И, закинув ранец за спину, соскочил с гладкого полотна тракта в густые, понижающиеся к берегу заросли кустарника.
Спуск был крутым. Варлаф, несмотря на свои размеры, умудрялся как-то просачиваться сквозь густую поросль, не издавая ни звука. За мной же сломанные ветви повисали, словно за стадом буйволов. Становилось темнее. Солнце опускалось прямо на глазах. Вот уже только краешек его завис над черной кромкой леса и через мгновение канул камнем в мутные воды Улльса, смешав их напоследок с сукровицей.
Мой Демон был недалеко — я ощущала его присутствие, как ощущают присутствие ребенка в квартире. И вроде бы играет где-то в другой комнате, или спит в своей кроватке, а все равно знаешь, что где-то здесь. Стараясь не сломать ноги, смахивая с лица пот, я стала думать о своей семье. Что им сказали, когда я исчезла? Кто забирает Катенка домой из сада? Как там мама? Как Максим? Он-то знает все — он Посвященный. Я сама инициировала его посвящение, решив рассказать всю правду. Тоскую ли я по нему? Да, тоскую. Но эта осыпающаяся коричневая земля, эти цепкие ветви, пот, заливающий глаза, тяжелое дыхание — гораздо реальнее всего, оставшегося по ту сторону. На мгновение мне показалось, что так было всегда. Я, как самый героический герой, всегда куда-то шла, попадая по пути в переделки, ножны всегда били меня по бедру, а изрядно полегчавший ранец всегда оттягивал плечи. Широкая спина моего спутника всегда мелькала впереди, сквозь заросли кустов с яркими, осенними листьями. И вечером мы разожжем костер и молча съедим то, что найдем в ранцах. И ляжем в круге света, заснув сразу и без снов, как засыпают смертельно уставшие люди. Но слух наш будет чуток, а ладони будут лежать на рукоятях мечей. Возможно, мы пробудимся одновременно, где-то после полуночи. И в преддверии часа Быка (или Волка, как хотите, так и называйте!) откроем глаза, чтобы взглянуть друг на друга. И его взгляд, хотя и останется по-прежнему темным, перестанет быть непонятным! И тогда…
Я налетела на Варлафа, толкнув его в спину так, что он едва удержался на ногах. Прямо передо мной плескалась вода. Мы спустились к реке.
***
Варлафа не было ужасно долго. Всю ночь я просидела на берегу, не смыкая глаз, сжав в окоченевшей ладони рукоять эльфийского кинжала. Светало, когда позади, наконец, раздался треск ломаемых ветвей. 'Наверное, он не нашел лодку! — безрадостно подумала я, — Неужели придется лезть в эту ледяную воду?'. Но тут со стороны реки послышался плеск весел. Я вскинулась, каблук заскользил по влажной земле и через мгновение я уже барахталась, накрытая вонючей тканью. Чьи-то грубые руки накинули поверх мешка веревку и затянули так, что я едва могла дышать. Меня подняли и положили в лодку — ее дно покачивалось подо мной, а от воды тянуло холодом.
Я не успела опомниться, как лодка отплыла от берега.
Демон был далеко. Уходя, Варлаф отправил его на тот берег проверить, нет ли там засады. Я не возражала. Ацуца могла догадываться, что мы попытаемся скрыться в лесах и заранее послать туда своих приспешников.
Я лежала тихо — что толку сопротивляться, если их все равно больше? Лодка покачивалась на волнах, кажется, ее сносило довольно сильным течением. Мы пристали к берегу не скоро, но как только лодка ткнулась носом в отмель, меня вытащили на сухое место и поставили на ноги. Я прислушалась — неподалеку разговаривали двое.
— Сто монет, — яростно убеждал низкий голос, — это очень много! Это почти в два раза больше того, о чем мы договаривались!
— Ну, так и я и привел тебе в два раза больше, — насмешливо заметил другой голос, и в моей душе все захолодело, — или ты посмеешь это отрицать? И разве твоя выгода от сделки с Черными богами не будет внушительнее каких-то ста монет?
От раздавшегося клокочущего смеха мои ноги подогнулись, и я упала на землю.
— Так и быть, договорились! — сказал первый голос. — Руки ей связать за спиной и в клетку. Оружие…
— Мой трофей! — бесцеремонно перебил Варлаф — второй голос принадлежал ему. — Провиант и все, что найдется в ее карманах. Кроме твоего зеркала, уважаемая Ацуца!
