Далара смотрела вслед выехавшему из замка отряду. Вооруженные всадники со всех сторон окружали карету. Эльвин был слишком слаб здоровьем, чтобы путешествовать верхом на дальние расстояния, а на дорогах нынче было небезопасно. Не в самом Инваносе, здесь разбойников испокон веку не водилось, а вот чем ближе к центру империи, тем больше был риск лишиться кошелька, а то и жизни. Но на одну единственную карету с таким сопровождением нападать не станут, не стоит оно того, это же не торговый караван. Да и охранники не наемники, а графские дружинники в блестящих кирасах с гербом. Нет, за Эльвина можно было не опасаться - он доедет до Сурема в целости и сохранности, но почему-то Даларе все равно казалось, что она больше никогда не увидит ясноглазого книжника, своего единственного настоящего друга.
Мэлин, как всегда бесшумно возник за ее спиной:
- Жена моего кузена - удивительно мудрая женщина. Она не ревнует его к тебе.
- Ты тоже, - рассеянно ответила она, пытаясь разглядеть абрис кареты в облаке пыли, поднятом копытами, но они уже слишком далеко отъехали.
Маг рассмеялся:
- Он не в моем вкусе. Мне нравятся рыжие. К тому же, Эльвин ужасный зануда, в Суреме ему самое место. Пусть занимается политикой под чутким руководством господина министра. Они друг друга вполне заслуживают.
Далара тихо рассмеялась в ответ, хотя и несколько вымученно. Мэлин столько сил прилагал, чтобы вызвать ее улыбку, что она заставляла себя смеяться, хотя на самом деле ей все время хотелось плакать. Делай, что должен, и будет, что будет… Хороший девиз, вот только чтобы ему следовать, нужно знать, кому ты задолжал, и чем будешь отдавать долг. Эльвину повезло хотя бы в этом - он знает. Далара же окончательно запуталась в собственном плетении. Она подалась навстречу Мэлину, оказавшись в кольце его рук:
- Я не так представляла себе конец времен. Тварь, Аред, Ирэдил… скоро все рухнет, наш мир прекращает быть на наших глазах, рушится кусок за куском, а они латают прорехи в ткани мирозданья, словно это все еще имеет какой-то смысл. Почему они не боятся? Не теряют надежду?
- Кто тебе сказал, что им не страшно? И почему ты думаешь, что они на что-то надеются? Просто они люди, Плетельщица. А в тебе все еще слишком много бессмертия, чтобы понять. Так уж мы устроены, что стоим до конца. Упрямство сильнее страха.
- Я не боюсь смерти.
- Я знаю. Ты боишься жизни.
Они еще постояли так, замолчав, слушая дыхание друг друга, потом вернулись под крышу - ближе к полудню солнце все еще пекло невыносимо, хотя по утрам и вечерам уже вступила в силу осенняя свежесть. Далара вздохнула:
- Я пойду к себе.
Мэлин только развел руками - опять она будет исписывать листы значками-тараканами и кормить ими камин. И после этого она еще говорит, что не понимает, почему смертные продолжают сражаться, когда финал битвы заранее известен. Это же так просто: человек почти что с рождения знает, что каждый прожитый день приближает его к смерти, но продолжает жить с этим знанием. Удивительно тут скорее другое - почему эльфийка добровольно лишила себя самой сути бессмертного бытия.
Приближение Лариона он почувствовал заранее, тот еще не показался на лестнице, а Мэлину уже захотелось прикрыть глаза ладонью, словно этим можно защитить внутренний взор - так ярко сверкал семигранный наконечник копья. Мальчик спустился к ним и без всяких предисловий произнес слова, которые Далара ожидала услышать уже давно, но вопреки всему надеялась в глубине души, что не услышит:
- Я должен уехать. Далеко. В новые земли.
У эльфийки подкосились ноги, не стой Мэлин за ее спиной, Далара бы упала, но он вовремя подставил руку и поинтересовался:
- Прямо сейчас?
- Да. Я пришел проститься.
Мэлин улыбнулся:
- Не хочу тебя разочаровывать, но один ты не поедешь даже в соседнюю деревню, не то что в новые земли.
- Пожалуйста, - невидимое копье разгорелось ярче, - не пытайся меня остановить, - голос Лариона дрогнул.
- Я и не собираюсь. Раз уж тебе так приспичило, а слушать старших ты не собираешься. Я поеду с тобой.
- Я должен ехать один!
- На каких скрижалях это высечено? - Поинтересовался Мэлин.
Ларион замолчал, словно прислушался к слышному ему одному голосу и с некоторым удивлением согласился:
- Хорошо. Ты можешь меня сопровождать.
И Мэлин невероятным усилием воли проглотил язвительное: "Ну, спасибо!"
