Потом судья провозгласил, что обвиняемую ожидает предварительное заключение и что из зала суда ее препроводят непосредственно в тюрьму, куда она и была доставлена в карете лорда Гленфаллена, поскольку его светлость отнюдь не мог равнодушно смотреть на то, как жадно ловит толпа зевак безумные и яростные обвинения слепой в его адрес. Бог знает, что мог вообразить любой случайный прохожий между Кэргиллах-Кортом и местом ее заключения, услышав, как она порочит одно из самых громких имен в Ирландии.
Все время, прошедшее между взятием слепой под стражу и слушанием дела, лорд Гленфаллен невыносимо страдал, терзаемый мрачными видениями. Он почти не спал, а если ему и удавалось заснуть, то сновидения оказывались для него источником кошмаров и новых мук. Просыпаясь же, он ощущал, что обрекает себя на пытку еще более ужасную, чем кошмарные образы беспокойного сна, если такое вообще было возможно.
Лорд Гленфаллен обыкновенно отдыхал, если лежать неподвижно означает отдыхать, в своей гардеробной, и потому я, значительно чаще, чем мне того хотелось, замечала, какие страшные муки совести он испытывал. Его страдания часто заканчивались вспышками безумия, предвещавшими скорое беспамятство и окончательную утрату рассудка. Он то вдруг принимался повторять, что хочет бежать из страны, забрав с собою всех свидетелей ужасной сцены, на которой зиждилось обвинение, то начинал горько сетовать на то, что нанесенный им удар не пресек жизнь слепой.
Однако в назначенный день собрались присяжные, и мы с лордом Гленфалленом были приглашены в суд для дачи показаний.
Судья огласил суть дела, и на отделенную барьером скамью привели обвиняемую.
Процесс вызвал немалое любопытство, и потому зал переполняли зеваки.
Однако преступница, не потрудившись даже выслушать обвинительное заключение, признала свою вину, и сколько суд ни убеждал ее взять назад это заявление, она осталась непреклонна.
После многих тщетных попыток члены суда наконец сдались, предоставив преступницу ее судьбе, и в соответствии с заведенным порядком огласили приговор.
По оглашении приговора надзиратели собрались было увести осужденную, как вдруг она произнесла тихим, но твердым голосом:
— Одно слово, одно только слово, ваша честь! Лорд Гленфаллен в зале?
Когда ей ответили, что да, она повысила голос и громко, угрожающим тоном продолжила:
— Хардресс, граф Гленфаллен, здесь, в зале суда, я обвиняю тебя в двух преступлениях: в том, что ты женился во второй раз, уже будучи женатым, и в том, что ты заставил меня покуситься на убийство, за которое меня казнят. Возьмите его под стражу, наденьте на него кандалы, посадите его на скамью подсудимых!
Общий смех в зале заглушил ее слова, которые судья расценил как клеветнические измышления, приказав осужденной замолчать.
— Так, значит, вы его не арестуете? — спросила она. — Не станете его допрашивать? Просто отпустите его?
Члены суда объявили, что его, разумеется, «отпустят», и после этого снова велели увезти осужденную в тюрьму.
Однако, прежде чем конвоиры успели выполнить этот приказ, она воздела руки и издала пронзительный вопль, исполненный нечеловеческой злобы и отчаяния, — под стать душе, осужденной на вечные муки там, где умирает всякая надежда.
Я до сих пор слышу этот крик, спустя месяцы после того, как ее голос умолк навеки.
Несчастную казнили в соответствии с объявленным приговором.
В течение нескольких дней после ее казни лорд Гленфаллен, если это возможно, страдал еще более, чем прежде. Его бессвязные, полубезумные речи, в которых он почти открыто признавал свою вину, вкупе с последними обстоятельствами нашей жизни, столь убедительно свидетельствовали против него, что я решилась написать отцу, умоляя его не оставлять меня во власти мужа и немедля приехать за мной в Кэргиллах, а потом начать бракоразводный процесс.
В таком положении мое существование сделалось почти невыносимым, и потому, что муж вызывал у меня ужасные подозрения, и потому, что я ясно сознавала: если не оказать ему помощь, и притом как можно скорее, он лишится рассудка. Поэтому я с неописуемым нетерпением ожидала приезда отца или по крайней мере письма, возвещающего о его приезде.
Прошла примерно неделя со дня казни слепой, когда лорд Гленфаллен однажды утром заговорил со мной необычайно веселым тоном:
— Фанни, только теперь в моих силах объяснить вам все, что до сих пор представлялось вам подозрительным или загадочным в моем поведении. Приходите после завтрака ко мне в кабинет, и, надеюсь, я все сумею вам открыть.
Это приглашение доставило мне бо́льшую радость, чем все, что я пережила за последние месяцы. Некое таинственное событие совершенно умиротворило больной дух моего мужа, и я вполне верила, что в ходе обещанного объяснения он предстанет передо мною оклеветанной, невинной жертвой.
Исполненная надежд, я в назначенный час направилась к нему в кабинет. Когда я вошла, он увлеченно что-то писал и, мельком взглянув на меня, предложил мне сесть.
