— Дай ему время прийти в себя, — решительно сказал он. — Через денек-другой мы навестим его.
Но Салли все равно не успокаивалась.
— Полагаю, миссис Робертс знает, что делать, — наконец проронила она. — К тому же она давно держит собак, так что сможет помочь с Малышом.
Оставшись наконец один в своей убогой комнатенке, Рыжик осторожно положил Малыша в корзину и укрыл своим старым, рваным одеялом. Потом он упал лицом вниз на узкую железную кровать, натянул на плечи стеганое покрывало и провалился в тревожный сон. Дверь, которую он оставил открытой, тихонько закрыла миссис Робертс, когда спустя некоторое время поднялась его проведать.
— Меня достало твое нытье! — резко сказала Вероника. — Чего ты трясешься? Ты знаешь, где ее найти, знаешь, где она работает. Если хочешь увидеть ее, просто пойди туда — и повидайся. Разве ты не волшебник? Иногда мне кажется, что ты совершенно никчемен. — Она допила содержимое своей кружки и, прищурившись, выразительно заглянула в ее пустые глубины.
— Тебя послушать, так все просто, — пьяно простонал Леонардо. — Что я скажу ей? И что я буду делать, если она не захочет со мной разговаривать?
— Ты мужик или кто? — Клоунесса потеряла терпение. — Пригласи ее на ужин. В какое-нибудь интимное местечко. Чтобы все как полагается. Розовые скатерти. Свечи. Блюдо со сладким мясом. А если она откажет, ну что ж, тогда на том и должно все закончиться. — Она выплюнула окурок, и он пролетел через всю комнату.
— Но я не вынесу, если она откажет! Что же мне делать? Это будет так… окончательно. Она никогда не будет моей.
— Она и сейчас не твоя! — закричала клоунесса. — На самом деле она никогда не была твоей! Но если ты предложишь ей, не исключено, что она согласится. Правда, сначала тебе придется спросить ее об этом. Она ведь не может бегать за тобой сама! И вообще, ты собираешься купить нам еще выпивку?
В толкотне пивной Леонардо, уже с трудом контролирующий свои движения, тяжело наступил на чью-то ногу, из-за чего пролил немного жидкости, нарвавшись на чью-то сварливую брань. Когда он в конце концов вернулся на свое место, Вероника, к которой, похоже, проснулось доброе расположение духа, намеревалась обсудить новую тему.
— Ты слышал последние новости глашатаев? — хрипло спросила она с интересом. — О том, что происходит в Трущобах? Там снова объявились эти маленькие Волчата. Вчера вечером напали на двух женщин. — Она нахмурилась. — Правда, не изнасиловали. И денег не взяли.
Нападения Волчат, так их все называли, случались время от времени уже в течение нескольких лет, и всякий раз по одной схеме. Жертву окружали, преследовали по темным улицам Трущоб, загоняли в угол или в конец переулка, затем нападали и забивали до смерти. А затем… Принимая во внимание некоторые детали смерти, то, как выглядели тела и в каких положениях они были оставлены, полиция и глашатаи не обнародовали. В результате этого по городу кружило невероятное количество слухов. Говорили, что нападающие — это опустившиеся существа, бывшие некогда людьми, но теперь больше похожие на диких зверей. Говорили, что они обитают на заброшенных стройплощадках, питаются отбросами, бегают на четвереньках и охотятся стаей. Говорили, что их жертвы чудовищно изувечены, хотя денег у них никогда не забирали. Один изобретательный глашатай, творчески использовав обрывки информации, придумал странное прозвище, которым все теперь называли этих убийц.
— Интересно, зачем они это делают? — задумался Леонардо.
— Я могла бы рассказать тебе парочку вещей. — Клоунесса говорила одновременно веселым и зловещим тоном. Она близко наклонилась к Леонардо, чтобы усилить драматический эффект. — Они убивают голыми руками. Разрывают плоть ногтями. Пьют кровь. А иногда, — она сделала паузу, — едят мясо.
— Ради всего святого, Веро, не придумывай всякую чушь! Подобные вещи не происходят в наши дни и в нашем городе. Откуда только ты берешь эти истории?
— Это не просто истории. — Вероника казалась необычайно взбудораженной. — Я их сама видела, этих Волчат… Я знаю, где ходить. Ты можешь пойти со мной как-нибудь ночью, если не веришь. Увидишь их в действии.
Леонардо долгое время не мог вымолвить ни слова.
— Ты сошла с ума! — в конце концов пробормотал он. — Даже не верится, что ты можешь быть такой глупой. Никто, обладающий здравым смыслом, не пойдет в Трущобы ночью.
— Не так уж все страшно, если знаешь, как ходить, — беспечно ответила его подруга. — Многие наведываются в Трущобы. Твоя драгоценная маленькая Элис, например, ходит туда каждую ночь.