Несмотря на войну, жизнь в порту продолжалась как и прежде - не затихая ни днем ни ночью. Торговля шла плохо - появлялись время от времени на свой страх и риск торговые корабли из Ландии, проскочившие мимо кавднской эскадры, но редко - капитаны боялись рисковать. Слишком уж легкой мишенью оказались неторопливые ладьи для бомбард, да и торговать было особо нечем: отобранное у купцов зерно доставляли на военных кораблях в Айон, а дальше по суше, до Квэ-Эро добирались только самые отчаянные, в надежде выручить хоть что-то перед надвигающейся зимой. До Айона доплыть было и быстрее, и надежней, но на особую прибыль можно было не надеяться, дружба дружбой, но цены на ландийские товары упали сразу же, считай, задаром отдавали, если не в убыток.
Корвин вот уже два месяца как пытался убедить военачальника отправить хоть сколько кораблей для защиты купцов, но Тейвор предпочитал бросать все силы в бой, каждый раз отвечая, что после победы не будет никакой нужды в охране, так что лучше пока что потерпеть, чтобы потом ни о чем не беспокоиться. А пока что в ожидании светлого будущего, торговые корабли гибли один за другим, а береговое братство грозилось и вовсе прекратить морскую торговлю, пока не выделят охрану.
А пока лорды спорили, простые люди выживали, как могли. Если честная торговля заглохла, то контрабанда процветала. Быстрые юркие суденышки приспособились проскакивать под самым носом у грозных кораблей. Что кавднийцам, что местным вся эта война поперек горла стала, с самого начала, и чем дальше, тем смелее и отчаяннее становились контрабандисты, тем более, что в отличие от немногих честных купцов за ними гонялись как свои, так и чужие. Впрочем, по негласному распоряжению Корвина, в Квэ-Эро особо не усердствовали, больше видимость создавали, да штрафы брали, если уже на самой торговле попадешься. В море старались не ловить, понимали, что отобрать корабль - значит обречь на голодную смерть.
Голод пока еще не наступил, только только убрали урожай, да и рыбацкие жены по-прежнему продавали улов на утреннем рынке, только втридорога, слишком уж рискованный стал их промысел. Но даже в теплое Квэ-Эро рано или поздно приходит зима, а год и без того выдался не самый удачный. Виноградники так толком и не оправились после последних заморозков, вот разве что фрукты хорошо уродились, но одними персиками сыт не будешь, а на ландийское зерно можно было не рассчитывать - все уходило на прокорм армии и в Сурем, провинциям ничего не оставалось.
Но Тейвор не хотел ничего слышать - он был уверен, что война закончится в самом ближайшем будущем, и как раз пригласил герцога полюбоваться на корабль, которому суждено поставить точку в многовековом споре между Кавдном и империей за господство на море. Верфь, где сооружали это чудовище охраняли надежней, чем королевскую казну, так что даже Корвин понятия не имел, что же там построили. Слухи ходили самые дикие: говорили даже, что корабли этот весь железный и плавать будет под водой, поскольку на воде не удержится. В такую чушь, герцог, разумеется, не верил, но что-то там и вправду было неладно - Корвин точно знал, что ни одна мастерская заказа на паруса для нового корабля не получала, зато месяц назад с величайшими предосторожностями разгрузили в закрытой от посторонних глаз гавани груз, прибывший с Островов - какие-то тяжелые ящики. А еще зачем-то завезли угля столько, что хватило бы на всю зиму жителям Квэ-Эро, да еще и соседям бы осталось. Но и без этих странностей было интересно посмотреть, на что военачальник ухитрился потратить столько денег! Можно было подумать, что сплетники не так уж и неправы, только корабль этот не железный, а из чистого золота.
- Нет, - тихо, сам себе сказал Корвин и повторил, уже громче, в сверкающее радостью лицо военачальника, - этого не может быть!
- Вы видите перед собой будущее, мой дорогой герцог! Один такой корабль стоит всего нашего флота! - Тейвор углубился в перечисление свойств брони и описание дальнобойных бомбард своего детища, но у Корвина, похоже, пропал слух - уши заложило ватой, сквозь которую с трудом пробивались отдельные слова.
Мало того, что железный, мало того, что без парусов, что плюется черным угольным дымом, так еще и едва-едва из воды выступает! Да он же из гавани не выйдет, с такой осадкой! Как только канаты уберут, так и затонет на месте, гроб железный! Так вот на что ушли все деньги! Ему скоро нечем будет кормить своих людей, корабли разваливаются на части, дыры крест-накрест латают досками, и снова в патруль, опять в бой! На все просьбы, ответ один - нет средств! Налог повысили вдвое, война в разгаре, а деньги ушли на эту железную колоду! Ну почему, почему король поставил Тейвора командовать флотом, если он даже не знает, что корабли делают из дерева!
Слова сами рвались из горла, те самые, просоленные, морские, что при дамах не произносят, но нельзя. Да и бесполезно - Тейвор не станет слушать. А если запретить выход в море, обвинят, чего доброго, в измене, когда детище военачальника пойдет ко дну. Военачальнику не придется долго искать виноватого. Раз Корвин позволил себе усомниться в совершенстве нового корабля, значит, сам все и подстроил, даром что к верфи его и близко не подпускали. И он через силу растянул губы в улыбку, а вклинившись в паузу между восхвалениями, спросил:
- Когда вы спускаете его на воду?
