***
— Ох, хитра! — сокрушался Еремей, когда царь с сыновьями организовали маленький семейный совет в палате за тронным залом. Кондрат при этом озабоченно хмурился, Константин с Василием еле-еле справлялись с радостными улыбками, и оттого немного виновато поглядывали на своего несчастного младшего брата — а на Иване, что называется 'лица не было'. Вот тебе и бедная кикимора, беспомощная против их коварства!
— Ведь колдунья, наверняка! — продолжал возмущаться Еремей, — Ну ничего! Чтобы она завтра ни приготовила! Ты, царь-батюшка, сморщишься, да выплюнешь, да скажешь 'Гадость какая!' Вот и выгоним ее — что де царя отравить удумала!
— Что б мы без тебя, Еремеюшка, делали! — облегченно вздохнул царь, — Только вот неправильно это как-то! — с сомнением добавил он, — А если она завтра что-нибудь столь же чудесное приготовит?! Это ведь нечестно!
Иван вскинул голову и в отчаянии уставился на отца. Хоть на душе ему было и противно от этого заговора, и чуял он, что прав Кондрат, но мысль о том, что женитьба на кикиморе стала теперь угрожать ему всерьез, приводила его в ужас. Припомнив все ее шуточки за последние три дня, ему стало дурно. А теперь выясняется, что она еще и колдунья — час от часу нелегче!
Но Еремей не спроста был царским советником назначен — быстро нашел, чем сомнения Кондрата успокоить:
— А она с нами честно!? Девушки другие, вон, три дня рук не покладали — подарки тебе мастерили! А она, небось, поколдовала — и на тебе, готовое кружево! На паутину это что-то непохоже, — Еремей с некоторой опаской прикоснулся к нежному воздушному кружеву, нити под его пальцами заискрились серебром.
— И то правда! — с облегчением согласился царь, — Поступим по-твоему, Еремей!
***
Ох, и погано у Ивана было на душе. Ее прямо-таки разрывали противоречивые чувства. Нечестно они поступали с Веленой, ох нечестно! Но все-таки мучительней всего была тревога за свое собственное будущее. Ну что он такого сделал, чтобы ему досталась такая ужасная судьба, как быть мужем кикиморы?! Ничего он особо плохого никому никогда не делал. И вообще считался тихоней. Впрочем, он был скорее не тихим, а мечтательным. Ну вот и домечтался! А может и права была кикимора? — Он ведь и вправду всегда о чем-нибудь чудесном мечтал. Но ведь не о таком же! За что же так посмеялась над ним его судьба? Загнала его в такие гнусные обстоятельства! И почему он должен чувствовать себя подлецом? Не он же это все затеял! Ничего он этой кикиморе не обещал! Не обязан он на ней жениться из-за дурацкого колдовства выжившего из ума ведуна! Так что завтра все должно кончиться!
В общем, царевич понял, что на трезвую голову он это все выносить не в состоянии и, прихватив с ужина себе кувшин вина, пошел в свою комнату с твердым намерением напиться и хоть немного поспать. Но в коридоре он натолкнулся на Велену.
— Никак собрался отмечать мой успех!? — ехидно заметила она, заглянув в кувшин, — В одно лицо не хорошо! Надо тебя спасти от алкоголизма!
— От чего? — растерянно спросил Иван, больше всего ему сейчас хотелось провалиться под землю и проспать там до того как все кончится.
— А, неважно! Пойдем вместе выпьем и потолкуем! — сказала она, беря его под руку, — К тебе пойдем или ко мне? Лично мне без разницы, скомпрометировать меня в таком виде вряд ли можно! — хохотнула она.
— Чего сделать? Что ты за словечки такие непонятные все время говоришь?! — не выдержал царевич, — Где ты их понахватала? Это у вас на болоте, что ли, так выражаются?
— Ага, на моем родном болоте именно так все и выражаются, — она опять рассмеялась, — Ну хоть улыбнись, царевич!
— Я твоих шуток не понимаю! И жениться на тебе не хочу — я тебе сразу сказал! И поводов для веселья лично для меня не наблюдаю! — угрюмо пробурчал Иван, позволяя Велене увлекать себя дальше по коридору.
Так они дошли до его покоев, и она без малейшего стеснения вошла туда вместе с ним.
'Хотя, правда, чего ей стесняться-то, кикиморе болотной?!' — подумалось Ивану.
Велена взяла из рук царевича кувшин и чарку, присела на кресло, откуда-то достала себе второй бокал и налила им вина.
— Ну что, поговорим по душам? — проговорила она, протягивая полную чарку Ивану.
Он взял вино и, мрачно посмотрев на кикимору, залпом выпил, а потом налил себе еще. Она только приподняла одну бровь и аккуратно пригубила из своего бокала.
— Да, Велена, от тебя хотят избавиться, — прямо сказал Иван, выдерживая ее взгляд, — И я сам тоже хочу. Я ничего тебе не должен! Не я затевал этот глупый ритуал со Стрелами Судьбы. Я не понимаю, почему я должен лезть в эту кабалу! Я ничего тебе не обещал, я тебя не искал, я знать тебя не знал до этих стрел проклятущих!
