Вериар был кошмарен — в самом хорошем смысле этого слова. Я не без восторга скользнула взглядом по полыхающей чешуе. Казалось, огонь был заключен в каждую чешуйку, пылал и в глазах Вериара. Каждое плавное движение его огромного тела казалось отточенным и элегантным. За спиной развернулись огромные крылья.
От того в целом небольшого, но очень толстого дракона, которого я знала, не осталось и следа. Он увеличился в несколько раз, и теперь, огромный, с трудом помещался под сводчатыми потолками обители Истинных.
Копье, которое застряло было у него в боку, выгорало. Металл лужицей стек на землю, и я с ужасом представила себе температуру огня.
Вериар взревел — так, словно он никогда и не знал человеческого языка, — и решительно махнул хвостом. Кто-то из любовного патруля попытался выстрелить в него из трехзарядного арбалета, но болты отбились от крепкой чешуи, как от брони, и с треском упали на пол.
Я бросилась к Себастьяну, не зная, чем могу помочь. Мужчина обернулся, предупредительно вскидывая руку, и швырнул заклинанием не в свою ближайшую противницу, а в троих женщин, успешно атаковавших Рене.
В руках моего брата оружия не было. Вероятно, ему даже не оставили возможности схватить какой-нибудь меч или копье. Об огнестрельном здесь, к счастью, тоже ничего не знали, иначе моя помощь была бы запоздалой.
— Рене, сзади! — крикнула я.
Он обернулся так быстро, словно уже давно не был человеком, и выставил магический щит. Кинжал Аделины врезался в магию, словно в поролон, и наружу полетели искры, но пробить преграду она так и не смогла. Рене же нырнул под рукой у громадной, пожалуй, выше среднестатистического мужчины, женщины из любовного патруля и заклинанием погрузил ее в сон.
Она рухнула на пол, издав что-то подобное храпу, но Рене это заклинание стоило слишком много сил. Пошатнувшись, он с трудом удержался на ногах.
Аделина, пользуясь слабостью противника, вновь ринулась в бой, и на этот раз Рене едва хватило времени, чтобы увернуться от удара.
Но Вериар не заставил себя ждать. Он решительно взмахнул хвостом, оттесняя меня в сторону и не позволяя принимать участие в бое, и выдохнул пламя. На этот раз оно было холодное — я не знала, с чего это взяла, но буквально почувствовала льдистую волну, — и несколько женщин из патруля буквально примерзли к земле.
Одна из них — кажется, ее звали Хола, — ударила своим копьем по расползающейся ледяной корке и попыталась высвободить ноги.
Вериар решительно ударил хвостом по полу. Здание задрожало; дракон не казался таким уж громадным, чтобы сотрясать это здание, но его сил, очевидно, для этого хватало.
Рык, вырвавшийся из его груди, меня испугал. К нему стремительно поворачивались представительницы любовного патруля; в одну секунду в воздух взлетело сразу несколько копий, но Вериар распахнул пасть, выдыхая прицельную волну пламени, и только один наконечник достиг цели.
Дракон взвыл. Я метнулась к нему, понимая, что должна помочь хотя бы так; наконечник копья застрял у Вериара в бедре.
Я проехалась ногами по льду, спеша к дракону, и схватилась пальцами за торчащий из чешуи наконечник.
Вериар издал еще один утробный звук и, кажется, ничего не видя, решительно отпихнул меня лапой. Я крепко схватилась пальцами за наконечник, и благодаря усилиям Вериара все-таки сумела вырвать его из раны.
Меня отбросило назад, и встать на ноги удалось не с первой попытки. Битва шумела вокруг, раздавались громкие крики, и я не до конца понимала, что здесь вообще происходит, но знала лишь одно: надо вставать, надо прийти на помощь брату и мужу.
Вот только я не знала, что делать. У меня не было никакой власти над любовным патрулем, даром, что они были моими прямыми подчиненными.
Вот оно что!
Я вспомнила о магии, которой пыталась излечить Димитрия, и подумала: а вдруг это сработает и сейчас. Наобум послала поисковой импульс, и магический огонек запрыгал от одной женщины к другой, соединяя их в общую паутину.
Тянуть приходилось осторожно, так, чтобы тонкие связи не разорвались, а мои длительные труды не пошли прахом. Я надеялась, что смогу, но силы быстро покидали меня; чтобы добраться сюда, тоже пришлось потратить немало времени.
Но все равно, никто из любовного патруля уже не обладал такой свободой действия. Я опутывала их паутиной собственной магии, подчиняя воле богини любви, и знала, что если мне хватит сил выдержать, то я смогу влиять на них еще больше. Смогу остановить.
В какую-то секунду мне показалось, что я побеждаю, и я обрадовалась, не представляя себе, насколько внезапно успех может обернуться против меня.
Нити не лопались, но любовный патруль будто и не сопротивлялся. Кто-то из женщин смотрел в направлении стены так спокойно, словно оттуда приближалось их персональное спасение.
Я обернулась, реагируя на тихий свист, и не сдержала полный отчаянья крик. Я видела, как невесть откуда — из окна или из потайной двери, — вылетает золотая стрела, та самая, которой Матильда однажды уже едва нас не убила. И как она стремительно летит к Себастьяну, не зная препятствий.