— Что?!
— Элис. Она туда ходит. Во всяком случае, проходит каждый раз. Она живет в Северных районах. Ходит домой через Трущобы.
— Откуда ты это знаешь? — ошеломленно спросил Леонардо.
— Да не знаю я, — туманно ответила Вероника. — Так, слышала.
В ту ночь волшебнику снилась Элис в Трущобах, Элис в лохмотьях, Элис босая, Элис с немытыми спутанными волосами, Элис, бегущая на четвереньках во главе рыскающей стаи волков. Ему снилась Элис, сидящая на его распростертом теле, свирепая, стройная и неумолимая, ее голова откинута, спина выгнута, бедра клещами сжимают его грудную клетку, разламывая кости, выпуская дыхание из легких. Ему снилась Элис с волчьими когтями и острыми клыками, жестоко рвущая его плоть на полосы. Ему снилась Элис, кровь текла у нее изо рта, расплываясь по бледному подбородку, горлу, острым грудям. Ему снилась Элис, визжащая в бессловесном торжестве над его изуродованным, бездыханным телом.
Когда волшебник проснулся, ему показалось, что во рту он ощущает резкий соленый вкус крови.
Когда Рыжик проснулся, была глубокая ночь, и комната освещалась через открытые шторы резким светом каменных уличных фонарей, которые были недавно установлены в городе. Он сел, выпрямившись, на кровати, дрожа и обнимая колени, чтобы согреться.
Он безучастно оглядел свою убогую комнату. Предметы, окружавшие его, казалось, больше не имели смысла. Неровные груды книг уже покрылись пылью. Схемы неузнаваемых местностей громоздились на шатком столе, стояли в углу, свернутые в рулоны, растянулись на стенах, приколотые к обоям в цветочек, там, где булавки отвалились, уголки закручивались. На единственном жестком стуле висел унылый свитер, изъеденные молью шерстяные носки лежали, скомканные, в двух разных углах комнаты. Все это казалось не больше чем хламом, бесполезной суетой бессмысленной жизни. В зеркале туалетного столика он мельком увидел человека, в котором не сразу узнал себя. Безучастное лицо с дорожками от слез, которое дико смотрело на него, должно быть, принадлежало незнакомцу.
Только Малыш, спящий в своей корзине, мог утешить его. Рыжик поднялся, заковылял через всю комнату, тяжело упал на колени перед корзиной и снова прижал собаку к груди. Ему не хотелось оставаться здесь, среди всех этих бесполезных вещей. Он хотел убежать далеко-далеко.
И затем, стоя на коленях на потертом ковре, лицом к стене, прижимая к себе собаку, он слабо почувствовал, как его что-то подталкивает. Что-то, спрятанное в глубине его существа, что-то, что свернулось, незамеченное, за тусклой стеной страха, но в то же время стремилось вырваться наружу. Оно разворачивалось вокруг него, поднималось из самых глубин его сущности, и Рыжик снова начал чувствовать сеть троп, которая расходилась от него во всех направлениях, распространяясь по земле. Переплетаясь, ветвясь и ведя его…
Куда? Он не знал. Возможно, куда угодно.
— Давай, Малыш. Пора идти.
Он, пошатнувшись, поднялся на ноги, спотыкаясь, тяжело выбрался на лестничную клетку, спустился по ступеням, распахнул входную дверь и вышел в ночь.
Этот шум разбудил миссис Робертс, дремавшую над своим какао, и она отставила кружку. Пошаркала к двери в тапочках и крикнула своему квартиранту:
— Приятного вечера, мистер Браун! Увидимся завтра. Завтрак в восемь?
Но ответа не последовало. Миссис Робертс пожала полными плечами. Он был таким милым молодым человеком, когда въехал сюда. А теперь, похоже, стал совершенно невменяемый. И даже не закрыл за собой входную дверь.
Со вздохом миссис Робертс заперла дверь на засов и вернулась в тепло кухни.
Я опрометчиво ослабил свою бдительность, и это привело к трагическим последствиям. Сегодня случился пожар, который нанес дому невосполнимый урон, но зато я видел лицо своего врага. Я попытаюсь подробно изложить события и их последовательность, со всей беспристрастностью, на которую способен.
Пожар начался, когда день уже клонился к вечеру. Последние посетители направлялись к выходу, и немногие рабочие, которые еще оставались здесь, приводили дом в порядок для следующего дня.
Я остался один в канцелярии, доделывая кой-какие административные мелочи. Поглощенный колонками цифр, лежащими передо мной, я сначала не обратил внимания на запах, который начал просачиваться в комнату. Почувствовав, что пахнет горелым сахаром, я не стал беспокоиться, полагая, что миссис Праудфут передержала несколько имбирных пряников в духовке. Только когда запах усилился, я нехотя оторвался от расчетов и с испугом увидел дым, клубившийся под дверью.
