— Шапочное знакомство имеется да пара одноклассников, с кем в школу ходит. Я сам за два года ещё не всех соседей по подъезду узнал.
— Слушай, Вадим, я тут додумался насчёт Людочки. А не брякнул ли ей кто про курсовые? А она решила, что о шпорах говорится. Только почему на тебя сказали?
В каждом вузе достаточно лентяев, не желающих заниматься курсовыми или дипломными работами. Если к ним добавить студентов, разрывающихся между работой и учёбой — на одну стипендию не проживёшь! — то получится небольшая армия людей, готовых платить за поднесённое на "блюдечке с золотой каёмочкой". Началось всё с того, что влюбчивый первокурсник Славка Компанутый однажды упросил Вадима помочь с курсовой одной девице. Славку давно поражало, как легко сокурсник ориентируется в дебрях литературоведения, а на экзамене по оному предмету непринуждённо говорил с преподавателем. Деньги нужны всем. Вадим заинтересовался, выяснил, что девица даже не определилась с темой. Тогда он затребовал образец курсовой и список тем и выбрал сам — конечно, поэта. "Избранное" Анненского имело вступительную статью. Полчаса сосредоточенного чтения — и Вадим выписал из вступления два подходящих по теме абзаца. Потом было самое трудное: читать стихи не глазами влюблённого в поэзию, а производя строгий "отбор материала". Трое суток — и восемнадцатистраничная тетрадь в клетку была полностью исписана его мелким бегучим почерком. Ещё два дня он и Славка печатали работу: обалдевший при виде пухлой тетрадки Славка наотрез отказался печатать в одиночку, и Вадим впервые ощутил удовольствие править научный текст, а не свои стихотворные опыты. Уже получив деньги за работу ("Не смеши, Вадька, я уже взял из этой суммы то, что мне причитается как секретарю-машинистке!"), он поинтересовался у Славки: "Я слышал, есть всякие фирмы, которые специализируются на платной помощи студентам. Почему твоя Светка туда не обратилась?" Славка снисходительно объяснил: "Туда ещё идти надо. А человеку — лень. Понимаешь? А я под боком. Она пожаловалась — я закинул удочку, якобы у меня друган имеется. И видишь, что получилось? В понедельник ты узнал темы — в субботу вечером я отнёс ей готовую работу, каких в интернете не найдёшь. И деньги ты берёшь небольшие. Хотя здесь я сдурил. Надо было самому сообразить…" Вадим удивился: "Славка, она же твоя подруга!" В ответ он услышал неопределённое хмыканье и бормотанье "надо же с кем-то гулять, а Светка — девка видная", после чего Славка деловито сказал: "Светка спрашивает, возьмёшься ли с осени для неё за дипломную? И ещё для одной с курса?" Вадим взялся. Работал он быстро и качественно, брался за работы и по языку. Повышенная стипендия отличника и дополнительный заработок позволяли не сидеть на шее у родителей и даже откладывать деньги на операцию, если врачи таковую разрешат. Больше всего Вадиму нравилась мысль — или мечта? — что накопленные на него деньги мама с радостью пустит на обновление квартиры, ведь она давно уже жалуется на протёртые до плетения дорожки, на мебель, которая нуждается в ремонте…
— Не-ет, Славка, это не насчёт курсовых. Скорее всего, кто-то из преподов и правда думает, что я шпоры готовлю. Слишком гладко отвечаю. Вот Людочка и устроила бег с препятствиями — проверяла точность информации. Сам посуди: заказы берёшь ты, никто не видел, чтобы ты мне что-нибудь передавал, я — тебе. Готовые работы тоже сам таскаешь.
Славка Компанутый хихикнул:
— А самое главное, что образ витающего в облаках поэтикуса абсолютно не вяжется с образом учёного червя.
— К сожалению, Людочке я сегодня доказал обратное.
— Нашёл, о чем жалеть! И вообще, что мы здесь делаем? Пошли домой, завтра в двенадцать ещё встретимся.
— Что у нас?
— Консультация по зарубежке.
— Славка, ты меня извини, я посижу здесь ещё чуток, а потом всё равно пешочком погуляю.
— Понял. Пошёл. Пока!
3.
Вадим рассеянно прикинул, что нужно купить домой ("А ещё Митьке шоколадное мороженое, а Ниро — ошейник!"), и уже хотел встать со скамейки. Однако даже мысль о малейшем напряжении в такую жару утомляла, и он остался сидеть, впав в состояние, сродни дремоте на некоторых лекциях.
Странное оцепенение длилось недолго. Возвращение к реальности началось с раздражающей попытки понять, на что же он смотрит. Выяснилось — на клён справа от лестницы в кафе. Листья тяжёлые, как после недавнего дождя, такие тяжёлые, что вяло обвисли. "С чего им быть тяжёлыми? — раздражённо подумал Вадим и удивился своему раздражению: всегда считал себя достаточно уравновешенным. — Из-за жары? Правда, три дня назад был дождь. Но не настоящий. Так, дождишко — побрызгал чуть и пропал". Вадим вдохнул тяжёлый влажный воздух, перевёл взгляд выше. За кафе-двухэтажкой высилось университетское общежитие, плоской крышей упиравшееся в серую облачную муть. Солнце, вроде, и было, а вроде, его и не было. Временами оно обозначалось за облаками неясным кругом и тут же затиралось очередным наплывом. Облачный слой был не очень плотным и не настолько тёмным, чтобы обещать дождь. Эта неопределённость опять-таки раздражала, и Вадим вдруг подумал, что понимает Викторию. Она и так отличалась перепадами настроений, сильной зависимостью от любой мелочи. Значит, девушка была искренней, оправдывая своё настроение сегодняшней погодой.