Взяв стул, как он указал, я села и стала терпеливо ждать, пока он освободится, а он тем временем заканчивал, складывал, надписывал и запечатывал письмо. Наконец, положив его на стол адресом вниз, он обратился ко мне со следующими словами:
— Моя дорогая Фанни, знаю, что нередко представлялся вам странным, резким и даже грубым. Не пройдет и недели, как я докажу вам необходимость подобного поведения и сумею убедить вас, что не в моей власти было поступить иначе. Я вполне отдаю себе отчет в том, что многие мои поступки давали повод для самых мучительных и тяжких подозрений, которые вы однажды с большим тактом мне открыли. Я получил два письма от самого надежного корреспондента, содержащие сведения, которые помогут мне опровергнуть обвинения в любых преступлениях и убедить в моей невиновности даже самого предубежденного недоброжелателя. Сегодня с утренней почтой я ожидал третье письмо, в котором мне обещали прислать документы, неопровержимо свидетельствующие о моей невиновности, однако по недосмотру, или просто потому, что слуга не успел вовремя взять его вместе с газетами, или из-за какой-то другой задержки, вопреки моим ожиданиям, его не доставили. Когда вы вошли, я как раз заканчивал послание к этому корреспонденту, и если мне удастся как-то ускорить дело, то не пройдет и двух дней, как нарочный привезет мне ответ. Я с тревогой решал для себя дилемму, что предпочесть — не полностью восстановить в ваших глазах свою честь, предъявив вам первые два письма, или ждать до тех пор, пока я с торжеством не оправдаюсь перед вами всецело. Вполне естественно, что я выбрал второе. Впрочем, в соседней комнате пребывает некое лицо, которое поможет восстановить мое доброе имя, — прошу вас, подождите немного.
С этими словами он встал и вышел из кабинета в смежную маленькую спальню. Он отпер замок, приоткрыл дверь, обращаясь к кому-то внутри, произнес: «Не бойтесь, это я!» — проскользнул в спальню, осторожно закрыл за собой дверь и запер ее изнутри.
До меня тотчас же донеслись обрывки оживленного разговора. Снедаемая любопытством, кому же писал лорд Гленфаллен, я подавила слабые угрызения совести и решилась во что бы то ни стало узнать тайну. Письмо по-прежнему лежало там, где мой муж его оставил, адресом вниз. Я перевернула его и прочла адрес.
Несколько мгновений я не могла поверить своим глазам, однако сомнений не было — на конверте крупными буквами красовалось: «Архангелу Гавриилу в небесах».
Я едва успела вернуть письмо на стол и несколько оправиться от потрясения, которое испытала, получив несомненное доказательство безумия лорда Гленфаллена, как дверь спальни отворилась, он снова вошел в кабинет и столь же тщательно закрыл за собою и запер дверь, как и в первый раз.
— Кто же таится у вас в спальне? — спросила я, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание.
— Может быть, вам не захочется ее видеть, по крайней мере некоторое время, — задумчиво произнес он, словно размышляя вслух.
— И кто же это? — повторила я.
— Что ж, — ответил он, — к чему скрывать? Слепая голландка. Я провел с ней все утро. Она так стремится вырваться, но вы же знаете, как странно она себя ведет, мне кажется, ей нельзя доверять.
В это мгновение сильный сквозняк с силой толкнул дверь, словно кто-то изнутри бросился на нее всем телом.
— Ха-ха-ха! Разве не слышите? — с диким хохотом вопрошал лорд Гленфаллен.
Еще раз жалобно взвыв, ветер утих, а лорд Гленфаллен, внезапно посерьезнев, пожал плечами и пробормотал:
— Бедняга, с нею поступили скверно.
— Не стоит сейчас докучать ей расспросами, — сказала я как можно более беззаботным тоном, хотя в этот миг была близка к обмороку.
— Гм, может быть, вы и правы, — согласился он. — Что ж, приходите через час-другой или когда вам заблагорассудится — мы будем ждать вас здесь.
Он снова отпер дверь и, войдя в спальню с теми же предосторожностями, что и прежде, снова запер ее изнутри, и я, выбегая из кабинета, снова расслышала обрывки громкой, оживленной беседы.
Не могу и описать охватившие меня чувства: мои надежды воскресли было, чтобы через мгновение рухнуть. Свершилось то, чего я так боялась, — преступника настигло возмездие, лишив рассудка и возможности раскаяться в своих злодеяниях.
Не стану останавливаться подробно на тех часах, что последовали за моим разговором с лордом Гленфалленом, — они оказались настоящей пыткой. Однако мое одиночество нарушила Марта, вошедшая доложить, что прибыл некий джентльмен и желает меня видеть.
Я тотчас спустилась и, к моей великой радости, увидела своего отца, расположившегося в кресле у камина.
Его приезд объяснялся просто: обстоятельства, изложенные мною в письме, затрагивали честь семьи. Я, не теряя времени, сообщила ему о том, какой недуг поразил моего несчастного мужа.
Мой отец предложил приставить к безумцу слугу, чтобы он не причинил вреда себе или окружающим.
Я позвонила и приказала прислать ко мне Эдварда Кука, доверенного слугу лорда Гленфаллена.
Кратко, но недвусмысленно я объяснила ему, какие услуги от него потребуются. В сопровождении Эдварда Кука мы с отцом немедля направились в кабинет моего мужа. Дверь в маленькую спальню была заперта, а в кабинете все оставалось по-прежнему.
Подойдя к двери в спальню, мы постучали, однако на наш зов никто не откликнулся.