- Несколько дней на загрузку, двигательный механизм съедает много угля, но мои механики над этим работают, - Тейвор с блаженным выражением на лице провел рукой по воздуху, повторяя контур своего детища, - в новых кораблях мы все учтем.
- В новых? - Выдохнул Корвин.
- Как только "Король Элиан" покинет верфь, будут заложены еще три крейсера такого же типа, только мощнее. Я покажу вам чертежи, герцог. Право же, вашему береговому братству пора прекратить упрямиться, а то они так и застрянут в прошлом, со своими деревянными лоханками. Нужно идти в ногу со временем!
Спустя три дня Корвин мрачно наблюдал, как небольших буксира, пыхтя и плюясь дымом, выводят огромный корабль в открытое море. Корвин с отвращением смотрел на маленькие кораблики, первые ласточки из паровой флотилии, что собирался построить военачальник. Несмотря на удивительную для своих размеров мощь, выглядели они на редкость несуразно, настолько, что Корвин, изначально заинтересовавшийся идеей нового двигательного устройства, быстро к ней охладел. В отличие от огненного порошка, он не видел широкого применения для новых кораблей. Весь выигрыш в скорости терялся из-за проигрыша в грузоподъемности. Слишком уж прожорливыми были даже эти, крошечные буксиры. Угля не напасешься.
Леса сняли, блестящие металлические борта едва-едва выступали над водой, даже идя на буксире он опасно накренился на левую сторону, но быстро выровнялся. Корвин покосился на Тейвора, но суда по торжественному выражению лица, тот ничего не заметил. Герцог вздохнул - потонет, как пить дать потонет, хорошо еще, если успеет выйти из гавани, иначе перегородит проход остальным кораблям, тогда вообще непонятно, что делать, как бы не пришлось порт переносить.
Но вопреки самым печальным ожиданиям, из гавани корабль все же вышел, хотя успел еще дважды опасно накрениться. Корвин мог только посочувствовать капитану, ждать новостей и молиться Навио. Впрочем, бог-покровитель моряков должно быть, за последние месяцы уже оглох от непрестанных молений. Столько подношений на его алтаре Корвин не видел еще никогда, пришлось даже новое хранилище к портовому храму пристроить, а люди все несли и несли дары. Богу Странствий несли заморские диковины и дары волн: выброшенные на берег куски дерева, причудливые камушки, из Ландии привозили янтарь, из Кавдна шелковые платки и кожаные мешки, с Островов - стеклянные фляги и бусины.
Тейвор хотел сперва отправить свое детище в бой вовсе без сопровождения, но потом все же решил, что триумфу нужны свидетели, и заставил герцога снарядить три каравеллы, посокрушавшись, впрочем, что придется плестись черепашьим шагом, чтобы парусники не отстали. В этом военачальник, несомненно, был прав - новые паровые механизмы быстрее, торговцы могут заинтересоваться, когда оправятся от убытков. Но быстрота в торговом деле хоть и важна, но все же не самое главное. Нескоро, ох как нескоро откажутся от парусов. Корвин сомневался не только в целесообразности, но и в надежности этих пожирателей угля - с тех пор, как король разрешил запрещенные механизмы, что ни год на шахтах взрывались паровые подъемники. Во всем винили, разумеется, неумелые руки, но кто его знает - быть может, не зря столько лет эти устройства были под запретом.
Но все это если и произойдет, то в далеком будущем, а сейчас Корвина куда больше волновало настоящее. А в настоящем остановить воодушевленного первым успехом Тейвора было некому. Король мертв, на троне не пойми кто: огласили указ Высокого Совета - королева становится регентом при малолетнем принце, но принц вроде бы и не малолетний уже, зачем ему тогда регент? К присяге лордов пока что не приводили, ждали коронации, но Корвин понимал, зная настроения соседей, что добром дело не кончится, даже если они каким-то чудом и выиграют войну.
Погода стояла безветренная, флаги уныло повисли на флагштоках, корабли в гавани спустили паруса. Ждали известий, но вот уже вторую неделю ничего не было слышно. В образовавшемся затишье у Корвина выдалось несколько свободных дней, и он смог наконец-то навестить семью. Тэйрин в последнее время разлюбила старую виллу, и переселилась во дворец, но и там жила уединенно, не покидая своих покоев. С начала этой безумной войны они почти не виделись, а во время коротких встреч успевали перекинуться парой ничего не значащих вежливых слов, после чего Корвин сажал на колени сына, расспрашивал, хорошо ли тот себя вел, трепал ему волосы, целовал, возвращал няньке и засыпал прямо в кресле, не доходя до спальни.
Но даже в эти короткие встречи он не мог не замечать, как изменился взгляд Тэйрин. К тому, что в нем нет тепла и радостного изумления, как в первые месяцы их брака, он давно уже привык. Сменившее их усталое безразличие поначалу ранило, потом бесило, но после королевского прощения и рождения сына он научился не замечать его, в совершенстве овладев умением изображать счастье. Тэйрин притворяться не считала нужным, но к ней никто и не приглядывался - в конце концов, взгляд замужней знатной дамы и не должен лучиться счастьем, это привилегия юных невест и молодых жен.
