Елена ТКАЧ
НЕПУТЕВАЯ СЕМЕЙКА
Книга 2
СТРАННАЯ ФОТОГРАФИЯ
Глава 1
СНОВА В ГОРОДЕ
Едва Сеня переступила порог, как входная дверь с шумом захлопнулась за спиной - сквозняк! На улицах поднималась самая настоящая буря: ветер, не шутя, сбивал с ног и прохожие пугливо прятались по домам - со стихией шутки плохи...
Москвичи не слишком знакомы с разгулом стихий - ни девятибалльных землетрясений, ни жестоких наводнений, ни смерчей, здесь, в столице России, отродясь не бывало. Лишь на исходе ушедшего века Москву слегка "тряхнул" ураган, и тогда её жители с ужасом ощутили как страшны разбушевавшиеся духи стихий.
Сеня подумала, что природа, как видно, гневается, не желая расставаться с летом, ведь сегодня тридцать первое августа - последний летний день. Кто-то там, в небесах, из тех, кому подвластны смерчи и ураганы, поднял их "в ружье", чтобы потешить душеньку...
Девчонка так спешила укрыться от надвигавшейся бури, что здорово запыхалась и взмокла, да ещё по дороге неприятность случилась: разбилась бутылка кетчупа, которую мама просила купить. Она смачно хрустнула, когда Сеня, размахивая на бегу пакетом, с налету вмазала им по стволу дерева в Миусском парке... Теперь в этот пакет страшно и заглянуть - небось сущее кровавое месиво, прямо как в фильме ужасов!
"Дурной знак!" - подумала Сеня и рывком распахнула дверь в мамину комнату.
- Мама, я тут! Ты дома?
Ответом ей был шквальный порыв ветра, он подхватил бумаги с письменного стола и ворохом разметал их по комнате. От сквозняка окно распахнулось настежь, белые листы, словно гигантские одичавшие бабочки, взвились к потолку, с сухим шелестом попадали на пол, один из них ветер с размаху швырнул Сене в лицо, а едва ли не половина всей стопки вылетела в окно, в мир, стонавший от ужаса... День чернел на глазах. Шел ураган!
Мамочки! - охнула Сеня, уронив свой пакет и пытаясь поймать ускользающие листы бумаги. - Что я наделала?!
Эти бумаги - перевод исторического романа, который мама спешила закончить в срок, - были для Сениной мамы "светом в окошке": она обожала эту работу! И просиживала над ней ночи напролет, не столько из-за необходимости подработать, сколько из чистой сердечной склонности - Сеня подозревала, что мама скоро вовсе бросит свою основную работу в редакции и со спокойной душой займется любимым делом. И потому было страшно представить, что почувствует мама, увидев на столе вместо аккуратной стопки листов с ровными машинописными строками кучу измятой, жеваной, грязной бумаги...
Сеня выглянула в окно - листы спланировали на тротуар и зябко пошевеливались внизу сиротливыми белыми пятнами. День канул во мгле, по небу зыркали молнии, рыскал грохочущий гром - шла гроза.
- Нет, только не это! - Сеня шарахнулась от окна, когда первые тяжелые капли ударили по подоконнику. - Они же намокнут!
Она сорвалась с места, выбежала из квартиры на лестницу, вихрем пронеслась вниз, - благо, недалеко - второй этаж, - и выбежала во двор.
Старый московский дворик неподалеку от центра - эркеры, арки, проходные дворы, сушь уставшей за лето земли... От Новослободской - там, за проходным двором, тянет выхлопами бензина, пылью и гарью. Гудки, голоса, тормоза - гул Москвы...
"Милый мой, родной старый дом! - всхлипнула Сеня, кривя губы, - как же тебе тут плохо! Ты не знаешь, что такое настоящая зелень лета, что такое простор полей, прелый запах земли в лесу после дождя... И мне не спасти тебя, не взять за пазуху, чтобы, спрятав, тайком увезти за город... И выбравшись за деревню, - у нее, знаешь, такое смешное названье: "Леониха"! - опустить в траву на опушке, у кромки леса. Чтобы ты сам нашел себе место и прирос там, где-нибудь под кустиком земляники. Или на краю поля, где васильки... Но мне не украсть тебя, не увезти, и на дачу больше мы не вернемся - она ведь не наша, мы только снимали ее... А у хозяев денег нет, и они её продают... бедные, бедные! Разве можно продать свою жизнь, - ту которую прожил?!"