Рене услышал меня — или, может, тоже увидел стрелу. Он обернулся, не обращая внимание на представительницу любовного патруля, уже занесшую над ним кинжал, и стремительным движением выдернул на свободу песочные часы, до того прятавшиеся у него под рубашкой. Я будто смотрела фильм, и сейчас шли замедленные кадры. Пальцы Рене крепко обхватили небольшой кулон, сжали, он выдохнул несколько коротких слов, и мир вокруг остановился.
Замерла стрела, летевшая прямо к Себастьяну. Себастьян тоже превратился в камень, и я видела его безжизненный взгляд.
Любовный патруль превратился в такие же статуи. В разных позах, кто-то даже с занесенным оружием, они напоминали причудливые фигуры. Даже Вериар — и тот застыл, и пламя расплескалось вокруг него, словно яркие пятна красок на холсте.
Мир стал вязким. Дышать было трудно, и секунды протекали мимо меня. Я запоздало осознала, что для меня время тоже остановилось.
У Рене не было времени останавливать его прицельно. Он смог только так, для всех, оставляя одного себя за границами реальности.
— Первое правило Хранителя Времени: никогда не препятствовать с помощью собственной силы судьбе, — прозвучал чей-то вкрадчивый, издевательский голос. Я не могла повернуть голову, но незнакомец уже сделал несколько шагов вперед и оказался в поле моего зрения. — Никогда, Рене. Иначе время считает такого своего Хранителя недостойным…
Если б я могла плакать — плакала бы сейчас. Но время не двигалось, оно застыло, и единственным, что я могла, было простое наблюдение.
Рене рассказывал мне о том, что, поддерживая баланс, не имеет права использовать силу в свою пользу. Ведь если бы все было так просто, он остановил бы любовный патруль давным-давно.
— Вы давно готовили это нападение, — промолвил он. — Мартелл… Ты считаешь, что таким образом сможешь успешно захватить власть? Серьезно?
— О каком захвате власти вообще может идти речь? — изогнул брови Истинный. — Я всего лишь слежу за порядком. И вижу, что ты наплевал на законы.
— Вы с Матильдой долго расшатывали баланс. Воровство стрел и прочее не могло обойтись даром. Баланс превратился в разболтанное нечто, и даже этого вам было мало, — в голосе Рене звучали обвинительные нотки. — Это отвратительно, Мартелл. А самое отвратительное, что даже после того, как Время убило ее, ты ничего не понял. Эти мертвецы, попытки вытащить из мира больше сил… Раны придется зализывать десятилетиями. Даже видя мои усилия, ты и твои подручные делали все, чтобы помешать. Я долго думал, зачем, только ради того, чтобы создать помехи? А понял, нет. Вы боитесь потерять свое влияние, — Рене выпустил из пальцев песочные часы. — Вы боитесь, что однажды мир лишит вас бессмертия. И хотите держать его на коротком поводке.
Это звучало страшно. Я представляла себе масштабы этого заговора, и знала, что худшее для человека — оказаться внутри этой кошмарной мясорубки, превратиться в пленника, в элементарную жертву…
Рене загоняли в угол. И ради меня, ради Себастьяна он в конце концов позволил это сделать.
— Ты презрел закон, и тебе известно это, Рене, — прошипел Мартелл, пронзая взглядом моего брата. — А значит, ты должен отдать свое бессмертие и отречься от высокого статуса. Все, что тебя ждет — казнь.
Я почувствовала, как отчаянно забилось мое сердце. Попыталась вырваться из оков магии, но сила, сдерживающая меня, была слишком велика, чтобы мне действительно удалось подчинить ее себе. Тело сжималось от боли, в груди отчаянно давило, и я чувствовала, как накатывает на меня волнами жуткий страх за брата.
— Рене, — прошептала я, хотя на самом деле пыталась закричать. — Рене!..
Он ничего не ответил, только молча смотрел на Мартелла. Потом улыбнулся, и в синих глазах вспыхнуло что-то подобное торжеству.
- Действительно, — протянул Рене. — Но если я так недостоин, то держи. Думаю, ты разберешься, что делать с этими часами, Мартелл.
Он резким движением разорвал цепочку, на которой держались песочные часы, и швырнул их на пол. Мартелл издал что-то подобное вскрику и бросился к амулету; уже у самого пола пальцы Истинного успели коснуться кулона, символа власти.
Мужчина стремительно выпрямился и торжествующе вскинул руку. Рене стоял напротив него и улыбался, словно знал, чего ждать.
Мартелл вдруг вздрогнул. Рука его, крепко сжимающая песочные часы, задрожала. Пальцы крепко стискивали кулон, но ноги мужчины внезапно подкосились. Он пошатнулся, и я почувствовала, как ослабевают державшие меня путы.
Время возвращалось в свое привычное русло. Для всех.
Для меня, для Себастьяна, для оружия, едва не перерезавшего моему мужу горло. Для бессмертного Мартелла…
И для Рене.
Я не успела даже вскрикнуть. Только пошатнулась и почувствовала, как уплывает куда-то далеко сознание. Можно было хвататься за нее в надежде удержаться на поверхности, суметь все-таки побороть свое жуткое недомогание, но я не успела. Последнее, что я успела заметить — это то, как рухнул на землю Мартелл. А следом за ним повалилась и я.