Однако сейчас, заглядывая супруге в глаза, он безошибочно узнавал в них холодную брезгливость, ту самую, что так часто обволакивала темные глаза его матери. Он так и не отучился называть Ивенну матерью, даже в мыслях, хотя и знал теперь правду. И от этого становилось еще больнее. Ведь все, что он делал последние годы, он совершал ради Тэйрин, ради их сына, их будущего! Она смогла если не простить, то хотя бы понять величайшую подлость, на которую он пошел, чтобы спасти свои земли от разорения, почему же тогда не в силах смириться с тем, что он делает для их семьи?! Предстоящий разговор страшил его сильнее любого сражения, но откладывать дальше было некуда.
Тэйрин он нашел в розарии. После отъезда Ивенны розарий несколько поблек - новая герцогиня к цветам была равнодушна, а садовники без присмотра разленились, и подстригали кусты только вокруг беседки, а остальные некогда аккуратные клумбы превратились в разноцветную, щедро обвитую плющом дикую изгородь. Шипы торчали так грозно, что без полного доспеха туда сунулся бы только безумец. Но Тэйрин и не пыталась - в те редкие минуты, когда ей хотелось посидеть в тени розовых кустов, девушке вполне хватало беседки. Зато Корвину неприятно резануло взгляд запустение в любимом месте Ивенны, он отметил про себя, что надо будет наказать главного садовника, и тут же хмыкнул досадливо: нашел время думать о цветочках!
Тэйрин отложила книгу на резной бортик беседки, посмотрела на мужа, но ничего не сказала, ждала, пока заговорит он, и Корвин начал, как с обрыва прыгнул, без предисловий:
- Так больше не может продолжаться, Тэйрин! Нравится тебе это или нет, но ты моя жена и мать моего сына! Мы живем в неспокойное время, и дальше будет только хуже. Сейчас мы хотя бы воюем с Кавдном, не друг с другом, - он замолчал, не зная, как выговорить следующую фразу, но все же решился, только уставился на резной столбик в углу, боясь посмотреть ей в глаза, - и я должен знать, что ты не ударишь в спину.
Тэйрин ответила его же словами:
- Нравится мне это или нет, но я твоя жена и мать твоего сына.
- Тогда почему я начинаю в этом сомневаться? - Корвина разозлило равнодушие в ее голосе.
- Быть может, ты сомневаешься не во мне, а в себе? Ты теряешь себя, с каждым днем, да что там с днем, с каждым часом. Песком просыпаешься сквозь мои пальцы. Я устала бороться. Впрочем, ты прав, должно быть, не слишком хорошо у меня это с самого начала получалось, быть твоей женой. Но за свою спину, - она усмехнулась сухо, - можешь не беспокоиться. Когда не останется даже песка, я не ударю, я просто уйду, - и она вышла из розария, оставив Корвина пялиться на пустую беседку.
Краса и гордость военачальника Тейвора, корабль будущего, стальная краса морей и прочая, прочая, прочая, "Король Элиан" отправился на дно морское столь же стремительно и внезапно, как его царственный тезка - в объятья Творца. Недаром говорят, что дурная примета называть корабль по покойнику. На Тейвора было больно смотреть, он в одночасье постарел на десять лет:
- Но как же так, как это могло произойти?! Почему?! - Растерянно переспрашивал он, не в силах осознать размер несчастья. Объяснять, что случившееся было на самом деле неизбежно, казалось Корвину сейчас слишком жестоким, но все произошло, как он и ожидал.
Поначалу все шло как по маслу - корабль, хоть и железный, шел так легко, что каравеллы сопровождения отстали, тем более, что ветер не способствовал. Сразиться с противником в открытом море им не удалось - на второй день пути они встретили несколько кавднских галер, но те бой не приняли, а гнаться за ними никто не стал. Тейвор поставил своему детищу другую задачу: не размениваясь на мелочи, подойти как можно ближе к берегу, и обстрелять Кавдаван, благо что столица удобно расположилась в объятьях полукруглой бухты, под защитой скал. Обычные корабли разнесли бы в щепки сразу же, но с такой броней можно было не опасаться береговых бомбард.
План был хорош - сложись все удачно, и новые дальнобойные бомбарды могли достать до дворца Владетеля. А если Владетель погибнет, Кавдну сразу же станет не до войны, пока они разберутся, кто из многочисленного потомства наследует трон. Сперва все шло, согласно плану. Корабль, окутанный черным облаком дыма вошел в гавань, мелкие деревянные суденышки метнулись врассыпную, чтобы не оказаться между двух огней, крепость, возвышающаяся над причалами, дала первый пристрелочный залп, одно скользнувшее по носу ядро не причинило никакого вреда, капитан дал приказ разворачиваться боком, чтобы достойно ответить негостеприимным хозяевам бухты, и тут… При развороте огромная махина опасно накренилась влево, ядра, сложенные у бомбард, окончательно нарушили и без того хрупкое равновесие, и всего за несколько минут военный бюджет империи за последний год бесславно пошел ко дну на глазах у изумленного противника.