И Сеня стала тереть глаза: в них от ветра - сор и песок, ветер колесит по двору, рвет его, бьет наотмашь, все сильней нарастает грохот жести на крыше - полу оторванный лист железа мечется на краю, громыхает, вопит от страха - вот-вот грянет о оземь, сорвется вниз... И пошел, пошел отплясывать "цыганочку" шальной запыхавшийся ливень! И стучит в душе погремушкой гремучей, корчится, злится вопль: лето кончилось! Кончилось лето! Нет, не бывать тому, что загадано, голубые мечты разбиты, размыты шальной осенней дождевою водой... Вот она мчит - вода и сметает бумажный кораблик, забытый кем-то из пацанов на обочине тротуара, и несет его, расшибая о колесо тормознувшего резко такси, и проносится мимо, мимо... в подворотню, куда шмыгнули две полосатые кошки - Томка и Фрося и скрылись в подвале, чтобы там зализать душевные раны и хоть сколько-то свыкнутся с осенью... Бедные кошки: этот ливень смыл их обогретый солнцем покой. Впереди только серая череда неприветливых дней, продуваемых всеми ветрами, равнодушная поступь времени, которому имя РЕАЛЬНОСТЬ.
Жмурясь от пыли, Сеня собирала разлетевшиеся листы. Где-то среди подступавшей зимы затаился четырнадцатый её день рождения, завтра настанет первое сентября, обрамленное торжественной рамочкой: восьмой класс. Жизнь продолжится здесь, в Москве - пустая, никчемная жизнь! Ну, к чему она? Ну, зачем? Разве ждет её что-то лучшее после всех откровений отлетевшего лета... Нет, все лучшее в жизни кончилось, дверца захлопнулась! Дверца, за которой ждали её чудеса! Юность, взрослость - это все, конечно, здорово и хорошо, и не то чтобы ей совсем не хотелось спешить туда - ещё как хотелось! Но почему-то казалось: чтобы быть совсем, до конца счастливой, надо, чтоб эта дверца оставалась открытой. Всегда! Взрослые живут без чудес, их жизнь монотонна, скучна и обыденна, но она, Сеня, так жить не будет, у неё все сложится по-другому, а это возможно, только если успеть протоптать дорожку к чудесному... протоптать сейчас, пока она ещё девчонка-подросток, и пометить её своими тайными метками, чтобы всегда, в любом возрасте отыскать...
Собрав разлетевшиеся листы бумаги, она словно нехотя вернулась домой. А на дворе хлынуло как из ведра - проливной ливень накрыл Москву. И купол дождя восстал над городом, колокольным звоном грозы возвещая конец промелькнувшего лета...
А Сеня... Ксения, Ксана, Ксюшка, Мосина, Сеновал... каких только имен и кличек не надавала ей многочисленная родня! Она поднялась к себе на второй этаж и нашла дверь запертой. Та захлопнулась от сквозняка, а ключи Сеня, конечно, забыла... И за эти минуты успела вымокнуть с ног до головы!
Вот уж точно говорится, что беда не приходит одна. Сколько теперь ей сидеть тут мокрой на лестнице? И куда только все подевались?
Семья у Сени была большая: мама с папой, дедушка с бабушкой и старший брат Костик. И все они жили под одной крышей! Были ещё папина мама бабушка Дина с тетей Маргошей - папиной сестрой, но они обитали отдельно на Ленинградском проспекте. Ни для кого из родных и знакомых не было секретом, что в семье верховодили женщины, вернее сказать, баба Инна. Она вместе с дедом Шурой занимала самую уютную комнату - направо от столовой. Всего в доме комнат было четыре: спальня родителей, столовая, детская и комната бабушки с дедом. Прошлой весной Костик попросил, чтобы ему отвели каморку влево по коридору - там была темная комната, в которой хранился всякий хлам. Взрослые сначала запротестовали: мол, как же мальчик будет жить в комнате без окна? Но, подумав, уступили - дети подрастали и каждый нуждался в отдельной комнате. Тогда темную вымели, вычистили, снабдили торшером, бра и светильником, обклеили новыми веселенькими обоями, и в ней водворился Костик вместе со своим любимым компьютером, а комнат стало пять.
