- Б... - выдохнул Валя, - как же он подхватил?
- Так, - Мишель вступил в круг света рядом со жрецом, - эй, слушай, как тебя? Я - понял? - я - добрый крокодил... Я никого не ам-ам, понял?
- Поняль, поняль, - закивал жрец, - Тихон тоже очень, очень тобрый крокодиль... Я - понимайт... Нахтигаль - слой, плохой, фу... Нахтигаль ель и плеваль... если пы не крокодиль, тобрый, тобрый, Нахтигаль фообще бы не ель... фу, слой...
- Так, - Мишель потянулся, - круто... Где - крокодиль? Где он? Хотим видеть! Понималь?
Мишель орал, как глухому, раздельно выговаривая каждое слово...
- О, та, та, - закивал жрец снова, - понималь, понималь, я отфодить...Та? Фы будете иметь еще польше девушек, я отфодить.
- Притуши фонарь, - приказал мне Мишель.
Я убавил яркость.
Жрец заморгал.
- Мишель, - спросил я, - а разве это случается на других планетах? И почему это называется "(бормотом"?
Жрец поднялся:
- Я... идти?
- Идти, идти, - махнул рукой Мишель, - не вздумай прыгать в сторону. Понял? Убьем. Слово "убьем" понимаешь?
- Упьем? - жрец недоуменно оглядел нас, чуть выступающих для него из тьмы, наверное не имеющими для него объема, едва ли не нарисованными фигурами. - Упьем? - повторил он. - Не понимайт.
- Съедим, - объяснил я. сообразив в чем дело.
- О, - обрадованно закивал жрец. - Это - понимайт, это - знайт...
_____ __________________________________________________________
Ночь кончалась, когда жрец привел нас к пещере. Вернее, то была не пещера, а некое углубление в горе, этакая вертикальная яма.
Мы увидели в уже сереющем свете начинающегося утра стол и стул, сидящего на стуле Тихона, нога на ногу, одетого во френч, в великолепных офицерских брюках - ни дать ни взять начальник школ, и даже стек в руке.
Перед расфранченным Тихоном стояли девушки.
Тихон махнул стеком и гортанно выкрикнул что-то. Одна из девушек подошла к столу. Она стояла перед Тихоном руки по швам - и в одном этом стоянии голой девушки перед расфранченным, разодетым Тихоном было столько всего, что мне уже захотелось шарахнуть по этому гаду...
Тихон откинулся на стуле:
- Хороша, канашка, - выговорил он, и я понял его.
Я отвернулся.
Валентин Аскерханович шепнул:
- Это - зря. По инструкции полагается смотреть, если ты - настоящий "отпетый".
Я поднял голову.
Зеленая пупырчатая тварь громоздилась над девушкой.
Спина твари будто бы состояла из множества шевелящихся, сплетающихся и расплетающихся червей.
- Я тебе не нравлюсь, красавица? - услышал я издевательское, - а вот так, вот - эдак?
И Тихон повернулся к ней "спиной".
Я увидел омерзительное, белое, склизкое брюхо, вздрагивающее горло жабы.
- Я, - говорил Тихон не для девушки, для себя, - двуликий Янус... Вижу, чувствую, ем, убиваю обеими сторонами тела...
- (бормот, сказал Мишель внятно, но тихо, - (бормот - самый, блин, настоящий... Одноглазый! Иди, выведи парня... Воон, к тому кусточку и оттуда кликни, кликни его погромче, чтобы пошел на тебя... Валя, бей из "тога", нужно тело привезти.
Валя вытащил небольшой черный, похожий на пистолет "тог".
Я подбежал к указанному Мишелем месту.
Тихон резко повернулся в мою сторону "червяками". "Ага, - сообразил я, - не очень-то ты двуликий."
- Тихон, Тиша, - громко позвал я, - иди! Надо поговорить.
Тихон зашипел почти по-змеиному, впрочем, в этом шипении я будто различил неистовую, клокочущую ругань, и пошел на меня, чуть набычившись, чуть принагнувшись.
И странным был этот его ход, его движение. Мне показалось, что тварь вышагивала ко мне едва ли не обреченно, едва ли не подневольно...
Так Нахтигаль, давясь и корчась от боли, пожирал свои жертвы.
Нечто сильнее Тихона, сильнее его ума, его осторожности, инстинкта самосохранения (как-никак, опытнейший "отпетый"!) гнало его на меня.
Впрочем, возможно, мне это и казалось
Валентин Аскерханович выстрелил, когда оставалось совсем недалеко, когда я уже чувствовал дыхание твари, которая когда-то была Тихоном.
Тихон рухнул у самых моих ног.
- Его пример - другим наука, - услышал я голос Мишеля, - ишь чего удумал! На вольном воздухе попрыгать... Ах ты...
Мишель не успел договорить. Я смотрел на валяющегося на траве чужой планеты Тихона, Тихона, ставшего тварью. Я увидел его лицо. Именно лицо, а не морду, не харю, не рожу. И это было особенно страшно - человеческое, искаженное неизбывной нечеловеческой мукой лицо у рептилии, у жуткой гигантской твари. "Э, - подумал я невольно, - да ты больше нуждался в лечении, чем в наказании".
Вввизг, вернее - взвизг, как хлыстовый удар.
Первой рванулась к убитому Тихону девушка, стоявшая перед ним навытяжку.