Оставив бумаги, я выскочил за дверь и оказался прямо посреди густого черного облака, которое поднималось с нижнего этажа. Прижав носовой платок к носу и рту, я метнулся по лестнице, чтобы найти источник дыма. Как я и подозревал с самого начала, он, похоже, исходил из комнаты, переделанной под кухню. Я толкнул кухонную дверь, но тут же отскочил от волны обжигающего воздуха. Все вокруг было охвачено огнем!
На секунду я остановился в нерешительности и стоял, беспомощно глядя на языки пламени, отчаянно пытаясь обдумать, стоит ли спасать дом. Затем я взял себя в руки и захлопнул дверь, надеясь таким образом задержать пламя хоть на несколько драгоценных секунд. Я стал звать на помощь, и, к счастью, она не замедлила прийти. Должно быть, кто-то в городе уже заметил пожар, потому что в ту же секунду явились пожарные с топорами, насосами и рукавами, и в конце концов пламя было погашено.
Когда все поутихло, я тщательно исследовал поврежденные части здания. Дом сильно пострадал, и я начал сомневаться, успеем ли мы ликвидировать повреждения, нанесенные пламенем, дымом и водой, к приезду владельца.
Однако сам дом волнует меня сейчас меньше всего. Потому что в тот момент, когда я, прикованный к месту, смотрел, как огонь пожирает плоть дома, моим глазам предстало зрелище, к которому ничто на земле не смогло бы меня подготовить. В бушующем пламени бесилось, прыгало, визжало в дьявольском ликовании и танцевало темное, длинное, тонкое, искривленное существо, очевидно, то самое, которое я случайно увидел в день моей беседы с Сэмом. Пока оно кружилось на своих кривых пальцах, на какой-то момент мы встретились с ним взглядами. Затем пламя взметнулась вновь, и извилистое тело призрака исчезло с моих глаз.
Так вот, по одному вопросу я принял твердое решение. С этого момента я буду находиться здесь дни и ночи напролет, пока не призову к ответу чудовище, кем бы оно ни было. Ибо теперь, когда я увидел лицо своего врага, я знаю, что это создание будет и дальше скрываться в ожидании меня, и я знаю, что, пока не найду и не уничтожу его, не будет мне покоя. Ибо в последний момент, прежде чем существо исчезло в пламени, оно заговорило со мной. Оно заговорило голосом, который я не смогу описать, голосом, который был одновременно громким и мягким, грубым и вкрадчивым, женским и мужским. И этот голос сказал слова, которые останутся запечатленными в моей памяти до конца моих дней:
— Обрати на меня внимание, Лазарус. Обрати внимание на свою тень!
Время от времени мысли мои обращаются к тем, кто далеко, — к рыжему юноше и немолодому волшебнику. Юноша наконец обнаружил во всей неприкрытости то, что покоится в самом сердце мрачного лабиринта его мыслей, и оказался лицом к лицу с тем, чем его воля не умеет управлять, а разум еще не готов постичь. Возможно, на некоторое время ему не останется ничего другого, как подчиниться. И как бы ни было сложно, мне придется наблюдать за ним, ждать, и только.
Волшебник тоже не может больше управлять волей своей, отдаваясь во власть искушений в тумане прокисшего эля и жалости к себе, следуя глупым советам клоунессы Вероники. В отчаянии он полностью забросил свои обязанности, и все время скорбит о той, которую потерял, об Элис, девушке, чей образ преследует его ежечасно, и наяву, и во сне. Девушка эта неосознанно, но неумолимо приближает час расплаты волшебника. Но волшебник заблуждается, ибо светловолосая Элис никогда и не должна была принадлежать ему, но предназначена для всецелого служения другому хозяину.
И сейчас из черных глубин города Трущобы зовут своих детей домой. Домой, чтобы встретиться со страхами своими, чтобы столкнуться со спрятанной частью существа своего, домой, чтобы посмотреть в лицо стремлениям своим, тоске своей, не осмеливаясь дать ей имя. Да, зов Трущоб и в самом деле могуществен, и хотя бы однажды он обращается к каждому.
А в доме твоем, Лазарус? В доме своем ты наконец на мгновение увидел меня, когда мне пришло в голову задержаться, чтобы насладиться творением своим. Сквозь языки пламени глаза твои встретились с моими. Теперь я понимаю, что слишком долго являюсь врагом тебе, что ты и так много выстрадал, и потому умоляю тебя заметить меня, открываю тебе свою истинную сущность, Лазарус. Ты смог бы разглядеть ее, но, охваченный страхом, ты услышал лишь то, что хотел услышать, увидел лишь то, что хотел увидеть. Охваченный страхом, ты закрыл дверь, которая приоткрылась между нами.