Кто-то со стороны пренебрежительно вопросил: "Ищешь ей оправдание? Как всем, кто тебе досадил или обидел?" Вадим даже думать не стал, как ответить. Себя ведь не исправишь, когда понимаешь каждого и потому прощаешь…
Он встал со скамейки и поморщился: рубаха прилипла к спине. Медленно шагнул вперёд, и так же медленно, даже неуверенно сдвинулось с места расплывчатое пятно под ногами, чуть темнее асфальта, на котором едва заметно располагалось. Тень? Его тень? Вадим потоптался на месте, желая увериться в своей догадке. Наверное, это было смешно, потому что послышался сдавленный смешок. Он вздрогнул и увидел двух девчонок. Они только что спустились из кафе и вполоборота наблюдали за ним. И поспешно сбежали, когда непонимающий Вадим удивлённо воззрился на них.
Десять длинных остановок. Пока Вадим прошёл первую, успел взмокнуть. Такого с ним никогда не было. Тяжёлая духота пользовалась каждым движением, чтобы извлечь влагу из всех пор. Белая рубашка с коротким рукавом, расстёгнутая на две верхние пуговицы и украдкой вытянутая из джинсов, тоже ревниво контролировала любое напряжение, влажно давя на плечи, и липко льнула к вздрагивающему от внезапного холодка позвоночнику.
Проходя мимо магазинчика, сильно выступающего на пешеходную дорожку, Вадим глянул на табло с электронными часами и термометром и не поверил: плюс тридцать пять — не может быть! Ещё шаг — взгляд упал на витрину, и — паническая мысль: "Да нет, дезодорант я утром не забыл!" На белом влажные подмышки темнели просто нагло. Вадим немного отставил руки в стороны — машинально, потому что смысла в этом жесте не было, даже хуже: он почувствовал и услышал отчётливое чмоканье разлепленной кожи — звук, не только раздражающий, но и вызывающий гадливость…
— Вадим!
Он обернулся. Позвали близко, почти от магазинчика, от которого он уже отошёл. Но на всей дороге перед магазином Вадим увидел только двоих, и они не обращали на него внимания. Нет, ни старушка, утиравшая лицо платком, склонившись над лотком с мороженым, ни продавщица, привалившаяся к железной ограде, не могли позвать.
Впрочем, долго размышлять над странным зовом (а может, почудилось?) не получилось. Текущая по всем жилам и мышцам вялость превратила краткое происшествие в ускользающий момент сна, который благополучно сгинул где-то в тёмных глубинах того, что обычно называют подсознанием.
Прикинув, где он находится, Вадим приуныл. Ещё шесть остановок. Немедленно перейти дорогу и сесть на троллейбус помешало понимание, что не один он застигнут врасплох жарой. А запахи, которыми сейчас переполнен транспорт, способно вынести не всякое обоняние. Так что лучше пешком.
Инстинктивно он стремился идти по краю дорожки, где в обычную погоду нависающие над асфальтом гигантские кусты боярышника давали благодатную, плотную тень. Но сейчас тени нет. Под деревьями сгустилось то же серое пространство, что и облачный слой наверху, только внизу серое казалось более тёмным, отчего травы обмякли под невидимой тяжестью.
Вадим невольно присматривался к основанию кустов и деревьев, выискивая тень, но лишь изредка видел нечто тёмное, сумеречное, что назвать тенью никак не мог… Пятна! Сумеречные пятна! Их только для удобства можно назвать тенями, потому что они явно перемещались без солнца и ветра. Правда, Вадим замечал движение краем глаза, боковым зрением. Стоило начать вглядываться — перемещение пропадало, оставался тот же намёк на тень, который он увидел, вставая со скамейки во дворике кафе. И он сосредоточил внимание на сером асфальте, лишённом всяческих тайн и загадок, а в уме уже тянулось слово за словом: сиреневые тени невидимых углов — бездонные глубины глухих и тёмных снов…
… С набитой сумкой, висящей на плече, и пакетом в руках Вадим огибал дом, когда увидел Викторию. Она сидела в своей машине, нахохлившись и вытянув ноги наружу. Сидела неподвижно, на коленях покоилась правая рука со стиснутой между пальцами и, кажется, забытой сигаретой. Девушка успела переодеться: вместо блузки и джинсов на ней были топ и широкая юбка, задранная выше коленей, видимо, из-за жары.
— Ещё раз привет, — удивился Вадим и поставил сумки на землю. Больше он ничего не сказал: даже челюстью шевелить утомительно, а от небольшого веса покупок окатило волной пота, и он чувствовал эту волну до сих пор, а с нею и неловкость, и раздражение: ну зачем она именно сейчас заявилась?..
Машина качнулась и замерла, девушка несколько неуклюже встала с места и, почему-то неуверенно держась на высоких каблуках — Виктория и неуверенность?! — хлопнула дверцей.
— Я посижу у тебя до вечера, — хмуро объявила она. — У меня дурацкое впечатление, что из всех моих знакомых только ты меня не бесишь. Пока. И не отказывай. Я всё равно пролезу в квартиру, а если не пустишь — буду сидеть под дверью и выть, как та псина, которую ты пожалел.
Вадим хотел возразить, что "та псина" под дверью не выла, но Виктория начала нагибаться, и он сообразил: хочет взять пакет. Он подхватил и пакет, и сумку.