К счастью, корабли сопровождения держались на достаточном расстоянии, чтобы не попасть под огонь, и капитаны успели увести свои суда. Сто пятьдесят человек отправились на корм рыбам, восемьдесят бомбард, один Лаар знает, сколько пудов железа и огненного порошка! Воистину, пожелай военачальник сознательно нанести собственному флоту подобный ущерб, у него вряд ли получилось бы лучше. Тейвор и сам это понимал. Ему свойственно было закрывать глаза на очевидное и всегда верить в наилучший исход, вопреки любым несчастьем, но это бедствие подкосило даже неунывающего графа. Он отменил закладку новых кораблей и прекратил рассказывать о грядущих победах.
Рабочих распустили по домам, вдовам Тейвор заплатил из собственных средств, в казне ничего не осталось. А в порту за одну ночь соорудили три виселицы, на которых без суда и шума по приказу военачальника вздернули горе-ученых, по чьим чертежам строили злосчастный корабль. Но все понимали, что по-хорошему, вешать следовало вовсе не их…
Королева приняла герцога Ойстахэ со всей возможной роскошью, словно забыв на время про траур. В жертву этикету принесли разноцветные платья для дам и любые украшения, кроме жемчуга, но во всем остальном бал, данный в честь прибытия герцога ко двору, мог поспорить пышностью с любым приемом былых времен. В танцевальной зале сняли со стен черные полотнища, до блеска натерли полы, музыканты поначалу играли робко, словно стесняясь, но к третьему танцу разошлись, и музыка заполнила просторную залу, повлекла за собой танцующие пары.
Это только кажется на первый взгляд, что серый - унылый и безрадостный цвет, на самом деле он полон оттенков: от скромного пепельного, что подходит совсем молодым девушкам, платиновым блондинкам и рыжим, до вызывающего стального, сверкающего в свете свечей. А между этими двумя крайностями поместились мягкий серебряный, почти черный "жирный пепел", притянутые за уши сиреневый и голубой с серым отливом, сизый с проблеском цвет голубиного крыла и множество прочих оттенков. Пришлось бы постараться, чтобы найти в зале два платья одинакового цвета.
На кавалеров ограничения не распространялись, но мужчины благоразумно предпочли скромные тона, чтобы не затмить случайно своих спутниц. Исключением сверкали в зале алые с золотом колеты гвардейских офицеров, традиционно носящих цвета военачальника. Тейвора отправили в отставку всего два дня назад, и сшить новую форму еще не успели, да и неизвестно было, какой цвет заказывать. Нового военачальника пока еще не назначили. Слухи ходили разные, но кто займет место несчастного графа, никто не знал.
Тейвор уехал в свои владения сразу же после короткого разговора наедине с королевой. Саломэ решила не позорить уже немолодого человека, но все прекрасно знали, что военачальник отправился на покой по причине полнейшей бездарности. Затонувший корабль оказался последней каплей.
Чанг мрачно взирал на кружащиеся пары с балкона, облокотившись на перила. Саломэ не танцевала, но ее белоснежное платье безошибочно притягивало взгляд среди серого моря. Точно так же нельзя было не заметить лазурный с алыми рукавами камзол герцога Ойстахэ. Младший сын старого Уннэра унаследовал от отца фамильные брови, сросшиеся на переносице, но на этом сходство и заканчивалось. Тощий, несмотря на относительную молодость - нынешнему герцогу еще не стукнуло и сорока - плешивый, с глубоко запавшими, и при этом мелкими глазами и горбатым носом, бедняга больше походил на присохшего к конторке клерка из торгового дома средней руки, чем на владетельного лорда. Ну что ж, крошке Лиоре воистину повезло, что она удалась в мать. Да, кстати, а где же сама счастливица?
Чанг сощурился, вглядываясь в толпу, но так и не углядел красотку среди кружащихся пар, зато обнаружил ее по другую сторону от кресла ее величества. Девушка что-то шептала Саломэ, наклонившись к самому уху, а герцог, похоже, острил - по крайней мере, королева изволила улыбаться и благосклонно кивать, слушая его речи. А вокруг кресла, на достаточном расстоянии, но на удивление равномерно разместились среди придворных рослые кавалеры в таких же лазурно-алых колетах, свита герцога. Все, как один молодые, широкоплечие и на редкость угрюмые. Они не танцевали, не любезничали с дамами, только окидывали залу внимательными цепкими взорами, словно ожидали нападения прямо посреди бала.
Министр отошел вглубь балкона - этот раунд остался за Саломэ, а он допустил непростительную ошибку, списав милую Лиору со счетов. Девочка оказалась достойной внучкой своего покойного дедушки. Разумеется, отряд герцога Ойстахэ в численности уступал дворцовой гвардии, даже с молчаливого одобрения королевы нельзя было прибыть ко двору с собственной армией, но Саломэ ясно давала понять, что не будет играть по правилам Чанга, следовательно, нужно спешить. А для того, чтобы поторопиться, сперва придется потянуть время.
Саломэ недовольно поджала губы:
- Вы что же, хотите сказать, что среди наших вассалов нет никого, достойного стать военачальником?