— Так принеси мне его! — в голосе послышались истеричные нотки. — Выполни до конца свою работу!
— Готовь деньги, — усмехнулся Варлаф. Я представила эту усмешку.
Неужели он предал меня за сто монет? Ну, хорошо хоть не за тридцать! После всего пережитого нами, факт предательства так поразил меня, что более ни одной мысли в моей голове не наблюдалось. Я забыла про Демона, про то, что сейчас лишусь связи со своим миром и, теперь уже наверняка, никогда не попаду домой!
Меня грубо вздернули на ноги, стащили мешок, заломили руки за спину. Подошедший 'герой', не глядя в мои глаза, отстегнул ножны с кинжалом, отодрал кошель с зеркалом и неторопливо пошел прочь — к высокой костлявой женщине, одетой в кожаные штаны и куртку с большим количеством карманов. На голове у нее была островерхая шляпа, какие детишки любят одевать на Хеллоуин, а в руках сучковатая палка, отполированная до блеска временем, увенчанная тусклым шаром то ли из камня, то ли из стекла. Она, прищурившись, разглядывала меня, и я узнала это высокомерное, узкогубое и большеглазое лицо. Именно его я видела в дыму от горящих тел демонов.
Меня втолкнули в клетку в человеческий рост высотой, которая стояла на телеге. Я, кажется, приходила в себя после шока, вызванного подлым поступком моего спутника, потому что стала замечать происходящее вокруг, и даже попыталась анализировать увиденное. Телега с моей клеткой была запряжена двумя парами животных, уже виденными в обозах. Вокруг с десяток самого разбойного вида людей готовились выступить в поход. Они проверяли упряжь лошадей, садились в седла. Вторая телега была загружена припасами доверху. К моему удивлению, Варлаф, отдав зеркало и получив явно тяжелый мешочек с деньгами, расчистил себе на ней место и улегся, закинув руки за голову. Наши ранцы он положил себе под голову, а мой кинжал повесил себе на пояс. Через несколько минут, когда обоз двинулся, ведомый колдуньей, умело сидевшей в седле грациозной каурой лошадки, Варлаф уже крепко спал сном младенца и ни следа раскаяния не было видно на его суровом лице. Мне ужасно хотелось плакать, но я решила не доставлять своим врагам дополнительную радость. Поэтому я села на пол клетки, а затем и вовсе повалилась на бок, пытаясь улечься поудобнее. Зелье от сна, данное мне Варлафом, постепенно прекращало действовать. Мои глаза, несмотря на тряску, неудобство позы и немилосердно немеющие руки, закрывались. Я проваливалась в черный сон — без снов, без мыслей, без образов.
Проснулась я только вечером. Меня все не покидало ощущение, что я нахожусь в страшном сне. Знаете, бывают такие кошмары, в которых просыпаешься лишь затем, чтобы оказаться на новой ступени ужаса. Перепуганное сердце требует немедленного пробуждения, трепещет, как птица, заливая жаром тело. Ты, наконец, открываешь глаза, в холодном поту и с чувством облегчения: 'Ах, это только сон!'. Встаешь, идешь на кухню, водички попить. И вдруг из совершенно реальной микроволновки вылезает абсолютно реальная змея и принимается тебя душить. Или, еще веселее, спящий рядом мужчина оказывается маньяком-убийцей с садистскими наклонностями и долго и со вкусом гоняется за тобой по пустой квартире, разросшейся до угрожающих размеров небезызвестного замка Бран.
Вот и сейчас я проснулась и первым делом поискала глазами Варлафа. Он чистил оружие, сидя у костра. Иуда! Волк в овечьей шкуре! Себастьян Негоро! Я перескакивала по ступенькам своего кошмара, словно девчонка, играющая в классики. Клетки на асфальте были конечны, а этот ужас, похоже, не собирался заканчиваться!
Злость всегда приводила меня в чувство. Я закрыла глаза, принялась мысленно разыскивать Демона, и вскоре ощутила его присутствие. Он был далеко впереди, сытый, полный жажды действия, точнее, жажды убивать. Он становился все более диким, и я ощущала эту перемену все сильнее каждый лишний час, проведенный в этом мире. Итак, мне стоило подумать не только о своей жизни. Может настать момент, когда он попытается поднять лапу не только на другого демона, орка или зверушку. Тогда пути назад не будет. Во всяком случае, для него. Я не могу допустить, чтобы мой друг, верный спутник превратился в убийцу, равному которому, возможно, нет в этом мире. В отличие от некоторых, я не предательница!