Семья была шумная, беспокойная, то и дело взрослые заводили бесконечные споры по поводу и без повода - инициатором этой бесконечной грызни, как правило, была бабушка Инна. Все-то всегда не по ней, все её раздражало и все кругом виноваты! Быть может, оттого что дом их похож был на ворох сухой соломы, на которую то и дело падали искры из очага и разгорался пожар изнурительной семейной войны, Сеня выросла несколько диковатым ребенком и любому общению предпочитала одиночество с книжкой, лишь бы продлить хоть минуту покоя...
Она сама себе придумала уменьшительно-ласкательное короткое имя "Сеня", не желая отзываться на "Ксюшу" - Ксюши в последнее время прямо-таки наводнили Москву, куда не сунешься - там непременно окажется очередная Ксюша! А Сеня была только одна. По крайней мере, о других молва до сих пор помалкивала... Может, от этого неприятия расхожих стереотипов и рано проявившегося стремления не походить на других, она держалась особняком и сторонилась сверстников. Втайне она мечтала о парне, но только... хорошо бы, чтоб и он тоже здорово отличался от всех, с кем приходилось сталкиваться, а таких что-то пока не наблюдалось.
Ксения была невысокой, худенькой и кареглазой. Когда она смеялась, в глазах под густыми ресницами сияли чудесные золотые искорки, а когда хмурилась и бывала не в духе, Костик шутил, что глаза у неё светятся зеленью в темноте, как у кошки! Густая копна вечно растрепанных светлых волос падала ей на плечи, иногда Сеня прихватывала их на затылке заколкой. Челку, как у всех, она презирала, и высокий свой лоб оставляла открытым, за что получила от зубастых одноклассниц прозвище "дедушка Ленин". Сеня вообще ненавидела эту манеру обезьянничать и подражать - такую распространенную среди девочек её возраста. У неё были длинные ноги с чуть крупноватыми и вечно сбитыми в кровь коленками, потому что Сеня носилась повсюду как ветер! Она редко плакала, потому что с раннего детства люто возненавидела дразнилку "Плакса-вакса-гуталин", которой донимал её старший братец, и только кривила губки и раздувала ноздри, чтоб не заплакать, а Костик прыгал вокруг, гогоча, и орал: "Ну что, сопишь? Сопатка!"
Правда, это было давно, с тех пор уж столько воды утекло... А прошедшее лето, похоже, примирило брата с сестрой и даже сделало их друзьями. И не только их - Сеня страшно сблизилась с папой. Николай Константинович уверял близких, что его дочь с возрастом обещает стать настоящей красавицей и к тому же она очень смелая, но пока эта дочь была довольно угловатой девчонкой-подростком, обожавшей носиться по улицам наперегонки с собой, боявшейся пауков и всему на свете предпочитавшей туманные девичьи грезы...
И вот теперь девчонка восседала на лестнице, обхватив руками облепленные мокрой юбкой колени и прислушиваясь: не послышатся ли внизу чьи-то знакомые шаги... За стенами старого дома бушевала гроза, от ударов грома дом вздрагивал и будто моргал от испуга - хлопали ставни спешно закрываемых окон. От волнения, холода и бесприютности Сеню пробирал озноб: ей почему-то казалось, что пока она здесь сидит, что-то плохое случилось... может быть, с кем-то из близких... ну почему никто не идет?
Понятно, что мама с папой, как видно, ещё на работе, брат пропадает где-то на улице с новым приятелем по кличке Слон, с которым познакомился этим летом, а вот бабушка с дедушкой... Оба они были домоседами и весьма неохотно покидали пределы их большой захламленной квартиры. Может, в гости отправились? В парке она деда Шуру с бабушкой Инной не видела - у них была излюбленная аллея, по которой они, если уж выбирались из дому, бродили взад-вперед, как заведенные. В лучшем случае присаживались на лавочку посередине аллеи, - тоже свою, любимую, - когда выбивались из сил... Нет, ни на лавочке, ни на аллее их не было. Значит ждать ей придется немало. Но что ж они позабыли на улице в такую погоду и где пропадать старикам в такую грозу?