Члены Высокого Совета только развели руками: бургомистр и в самом деле не имел ни малейшего представления, кто должен возглавить армию - из купеческого сословия военачальников не набирали. Хранитель по ряду причин предпочел бы и вовсе не участвовать в этом обсуждении, а министр сочувственно покачал головой:
- Увы, ваше величество. Эта война с самого начала обходилась империи слишком дорого, теперь же нам нужен гений наподобие Ланлосса Айрэ, чтобы спасти положение. Если бы вы согласились начать переговоры, у нас появилось бы время для поисков, но так как вы настаиваете на продолжении военных действий, я ничем не могу помочь.
Обсуждение шло уже третий день, и кого бы не предлагала Саломэ, у Совета находились возражения. Она и сама понимала, что хочет невозможного: талантливого, а скорее даже гениального полководца, способного быстро выиграть эту затянувшуюся войну, причем сделать это без дополнительных средств, поскольку казну опустошил Тейвор. Лучше всего на эту роль подходил кто-либо из приграничных лордов, но Чанг мягко возразил, и Саломэ не могла не признать его правоту:
- Ваше величество, Тейвор был плохим военачальником, но обладал одним весьма важным достоинством, необходимым для человека, возглавляющего армию: безоговорочной верностью. Он служил наместнице Энриссе, служил вам, служил королю. Без задней мысли, не требуя ничего для себя лично, исполняя любые приказы, - "любые" он выделил особо, и Саломэ судорожно сглотнула, вспомнив, с какого приказа Тейвор начал свою службу королю.
В самый разгар обсуждения пришло известие о бунте в Суэрсене. Королева растерянно перечитывала бумагу:
- Но у Леара не может быть взрослой дочери! У него вообще не было детей, он же не был женат! - Она не понимала.
Министр хмыкнул:
- Герцог Суэрсена действительно не был женат, но дети у него были. От эльфийки Далары, и он даже их признал, - Чанг нарочно не смотрел на Саломэ, и не глядя зная, что у той дрожат от возмущения губы, - но девушка, возглавившая мятеж, не может быть его дочерью. Той девочке сейчас около девяти лет. Подозреваю, что это кто-то из побочной ветви Аэллинов, достаточно близкой к герцогской семье, чтобы сохранить фамильные черты и увлечь за собою.
Саломэ проговорила, срывающимся от гнева голосом:
- Отправьте туда войска! Немедленно! Я хочу, чтобы эту самозванку вздернули! Как она посмела! И как вы посмели скрыть, что у него были дети?!
Чанг снова пожал плечами, уже который раз за день, и с плохо скрытым удовлетворением ответил:
- Я исполнял волю короля, ваше величество. Как и все мы.
- Сейчас вы будете исполнять мою волю!
- Я был бы только рад, ваше величество, но вы требуете невозможного. Я не могу отправить в Суэрсен войска, потому что у нас их нет. Позвольте напомнить, что мы находимся в состоянии войны с Кавдном. Я предупреждал, что эта война забирает слишком много, а приносит слишком мало, но вы пожелали продолжать. Что же до самозванки, то и здесь мы ничего не можем сделать. Посудите сами - если сын короля Элиана может вырасти за одну ночь, то почему то же самое не может случиться с дочерью герцога Суэрсена? Мы не можем признавать одно чудо, и при этом называть второе такое же обманом.
Чанг не стал добавлять "я ведь предупреждал", но Саломэ и сама знала, что вполне заслужила этот упрек. Короля еще не успели похоронить, когда министр заговорил о мире с Кавдном. В другой ситуации Саломэ бы с радостью положила конец бессмысленному кровопролитию, но речь шла о будущем ее сына. Она не может оставить ему разоренную войной, ослабленную империю. Они потратили столько сил и денег, столько людей погибло, что остановиться сейчас означало предать как живых, так и погибших. Не говоря уже о том, что женщина на троне не может позволить себе слабости. Это она знала еще с тех времен, когда была наместницей.
- Но это значит, что мы потеряем Суэрсен!
- Увы. И я буду считать, что нам необычайно повезло, если дело закончится только этим. Благодарите Семерых, что ближайший сосед Суэрсена - Инхор, где правит ваш брат.
- Кэйлор! Ну, конечно! Я назначу его военачальником! Надеюсь, вы не станете сомневаться в верности моего брата?
- Не стану, ваше величество. Однако усомнюсь в своевременности этого решения. Графу Кэйлору придется покинуть Инхор, оставив там управляющего. А вот за верность его наместника я ручаться уже не смогу, - и спор пошел на новый виток, но Саломэ быстро устала и перенесла заседание на следующий день. Она все еще не могла придти в себя: у Леара были дети!
Бумаги, хотя она и не просила, поджидали ее в кабинете. Толстая кожаная папка, так похожая на ту, что когда-то сгорела в камине. Тогда она не поверила, что Леар мог совершить преступление, потом не могла не поверить, а затем снова убедилась, что он невиновен. Даже после смерти он продолжает терзать ее! Она доставала один лист за другим: эльфийка понесла от него в то же самое время, когда было объявлено о Хранителя помолвке с той девицей, что нынче графиня Инваноса, а спустя всего пару месяцев Леар предложил ей стать его женой!