Я чуть было не приказала Демону вернуться и порешить моих мучителей к чертовой матери, и тут же пристыдила себя. Каждое новое убийство приближает границу хаоса, из-за которой возврата для него не будет. Да и люди Ацуцы слишком хорошо вооружены, а ее собственную силу видеть в действии мне не приходилось. Возможно, следовало потерпеть еще немного, чтобы познакомиться с ней поближе, разузнать ее планы? Демон не сможет мне помочь только в одном случае — будучи мертвым.
Во время рассуждений о Демоне у меня мелькнула какая-то мысль. Мелькнула, чтобы благополучно заплутать. Пытаясь ее нащупать, я пошевелилась. Боль, пронзившая мое тело, была неожиданной и невыносимой. Я застонала слишком громко. Сидящие у костра повернули головы в мою сторону. Рука Варлафа, плавно шедшая вдоль сверкающего от огненных бликов лезвия меча на мгновение приостановилась… и продолжила движение. Будь ты проклят, прославленный герой!
Несколько человек подошли к клетке и вытащили меня наружу. Я так и стояла, скрючившись в той же позе, в какой спала. Попыталась пошевелить пальцами, но не могла понять, движутся ли они? Это меня напугало.
Подталкивая, меня подвели к шатру, стоящему в кольце огней и напомнившему мне шатер Шамаханской царицы. Зашелестел, откидываясь, занавес и моим глазам предстала Ацуца во всем своем вечернем великолепии. Она сменила дорожный наряд на сиреневое платье, словно кожа змеи облегающее поджарое тело. Вместо черной шляпы волосы были убраны под сеточку, блестевшую алмазными каплями. Лицо ее было ярко освещено. Утром, одетая в кожаный костюм, она показалась мне женщиной лет тридцати пяти, а сейчас я увидела, что ей под пятьдесят. Она была бы привлекательной, если бы не слишком узкие губы и холодное, неприятное выражение лица. Словно жабу гладишь, когда смотришь в ее выпуклые глаза!
— Еще немного и твои руки не спасти! — сказала она, словно пролаяла. — Хочу предложить тебе сделку, чужестранка. Ты клянешься кровью, что не станешь колдовать, а я разрезаю веревку. Идет?
Я подумала и кивнула. Ацуца вытащила из ножен, висевших на ее поясе, кинжал с обсидиановой ручкой и волнистым лезвием, и одним взмахом перерезала путы, стягивающие мои запястья.
— Клянись! — приказала колдунья.
— Клянусь кровью! — послушно пробормотала я, и поднесла руки к глазам.
Пальцы были синими и распухли. Пошевелить ими я не могла. Я осторожно потерла одну руку о другую, и тысячи иголок впились в мои ладони. Еще немного и боль заполыхала в них с удвоенной, нет, утроенной силой. Я стиснула челюсти так, что хрустнула пломба на одном из зубов — не видать этой колдовской вобле моих слез, не слышать стонов! Ах, если бы Максим видел меня сейчас!
Ацуца вытащила из изящного кошелька, подвешенного к поясу, маленькую баночку из белого металла. Зачерпнула немного остро пахнущей мази и, перехватив мои руки, принялась умело их массировать. Зажгло так, что казалось, ничего кроме рук у меня не осталось — обуглилось, свернулось, сгорело заживо! Ацуца коротко поглядывала на меня.
— Надеюсь, — заметила она, — ты понимаешь, что если попытаешься нарушить клятву крови, она сожжет тебя изнутри? Уж не знаю, откуда Варлаф извлек тебя, но законы этого мира, ты, полагаю, постигла?
— Вкратце, — процедила я.
Ацуца поднесла мои руки к глазам и удовлетворенно кивнула. Пальцы порозовели, и я смогла немного пошевелить ими — вот радость!
— Тебя будут кормить, и поить в пути, — сказала колдунья, — но в клетке. По нужде будешь ходить под конвоем.
Я набралась наглости и, с трудом расцепив сведенные судорогой челюсти, обратилась к ней с вопросом, беспокоящим меня уже давно:
— Зачем я тебе?
