* * *
- Грег, я ухожу. Насовсем. Я только теперь начала понимать, что нас почти ничто не связывает. Грегор продолжал молча смотреть на нее. - Ну скажи хоть что-нибудь! Неужели твой скрытый ум никогда не дрогнет? Это невыносимо. Неужели ты не откроешься даже сейчас? - Тамила, если ты всерьез решила уйти, то словами я ничего не изменю. Мне непонятно одно - откуда эта неприязнь ко мне? У кого угодно, только у тебя ее не должно было быть. Я же все делаю для благополучия... - Знаю, ради этого благополучия ты пускаешь в ход все свое умение разбираться в психологии людей. Только не думай, что все вокруг дураки и ничего не понимают в твоих делах. Все прекрасно видно со стороны, но ты неуловим, как призрак. Извини меня, но ты слишком хитер. Я не знаю, может быть, все это ты делаешь неосознанно. Но мне от этого не легче!.. Грегор оставался внешне спокойным. - Что тебя раздражает во мне? - В последнее время твое равнодушие к гибели картин! - А что изменится, если я начну убиваться, как все? - Мне все время кажется, что ты их уничтожил. Уничтожил потому, что они не прославляют, а показывают беспомощность метода вычислений - твоего метода. Мало того, они начали давать прекрасные результаты по методу твоего соперника. - Тамила, о чем ты говоришь, остановись! - Во всяком случае, если бы они оставались полезными только тебе, они бы не погибли. Ты бы пресек даже малейшую случайность. Ты такой. Все знаешь за десять ходов вперед. А когда теряешь интерес к чему-нибудь, то пропади все пропадом. Люди могут хоть что-нибудь получать от тебя только в одном случае, если их цели совпадают с твоими тайными интересами, разумеется, с большей выгодой для тебя. - Тамила, вся эта избитая философия меня не интересует... Ты что, обвиняешь меня в гибели картин? - Да. Я единственный человек, кто может сказать тебе об этом открыто, хотя многие, кто тебя хорошо знает, тоже в глубине души думают так же. После ваших недавних экспериментов ты потерял интерес к картинам. Я тогда почувствовала, что ты бы начал дышать спокойнее, если бы они вдруг исчезли, - проговорила она с болью в голосе. - Тамила, сейчас ведется расследование. Скоро установят виновных. Тебе тогда будет стыдно за эти слова. - Нисколько. Я знаю - среди виновных не будет твоего имени. Иначе ты был бы не ты,- вдруг она опустила голову и горько сказала, - именно эта твоя дальновидная изворотливость неприятна мне. Но ты этого никогда не поймешь...
* * *
Удар оказался сокрушительным. Казалось, он лишил Центр всего, что было достигнуто ценой невиданных усилий многих людей... Служба цветоанализа, передав картины для проведения нового цикла эксперимента по методу вычислений, сразу же приступила к усовершенствованию устройств, впервые "прочитавших" и записавших следы "биополя". Работы велись с имеющимися средствами и с большими темпами, чтобы успеть их завершить к возвращению картин. В ходе этих работ стерты с памяти машин предварительные записи четырехмерных конфигураций молекул, сделанные непосредственно с картин. Тогда никто не обратил на это особого внимания. Все считали, что скоро над картинами начнутся новые, более серьезные эксперименты с помощью более совершенных средств. Но картины не вернулись... Остались только обрывки записи визуалированной информации в виде отдельных исторических сюжетов и воспоминания о захватывающих дух просмотрах этих сюжетов, как о какой-то только что смолкшей божественной музыке... Только теперь, оглядываясь назад, все начали понимать значение всего того, что было сделано за последние месяцы. В частности, довольно быстро было обнаружено, что даже малейший "кусочек" следов этого "поля", как некое голографическое изображение предметов, нес в себе свою информацию, заключенную в мозгу человека. Оно имело невиданные до сих пор временные свойства. Его многомерная "архитектура" содержала в себе временной ракурс событий. Время, тянущееся на многие тысячелетия, как бы сжавшись в крохотный клубок, запечатлелось в пространственной микроструктуре "поля". Весь ход мыслей художника, писавшего картину, в непрерывно текущем времени тоже сворачивался в этот клубок... Одно было ясно-природа и уникальные свойства "поля" будут занимать умы и силы исследователей не одного поколения. Сейчас с грустью вспоминались часы, когда словно во вспышке ночной молнии урывками освещались исторические сюжеты, "прочитываемые" непосредственно с отпечатков следов "поля". На экранах смотрового зала теперь разыгрывались события, прокрученные когда-то в сознании художников, когда они писали свои картины... К живописному песчаному берегу синего, с белыми барашками моря подступает негустая роща из высоких деревьев с ветками, изогнутыми стволами, изрезанными глубокими морщинами. Под одним из деревьев лежит на боку огромная деревянная бочка, внутри которой сидит человек, видимо, устроивший из нее себе жилище. Солнечный свет выхватывает из темноты бочки только фигуру нищего старца в лохмотьях. Напротив, чуть наклонившись вперед, чтобы лучше разглядеть старика, стоит молодой роскошно одетый человек в сопровождении небольшой группы воинов в блестящих доспехах. Малопонятное название картины "Отойди и не заслоняй мне солнце" - видимо, было просьбой старика, гордо отвергавшего внимание к нему этого, судя по облику и осанке, одного из великих полководцев прошлого... Все знали, что решая субуравнения, составленные по мотивам этой картины, не удалось добиться ничего путного. Но в следах "биополя" она содержала море сведений из истории человечества. Уже те из них, которые удалось расшифровать до гибели картин еще не совсем совершенными средствами считывания