Она продолжала листать: завещание, документ о принятии в род, даже два - он не знал заранее, кого родит Далара, двух сыновей или сына и дочь, но все продумал! Листы закончились. Можно было прижать министра к стенке и потребовать, чтобы он рассказал все, в мельчайших подробностях, но она не хотела знать. Главное было очевидно: никому нельзя верить. Лгут все, даже самые верные, самые близкие, самые любимые!
Она знала это и раньше, не в обители ведь, в конце концов, провела последние тридцать лет, а во дворце, но всегда оставляла себе маленькую лазейку: верить нельзя никому, кроме… Но с этим покончено. Она всегда была способной ученицей, и сегодня министр государственного спокойствия преподал ей последний урок. Саломэ захлопнула папку, с кривой усмешкой, растянувшей губы, подошла к камину, запихала ее внутрь, закидала сверху слоем угля. Пусть горит.
А министр, тем временем, уже третий раз за месяц прогуливался по аллеям в парке храма Хейнара в сопровождении бывшего старшего дознавателя. Реймон задумчиво покачал головой:
- Не уверен, насколько это законно без подписи наместницы.
- Наместницы больше нет, есть королева.
- Но если поднять архивы, то Саломэ Первая Тоже была королевой.
- И при этом наместницей.
- Послушайте, Чанг, я понимаю, что вы делаете все, что можете, но даже если вы обойдете букву Закона, это вовсе не значит, что ваши деяния будут соответствовать его духу.
Настала очередь министра разводить руками:
- Как вы верно заметили, я делаю, что могу. Все наше судопроизводство направленно именно на соблюдение буквы, в то время как следование духу зависит от степени совестливости каждого судьи. Я, как и вы, не знаю, будет ли этого достаточно для его высочества, но ни у меня, ни у вас нет времени принимать новые законы. Нового военачальника выберут завтра. Ее величество достаточно разгневалась из-за Суэрсена, чтобы перестать слушать любые аргументы, и назначит первого попавшегося назло давно покойному Аэллину.
- Даже если приказ и окажется безупречен с точки зрения закона, это все равно не сойдет вам с рук.
- А это уже не ваша забота, Реймон. Давайте каждый будет заниматься своим делом.
До конца аллеи они дошли в молчании, но на бесстрастном лице дознавателя отчетливо читалось сомнение. Не слишком далеко ли они зашли? Он знал, куда заводят благие намеренья, и начинал опасаться, что лекарство может оказаться хуже болезни, хотя еще недавно с трудом мог представить, что может быть хуже вернувшегося Ареда. Но Темный пока все еще оставался перепуганным мальчишкой, а по счетам, подписанным господином министром, платить придется уже сейчас.
Корвин снова и снова перечитывал приказ, только что переданный из рук в руки взмыленный гонцом. Слишком важное послание, чтобы доверить голубю, тяжелый пергаментный свиток, с тремя печатями. Вот и все, можно больше не гадать, кого пришлют вместо Тейвора, можно ли будет убедить нового военачальника не повторять ошибки прежнего, спасти то, что осталось от флота, защитить купцов - все теперь в его руках. И отвечать за то, что делают руки, он будет своей головой. В свете судьбы Тейвора назначение выглядело столь же соблазнительно, как кусок сыра в мышеловке. А ведь бедняге еще повезло - как-никак, учли десятилетия верной службы, всего лишь отправили в отставку. Корвин понимал, что он так легко не отделается.
Герцог отложил приказ и отправился в бывший кабинет Тейвора, приказав принести туда всю почту. Предстояла бессонная ночь - нужно было разобрать архивы, но сперва выяснить текущее положение дел. Целых две недели армия каким-то волшебным образом воевала без военачальника, и Корвин подозревал, что ситуация на границе его не порадует.
Оно лежало на самом верху, письмо из Уррара, полыхая алой тревожной печатью. За такой печатью не может скрываться ничего хорошего, и Корвин трижды протягивал к письму руку, и трижды отдергивал, в тайной надежде, что послание само собой испарится со стола, что его отвлекут на какое-нибудь срочное дело, или что он попросту проснется. Но печать по-прежнему приковывала взгляд, и он все-таки заставил себя взять конверт.
Взломал сургуч, и первым делом глянул на дату - три дня тому назад! Письмо с алой печатью вот уже три дня валяется в общей куче донесений, и никому в голову не пришло проверить, что случилось! Теперь уже наверняка поздно! Он прочитал, раз, другой, третий. Простые понятные слова складывались в предложения, начисто лишенные смысла: так не бывает! Посреди войны армия не покидает приграничную провинцию, осажденную с трех сторон! И тем более подобное не происходит без приказа, а отдавать самоубийственный приказ было некому.