Она коротко взглянула на меня.
— Хочешь знать?
— Хороший конь стоит пятнадцать монет, — продолжала я, не отвечая на ее вопрос, — ты отдала за меня сто. Зачем я тебе?
— На севере долины, в дне пути от Восьмого холма, есть старинное капище, — выпуклые глаза колдуньи затуманились, словно внутренним зрением она видела его. — Кости, идолы, жертвенные камни… В общем, все как обычно. Необычны лишь хозяева этого места. Долгое время они спали в своих пещерах, и только совсем недавно стали выходить на поверхность. Они пока слабы и их немного. Чтобы стать сильнее, им нужна свежая кровь. ЧУЖЕРОДНАЯ КРОВЬ. Ты будешь неплохо смотреться на жертвенном камне, чужестранка. Конечно, мы тебя отмоем и приоденем. Если ты им понравишься, они примут мое служение. И тогда сила моя возрастет стократ и не будет на этой земле колдуньи, равной мне в искусстве призывания и ведовства!
Языки пламени плясали в ее зрачках, не становившихся меньше от света. Она моргнула и отвела глаза от огня. Тень призрачного величия затаилась на их дне, делая лицо еще более неприятным.
— В клетке мы вернее довезем тебя в сохранности! — продолжила Ацуца. — Мои люди и я могжем постоять за себя даже на просторах Улльской долины! А что может быть ничтожнее и беззащитнее колдуньи, лишенной своего колдовства? Так что, клетка не только твоя тюрьма, но и твой замок, если хочешь. Твоя крепость. Ответила ли я на твой вопрос? Довольна ли ты моим ответом?
Она явно издевалась надо мной. И говорила громче, чем следовало, и косила глазами куда-то за мою спину, и позу приняла поистине королевскую. Весь этот спектакль был предназначен для одного из тех, кто сидел вокруг костра рядом с 'моей' телегой. И, как мне не было больно и обидно, я догадывалась, для кого!
После унизительного похода 'в кустики' меня вернули в клетку, и снабдили ломтем хлеба и кувшином уже известного мне 'айрана'.
Варлафа у костра уже не было. Я по привычке поискала его глазами, но нашла только перевязь с мечом, брошенную второпях у входа в шатер… Надо же, как у них тут все быстро!
Во мне все кипело. Я лежала на спине, на полу своей 'крепости', и смотрела в темное низкое небо. Там метались какие-то точки — летучие мыши что ли? Воздух был свеж и влажен — мы не зашли еще так глубоко в лес, чтобы он стал тяжелым и неподвижным, отгороженный от ветра стеной древних стволов. Я вспомнила московский ветер. Бесцеремонный и пронзительный, он гонит осенние листья, вобравшие за лето весь солнечный свет. И воздух свежий, но тусклый, словно дышишь только половиной легких. Серые дома, серый асфальт, серые куртки прохожих. Яркое только небо — если не скрыто серым же облачным саваном — и эти самые листья, черт бы их побрал! Я сморгнула слезы. Там мой мир. Пусть серый и обыденный, но мне нужно переживать за то, что происходит в нем. И пусть здешний мир прекрасен и полон чудес, как царство мудрого Салтана, мне нужно стремиться домой, а не страдать от предательства виртуально-брутального героя, чей путь усеян трупами врагов! Не удивительно, что их у него много, если он со всеми поступает, как со мной!
Зашмыгав носом, я привычно полезла в карман куртки за платком. Рука наткнулась на шуршащую упаковку с печеньем и… на зажигалку! Странно. Варлаф не обыскал меня. Лишь отнял кинжал и забрал себе ранец. Удивительная беспечность для столь опытного человека. Или он знал, что Ацуца заставит меня принести клятву крови? Но распространяется ли она на магические предметы, каким он, несомненно, счел зажигалку? Было и еще кое-что. Я, наконец, отыскала в закоулках собственной памяти затерявшуюся давеча мысль! Ацуца и ее люди вели себя так, словно не знали о том, что смерть в лице, точнее, в черной морде моего личного демона бродит поблизости. Варлаф не сказал ей об этом? Сам не принял никаких мер предосторожности? Зная его силу? Или наоборот, они сговорились так вести себя, в надежде, что я прикажу ему вернуться, чтобы спасти меня, и тем самым сама приведу его им в руки?