Сеня уселась под дверью на верхней ступеньке лестницы, положила испачканные листы себе на колени и, тяжко вздыхая, приготовилась ждать. Вот уж точно сказал про их семью Проша - непутевая у них семья!
Вспомнив о Проше, Сеня всхлипнула и уронила голову на колени. Проша, миленький, где же ты?
Дело в том, что Сенин друг Проша несколько отличался от обычного её окружения. Проша был домовой!
Обожавшая все загадочное и таинственное, Сеня предпочитала любому общенью с подружками (которых у нее, к слову, не было), мечтать на своем диванчике, свернувшись калачиком и закутавшись в плед. Книжки Клайва Льюиса и Джона Толкиена она читывала и перечитывала десятки раз и знала едва ли не наизусть. Мир "Хроник Нарнии" и "Властелина колец" был её миром, явью, в которой оживала душа, а мир каждодневный, обыденный - сном, который снился ей, что ни день, - нескончаемым, надоедливым сном...
Нет, конечно, это было не совсем так - ничто Сене было не чуждо, ей хотелось того же, чего и любой нормальной девчонке: быть красивой, счастливой, выйти замуж, иметь семью... Но на небе она искала свою особенную звезду, сиявшую только ей, счастливую звезду, которая поможет найти свое счастье, непохожее на удел других... И счастье это Сеня связывала с присутствием в жизни чуда. Чего-то такого, что заставляет сильней биться сердце и верить, что все, написанное о чудесах - правда! Ну, в самом деле, не могли же люди выдумать все те невероятные и загадочные события, которые происходили с ними на протяжении долгих веков и которые описаны в книгах. В детстве Сеня свято верила в фей и эльфов, в людоедов и злых колдунов. Теперь, повзрослев, она знала, что людоеды и колдуны существуют на самом деле и не только в глухом лесу, а вот что касается фей... но ведь есть мать Тереза, есть святые, которые исцеляли людей и творили чудеса на глазах у многих и многих, есть они и сейчас... по крайней мере, ей хотелось так думать. Что же так манило её, притягивало к той грани реальности, которая повернута к непознанному, необъяснимому, к загадкам, на которые человечество до сих пор не знает ответа... Может быть, сама загадочность! Улыбка Сфинкса, от которой холодок по коже и хочется отвести взгляд?! Но Ксения не хотела отводить взгляд - она хотела знать! Понять, в чем разгадка. Может, даже не понять, а почувствовать... да, этого было бы ей довольно. Она хотела жить в мире, который неизмеримо богаче представлений сформированных разумом, поверенных опытом и разложенных на составные части, бесцветные и вялые на вкус... Мир - живой, он знает и помнит о каждом из нас, и стоит только поверить в него - он приоткроет завесу, и жизнь наполнится тайным смыслом, будто мерцанием звезд... Этот тайный смысл - пожалуй, он и был тем магнитом, который её притягивал, костром, который горел в ночи, манил, не давал покоя, ей хотелось, чтоб взрослая жизнь была озарена светом его огня, вот тогда и только тогда она будет радостной, потому что нет большей радости, чем проникнуть в неведомое... Сеня знала - там ждут ее! Там она сможет сделать что-то нужное, важное, такое, чего без неё никто никогда не сделает, и от того, что у неё получится, что она сумеет исполнить свое предназначение, сердце её расширялось от гордости!
Вот такие довольно смутные и запутанные представления роились в её голове. Похоже, Ксения больше всего похожа была на путницу, путешественницу, стоящую на пороге пути. У неё не было в жизни конкретной цели, её не прельщала карьера, богатство, слава... только эти смутные вибрации реальности, которые говорили ей: малый отблеск небесной тайны ярче земного огня! И она грелась возле этого невидимого огня, свято веруя, что реальность и есть - чудо, чудо неотделимо от нее, оно внутри неё и вся она насквозь прошита чудесным, как золотыми нитями, надо только учиться распознавать их скрытый свет за блеском иных огней...
