— А вы знаете, что его приглашали в Москву, на кафедру? Говорят, его метод — это готовая докторская.
— Неужели?
— Отказался, — торжествующе сказал директор. — Не поехал ни в какую Москву. Потому что Учитель. — Директор так и произнес это слово — с большой буквы. — Мы, конечно, все учителя, что там говорить, — он махнул рукой, — я, например, вот вы. Но Зырянов от бога Учитель. Вы слышали о Крапивине?
— Ну как же…
— Его ученик. А Дементьев, а Логачев, а Болдин…
Совсем недавно я тщательно изучил длинный список этих имен. Причем против каждого из них стояло очень высокое звание.
— Его ученики любят, — почему-то шепотом сказал директор. — Вы преподавали?
— Немного.
— Ну все равно. Это очень трудно, чтобы ученики любили. Меня, например, не любят. Честное слово. Меня только уважают, боятся, а его — любят.
— Несколько дней назад я даже не слышал о Зырянове, — вполне искренне сказал я.
— Я хочу, чтобы его оставили в покое, — сказал директор. — Есть же обычная деликатность. Вы не поверите: после каждой комиссии, после каждой проверки он день-два болеет. Да. Мне приходится переносить уроки. Он и так часто болеет.
Директор посмотрел на меня, словно ожидая, что после этих слов я извинюсь и уйду. Но я сидел.
— Хотите побывать на уроке у Зырянова? — безнадежно спросил он.
— Да.
Он вздохнул.
— Хорошо, я провожу вас. Но одна просьба: понимаете, в детстве Зырянов попал в аварию… Едва выжил… У него сейчас несколько… необычный вид. Мы-то привыкли, а вы — человек новый…
— Я все понял.
— Фу… какая жара, — сказал директор, дополнительно к вентилятору обмахиваясь руками. — Сколько здесь живу, не помню такого жаркого октября. Да вы оставьте пиджак — совсем распаритесь, повесьте вот тут, на стуле.
— Спасибо, мне не мешает, — сказал я. Это было не так. Но у меня под пиджаком, поверх рубашки, сбоку в кобуре на ремнях висел тяжелый двенадцатизарядный армейский пистолет с навинченным глушителем.
Мы прошли по пустому солнечному коридору. У дверей в класс директор как-то заколебался, но постучал. Школьники дружно встали. Директор назвал меня, попросил разрешения присутствовать.
— Пожалуйста, — клекочущим, как у птицы, необычайно высоким голосом сказал некто, сидящий за учительским столом.
Я прошел в задние ряды. Головы поворачивались мне вслед. Не знаю, в чем дело, но я сразу почувствовал острую враждебность. Меня не хотели. Весь класс не хотел.
— Продолжай, Егоров, — проклекотал учитель.
У доски, испещренной непонятными символами, стоял длинный нескладный парень. Он в раздумье почесал нос — костлявые запястья далеко высунулись из рукавов, — отрешенно поглядел на доску, сказал ломающимся баском:
— Топологические пространства, являющиеся подмножествами хаусдорфовых бикомпактных пространств, называются вполне регулярными, или тихоновскими пространствами. — Он запнулся, опять почесал нос и зачастил, будто прорвало: — Их тоже можно охарактеризовать некоторой аксиомой отделимости, а именно: аксиомой, требующей, чтобы для любой точки и любого не содержащего ее замкнутого множества существовала непрерывная функция, равная нулю в «икс» и единице в «игрек».
Я осторожно посмотрел по сторонам — не валяют ли дурака? Класс напряженно слушал. Кое-кто быстро писал в тетради. Мой сосед по парте морщил лоб и беззвучно шевелил губами — повторял. Оставалось думать, что с тех пор, как я окончил школу, преподавание математики сильно шагнуло вперед.
— А топологические пространства, являющиеся открытыми подпространствами хаусдорфовых компактных пространств, можно считать локально компактными пространствами, — частил парень.