Герцог Уррара взывал о помощи, лист словно был пропитан горечью и страхом. Он уже осознал, что стал жертвой предательства, но все еще не мог понять, почему?! Если в течение двух дней не пришлют подкрепление, Уррар падет. Прошло три дня, значит, Уррар уже пал, герцог мертв, а Кавдн отхватил площадку для дальнейшего наступления в глубь империи. А отражать это наступление придется Корвину. Он с трудом подавил стон. Если раньше основные военные действия велись на море, то теперь война переедет на сушу, а в сражениях на твердой земле он понимает еще меньше, чем злосчастный Тейвор. Тот хоть Ландию захватил, а у Корвина не было вообще никакого опыта. Почему они не назначили военачальником кого-нибудь из приграничных лордов?! "Герцога Уррара, к примеру", - ядовито отозвался внутренний голос.
Корвин бросил письмо на стол, словно горсть земли в свежую могилу и подвинул к себе остальные документы. Стопка таяла на глазах - большая часть донесений безнадежно устарела, можно было и не читать. Но вот выудил из общей кучи увесистый пакет запечатанный символом Высокого Совета - солнечная корона заключенная в круг. Он медленно прочитал текст, короткий и ясный и так же медленно встал, подошел к окну, все еще держа в руках пергамент. Указы Высокого Совета по традиции продолжали писать на пергаменте, бумагу использовали только для копий.
Все стало на свои места: и отставка Тейвора, и его неожиданное назначение, и обреченный Уррар. Министр играет по-крупному. Но на указе нет подписи королевы. Министр государственного спокойствия Чанг, Хранитель и Законоговоритель Империи Анра Лерик, бургомистр столичного города Сурема Тарлон, и, ярко-алыми чернилами, словно кровью, последнее имя: магистр ордена Дейкар Мэлин Эльотоно.
Тэйрин, нахмурившись, смотрела на одетого в дорожный костюм Корвина. Он разбудил жену посреди ночи, отослал прочь ночевавшую в соседней комнате служанку:
- Я уезжаю в Сурем.
- Что-то случилось?
- Да. Утром ты соберешь сына и уедешь на виллу. Возьми драгоценности и деньги, но так, чтобы никто не заметил. Там будет ждать корабль, капитан отвезет вас на Острова и устроит на первое время. Вернешься, когда я напишу.
Тэйрин повторила вопрос:
- Что случилось? Почему мы должны бежать?
- Министр затеял мятеж, я еду к королеве, - Корвин сжал зубы, скулы затвердели, положил ладонь на плечо девушки, - ты ведь все понимаешь, Тэйрин. У меня мало шансов, но наверняка все предусмотрел. Он ни перед чем не остановится. Армия ушла из Уррара, герцог, должно быть, уже мертв. Господин министр начал распродавать империю направо и налево, лишь бы удержаться у власти. И если я не успею, то ты и наш сын будете в безопасности. Хотя бы какое-то время, - Тэйрин молчала, и он сжал ее плечо со всей силы, так, что она сдавленно вскрикнула, - вы должны уехать!
Тэйрин глухо проговорила:
- Пусти! Мне больно.
Он опомнился, отступил на шаг:
- Прости.
- Корвин, я не верю.
- Что?
- Я не верю, что Чанг продает империю. Зачем ему это? Наместница делала все, как он скажет, при короле он сохранил влияние, чего ему вдруг бояться?
- Я видел приказы! Он увел войско из Уррара! Отправил отряды назад, домой по провинциям! Кинул кусок лордам, они теперь и слова не скажут!
- Но почему ты решил, что королева об этом не знает?
- Потому что ее подписи там нет! Зато есть подпись твоего треклятого кузена! Решение якобы принято большинством Высокого Совета!
Она покачала головой:
- Тогда… только, пожалуйста, выслушай! Если Чанг действительно это делает, то, быть может, у него есть причины? О которых ты не знаешь?
- Причины? Разумеется! Он прекрасно знает, что принц не будет его терпеть! И спешит продаться, пока еще есть, что предложить!
- Корвин, я не знаю, что происходит, но королева и без твоего участия узнает, что Уррар потерян, и что гарнизоны разошлись по провинциям. Согласись, это сложно удержать в секрете! К тому времени, как ты доберешься до Сурема, ей все уже будет известно! Если бы Чанг действительно готовил мятеж, то не стал бы так любезно предоставлять тебе возможность этот мятеж провалить! Оставь министра в покое, он явно знает, что делает, а ты опять торопишься прогнуться!
- Прогнуться? Так вот что ты обо мне думаешь?
- Да! Именно так! Как же сильно Чанг тебя напугал, что ты до сих пор не можешь перестать бояться!
Корвин с горечью смотрел на жену - последние иллюзии только что рассыпались прахом. Страх, который он прятал в глубине, о котором боялся думать, ведь для труса нет ничего страшнее, чем признать себя таковым, все, что он считал скрытым и похороненным, было видно ей как на ладони. Они стали друг другу чужими, но Тэйрин, его маленькая Тэйрин, с душой, открытой всем ветрам, научилась видеть его насквозь, в то время как он оказался не способен заглянуть под ее маску. Что же ему оставалось?
- Я еду в Сурем. Ты - решай сама, я могу заставить тебя, но не стану. Корабль будет ждать.