И вот, словно в награду за верность, этим летом мир неведомый приоткрылся ей. Край завесы был приподнят чьей-то незримой рукой, реальность словно расширилась и её впустили туда - в край, где нет ничего невозможного.
Майской ночью, в грозу ей почудился чей-то зов. И, не задумываясь ни на секунду, она поспешила туда - в ночь, в незнаемое, навстречу тому, кто звал её. Навстречу себе! Потому что, как Сеня теперь понимала: только тот, кто способен шагнуть в этот мир, - только он и может найти свой путь и стать самим собой. Потому что только в этом мире можно найти ответ на все те вечные вопросы, которые теребят душу, если она живая... А если не живая она, - если не живешь ты, а спишь, машинально перешагивая изо дня в день и не задумываясь о том, что делаешь и зачем, - тогда ты, бедняга, и не человек вовсе, а сущий жухлик, потому что скоро, очень скоро душа у тебя засохнет!
Так говорил Проша.
И вот, после всех невероятных событий уходящего лета, Сеня обрела друга, которого сама спасала не раз, который не раз спас её, и домовой по имени Пров Провыч, а попросту Проша решил поселиться в её семье. Домовые невидимы для людей и Проша не был из них исключением - он был невидим для всех, кроме Сени. Она помогла ему исполнить давнюю заветную мечту - духом очиститься. Домовые - они ведь духи нечистые, нечисть попросту говоря! А Проша - он по сути исполнял ангельскую работу - старался помочь людям души свои строить, растить, как цветы, которые от земли к небу тянутся. И за это нажил немало врагов среди всякой нечисти - мерзкий бес на него ополчился. Но все испытания с Божьей помощью и не без помощи самой обыкновенной девочки Проша преодолел и сделался чистым духом. И теперь жить бы, да ума наживать, жить, да радоваться, только... только сразу после переезда в город Проша исчез.
Он говорил ей, что отныне в городе будет являться ей только в крайних случаях и обычай свой - видимым быть - отныне оставит, потому что непорядок это, а Проша порядок любил, разгильдяйства не выносил и твердил, что от этого только одно безобразие получается.
"Ну хорошо, - думала Сеня, - в крайних, так в крайних, но нельзя же ни разу, ни единого разика не подать весть о себе!"
С тех пор, как семья перебралась с дачи в город, минуло уж две недели, и за это время ни звука, ни стука, ни шепота! То есть, стуков и звуков было в доме хоть отбавляй, но все это были не те - не Прошины звуки... Он больше не выходил с ней на связь. И Сеня затосковала.
Неужели он не сдержал обещания, неужели бросил её семью, которую назвал своей? Бросил как ту - прежнюю, в которой жил много лет, помогая домашним своим души строить... Не одно поколение в той семье сменилось при нем, росли дети и старики умирали, пока не настал гибельный для семьи двадцатый век, когда угасла она, когда жизнь в ней оскудела, как мелеет и сохнет вода в роднике, который не смогли уберечь от запустения, грязи и сора...
Сеня не верила, не хотела верить, что Проша оставил её - оставил на пороге радости, пообещав новую жизнь...
"Нет, не мог он так поступить, он не такой, мой Проша! - ворочалась Сеня ночами, кусая губы без сна. - Эта новая жизнь, наша семья, в которую ему велено было войти, велено свыше; звание чистого духа, которое он получил - награду, для нечисти просто немыслимую, - все это так его радовало... да он как на крыльях летал! Едва ли не ангелом себя почувствовал! А сколько пришлось ему испытать, прежде чем это случилось? Он ведь искупил свою вину перед прежней семьей, которая по его милости пострадала, спас последыша своего - последнего в том роду - от верной гибели спас, хоть последыш этот и сущий гад, которого и спасать-то не стоило! Ведь по его милости мы с папой в такую передрягу попали - просто ужас, чуть не погибли оба!"
Когда девчонка вспоминала о пережитом, её начинало прямо-таки колотить - зуб на зуб не попадал... Если б не Проша, едва ли сидела она сейчас на ступеньках родимой лестницы!