На меня больше никто не обращал внимания. Меня это устраивало. Я смотрел на учителя. Директор ошибался. Вид у него не был необычным. Это был просто другой вид. А фотографии его не удалось получить. Учитель походил на первоклассника — маленький и худой. Если бы он встал, то ненамного возвышался бы над партами. И на этом детском теле сидела непропорционально большая шишковатая голова с редкими волосами — череп казался голым. Но когда учитель поворачивался, то белесые, как у новорожденного, волосы вдруг вспыхивали мелкими разноцветными искрами, словно были сделаны из хрусталя. Глаза его по-лягушачьи резко выдавались вперед и казались еще больше из-за очков с сильными стеклами — зрачок растекался во всю линзу, а тяжелые веки периодически смыкались, будто створки раковины. Рот безгубый — до ушей, звонко чмокал, вздувая в углах зеленые пузыри.
Он был похож на какое-то земноводное животное. Я поднял ручку — словно рассматривал перо, и сфотографировал его несколько раз. Парень у доски тем временем замолчал, пригладил желтые космы. Учитель, не оборачиваясь, выгнул за спину руку без костей, зачеркнул что-то на доске, искрошив мел.
— Вот так будет правильно, — пискляво сказал он. Спросил: — Сам?
— Сам, — подтвердил парень.
— Свистит он, Яков Иванович, — сказали из середины класса. — Вычитал в «Проблемах топологии».
Парень набычился, сказал сквозь зубы:
— А когда я врал? Вы не верьте ему, Яков Иванович. Я давно хотел додумать подпространства Хаусдорфа. И додумал. Вчера копал свеклу на огороде и все время думал. А никакую топологию я не смотрел.
Мой сосед по парте сказал себе в нос: «Есть» — и поднял руку.
— Слушаю, Антипов, — просвистел учитель.
— Я думаю, что локально компактные пространства в классе хаусдорфовых пространств, — звенящим голосом сказал мой сосед, — можно охарактеризовать тем, что каждая их точка обладает окрестностью с компактным замыканием. — Он споткнулся, мучительно сморщился, проговорил торопливо: — Сейчас, сейчас. — В классе стояла мертвая тишина. Выпалил: — Пример — евклидово пространство. То есть любое такое пространство дополняется одной точкой до компактного. Пример: присоединением одной точки из плоскости получается сфера комплексного переменного, а из «эр — эн» сфера «эс — эн».
Он внезапно замолчал. Учитель пошлепал огромным ртом:
— Молодец, Антипов. Это — правильная характеристика.
Мой сосед сразу сел, попытался сдержаться, но улыбка расползлась у него во все лицо.
Класс загудел. Взметнулся лес рук. Кто-то говорил, что он дополнил аксиому Хаусдорфа для каких-то особых случаев, толстяк справа от меня, похожий на батон, прямо стонал, что нельзя же замыкаться: нехаусдорфовы пространства еще интересней, а очень стройная девушка со строгим лицом, по внешности типичная отличница, встав, попросила разрешения рассказать о каких-то гомотопических классах, так как она считает, что можно изучать лишь гомотопически инвариантные функторы.
Несколько голосов закричали ей, что алгебраическая топология будет на следующем уроке. Девушка заспорила, сдвинув непримиримые брови.
Прозвенел звонок.
Учитель поднял тонкую руку. Кожа на ней блестела будто лаковая. Шум мгновенно стих. Только запоздалый голос умоляюще протянул:
— Давайте поговорим на перемене, Яков Иванович…
— Мы не одни, — сказал учитель. Все повернулись ко мне, и я снова ощутил нетерпеливую, острую неприязнь в ожидающих лицах.
— У вас есть какие-нибудь вопросы? — просвистел учитель. Расширенные зрачки его впервые обратились на меня: будто воткнули в сердце ледяную иглу.
— Благодарю за урок, — сказал я и встал. Школьники тут же хлынули к столу. В суматохе пронзительных голосов учителя не было слышно.
Директор уже шел по коридору мне навстречу.