— Да успокойся, царевич, — примирительно отозвалась Велена, — Лично я тебя ни в чем не виню. И насчет меня не беспокойся — если судьбе будет угодно, чтобы мы были вместе, чтобы ты со своим отцом ни делал, этому суждено быть. А если не угодно, то никакая свадьба не удержит нас рядом друг с другом. Так что зря ты так боишься именно женитьбы. Ничего непоправимого из-за этой свадьбы не произойдет. Непоправимы только смерть… — ее взгляд стал печальным, — и предательство.
— Я тебя не предавал! — воскликнул царевич, — Предать можно того, кому в чем-то клялся, что-то обещал, того, кто тебе доверяет. Я не давал тебе ни клятв, ни поводов для доверия или каких-то надежд!
— Да я про тебя ничего и не говорила, — Велена улыбнулась немного грустно, — Я имела ввиду, что все остальное не сможет поломать тебе жизнь, если ты сам не позволишь. Я знаю, что у тебя чистая душа, Иван. Ты оттого и мучаешься так, что не предашь даже те клятвы, которые тебя вынудят сказать.
— Ну, на что тебе это, Велена? — устало спросил царевич, — Зачем тебе за меня замуж? Мы же совершенно чужие друг другу существа! Ты говоришь — судьба! Но ведь твоя судьба — кикиморой родиться! Тебе же должно нравиться жить на болоте со своими родичами, это твой родной дом. Любому живому созданию нравится жить в его родной стихии. Если привести волка из леса во дворец, ему будет плохо и одиноко, он захочет вернуться обратно, в свой родной лес, к своим!
— Мне некуда возвращаться, царевич. Меня нигде никто не ждет.
— Но ведь я тоже не хочу на тебе жениться. Как ты здесь станешь счастливее? Ну ладно, хочешь жить во дворце — живи. Живи как моя сестра. Я буду заботиться о тебе и оберегать, клянусь. Я не буду испытывать к тебе ненависти и неприязни, если ты будешь мне сестрой. Согласись, пока не поздно, иначе тебе придется отправиться обратно на свое болото.
— Спасибо, но меня это не устраивает. Благотворительность, а тем более жалость мне не нужны.
— Да пойми ты! Я не считаю тебя уродиной. Может быть, ты даже красавица среди своего болотного народа. Глаза у тебя красивые, даже для меня… Но я человек, я другого роду-племени, я хочу быть с человеком, я хочу любить человека!
— Дело только в этом? Ты уверен? — спросила она скептическим тоном, — А если бы я была красивой? По человеческим меркам?
— Ну да, хорошо! Для меня много значит внешность! — честно признался царевич, — Да, значит! И все разговоры про прекрасную душу, когда я смотрю на тебя, теряют смысл. Ты слишком… слишком другая. Разве это так плохо — хотеть, чтобы рядом с тобой был кто-то красивый? Кто тебе нравится, кем ты хочешь ежедневно любоваться…
— Да нет, царевич. Это нормальные человеческие чувства. Я тебя отлично понимаю. Ты ведь, знаешь, самый красивый из своих братьев.
Велена с улыбкой вновь оглядела немного смутившегося царевича. Он был еще очень молод, но уже вошел в полную силу. Высокий, статный, но не такой крепкий и широкий в плечах, как его старшие братья. Его серо-голубые глаза могли становиться чистыми как небо, когда он улыбался, и темнели, словно пасмурный день, когда он хмурился. Волны его мягких льняных кудрей так и тянуло пропустить сквозь пальцы.
— Но я никогда не буду тебя любить! — снова возразил Иван, — Я никогда даже не прикоснусь к тебе! Я возненавижу тебя за то, что потеряю возможность связать свою судьбу с кем-то, кого мог бы полюбить и, быть может, еще полюблю!
— Если по-настоящему полюбишь, я тебе не помеха. Любовь может преодолеть все, что угодно, кроме того, о чем я уже говорила — кроме смерти и предательства.
— Тогда зачем? Зачем вообще все это затевать? — в который раз повторил Иван.
Велена поставила на столик пустой бокал и поднялась с кресла:
— Потому что я тоже хочу иметь шанс на счастье, царевич.
— Но ведь…, - начал было Иван, но понял, что он говорил это уже много раз, и она все равно не отступится. Велена кивнула, словно прочла его мысли, и направилась к двери, давая понять, что разговор окончен.
— Спокойной ночи! — бросила она, выходя из комнаты.
— Спокойной…, - рассеянно отозвался Иван, — Велена, проводить тебя?
— Да не надо, не заблужусь. Спи спокойно, царевич. Как говорится, утро вечера мудренее. Все будет хорошо.
***
Спалось царевичу, конечно, не очень-то. Но на душе после разговора с Веленой стало получше. По крайней мере, они всё друг другу высказали. Но как бы то ни было, жениться он на ней не собирался.
Утром опять собрался народ в тронном зале, смотреть, что невесты царевичей приготовили.
Слуга заморской принцессы вынес золотой поднос, накрытый большой шарообразной золотой крышкой. Арианна сняла крышку, и изумленным зрителям предстал большой, высокий круглый пирог, украшенный хлопьями белого крема, завитого в диковинные цветы. Из засахаренных фруктов были сложены сказочные звери, бродившие в этом кремовом саду. Принцесса большим ножом вырезала треугольный кусок и положила его на золотое блюдо, поднесенное слугой. Она сама взяла блюдо и подала угощение царю. Кондрат попробовал.
— Вкусно! И красиво! — похвалил он, вытирая с лица крем, — Такое только на праздничный стол подавать!