отпечатков "поля" и вычислений, приоткрыли завесу над событиями, полностью забытыми жителями планеты. В толще краски были зафиксированы жизнь и деяния людей даже из различных тысячелетий. Художественные достоинства картины были значительно скромнее по сравнению с другими полотнами. Но писал ее, судя по информативности красочного слоя, образованнейший человек своего времени. Он держал в голове всю историю человечества. Рисуя довольно привычный пейзаж берега моря, он в то же время, по-видимому, невольно размышлял о непрерывной эволюции облика планеты за многотысячелетнюю историю... На экране мелькали глобальные геологические процессы, катаклизмы в представлении художника... Рисуя видневшиеся вдали смутные очертания древнего города, он, наверное, перебирал все достойные воспоминаний сооружения, когда-либо воздвигнутые людьми. На экране урывками возникали то зиккураты Мессопотамии, то современные живописцу стоэтажные небоскребы... В развевающемся на береговом ветру пурпурном плаще молодого полководца художник "запечатлел" историю всех великих битв и походов на Восток. На экране разыгрывались то кровавые сражения на колесницах с боевыми слонами на берегу небольшой речки Гавгамелы, то продвижение огромных колонн войск в блестящих шлемах по пыльным просторам Средней Азии, то пышные дворцовые приемы с демонстрацией образцов древней дипломатии... Временами художник вспоминал и другие крупные захватнические войны. Он их, наверное, сравнивал - на экране вдруг возникали величественные панорамы сражений моторизованных армад во времена так называемой второй мировой войны. Краски, создавшие облик и лохмотья старика-отшельника, устроившегося в бочке, сохранили летопись развития философской мысли с доисторических времен. Сотрудники Центра, затаив дыхание, слушали обрывки диспутов философов древности на далекой Земле - Аристотеля с Платоном. Видели, как корпел некий Авиценна над ответами на знаменитые семнадцать вопросов своего друга Беруни... И другие картины, хотя и не в таком количестве, но давали очень ценные сведения из потерянного прошлого. Во втором цикле экспериментов предполагалось проводить сопоставительный анализ и самосогласованный синтез сведений из разных картин. Но они погибли...
* * *
- Гесэр, отпустите меня. Мне не стоит дожидаться роспуска Центра. Гесэр поднял голову. Мягкая улыбка на его утомленном лице удивила Сурхана. - Никуда я вас не отпущу. Настоящая работа начнется именно теперь. - Как? С чем вы собираетесь работать? Появились новые картины? Гесэр спокойно воспринял откровенное раздражение в голосе юноши. - Нет. Будем работать без них. - Может, я чего-то не понимаю. Сейчас ведь официально рассматривается вопрос о роспуске Центра. - Мы будем бороться против этого. - Ради чего, Гесэр? Были бы живы картины, я бы пошел на что угодно. А сейчас... Я сделал все, что мог. - Я в курсе, Сурхан. Обвинение Грегора, дескать, я умышленно уничтожил записи отпечатков биополя с картин, снимается в основном благодаря вашей принципиальной настойчивости. А он пошел бы дальше. Намеки на мою, якобы, незаинтересованность в восстановлении истории он уже начинал делать везде. - Интересно, чем он объясняет вашу незаинтересованность? - Тем, что я, якобы увидев результаты наших с вами предварительных экспериментов, решил любой ценой остановить дело... - То есть вы перестали верить в ваш метод? - Нет. Речь идет о гораздо более серьезных вещах... Сейчас все больше и больше людей убеждается, что история была уничтожена не ради предотвращения войн, как нам до недавних пор объясняли, а ради создания на планете оторванного от Земли духовно нищего, но легко управляемого общества. Я тоже считаю, что так оно и было. Грегор же среди тех, кто упорно хочет убедить всех, что этот акт был всего лишь наивной ошибкой, совершенной благими намерениями. За это я его много раз критиковал и очень сильно... Кроме того, с самого начала деятельности Центра я недостаточно почтительно относился к вычислительному методу... Есть еще одно обстоятельство личного характера... Все это вместе определяло поведение Грегора в последние недели. Узнав, что мы не сохранили обрывочные записи биополей в последних экспериментах, он незамедлил этим воспользоваться, чтобы хоть немного снизить резонанс, вызванный гибелью картин. Для этого он эту нашу непредусмотрительность начал выдавать за мои, якобы, тайные помыслы. Он утверждает, будто я по тем обрывочным кусочкам истории, что нам удалось воскресить и где было много военного, самолично решил, что знание истории действительно может пагубно повлиять на будущее планеты... Это довольно тонкая и умышленно запутанная игра, преследующая не одну цель. Дело в том, что все еще существуют силы, которым восстановление истории крайне невыгодно. Они и сейчас пользуются плодами "уничтожения". Ведь однородной, безликой массой управлять легче. А "восстановление" может привести к нежелательным для них осложнениям, трудностям... Я не знаю, насколько сильны были связи Грегора с этими силами раньше, но уверен, в Центре он превратился в их орудие. А когда он понял это и почувствовал скорое разоблачение, везде начал подставлять под удар нашу группу и меня. Пытался обвинить меня в прямой связи с этими силами... - Вы считаете, что он сам не хотел восстановления истории? - Все не так просто. В начале он взялся за дело серьезно. С желанием восстановить историю и сделать себе имя. Бессмертное имя. Но когда понял, что метод вычислений безнадежно проваливается, начал вредить другим. Думаю, этим умело воспользовались те, кто по-настоящему были не заинтересованы в восстановлении истории. В результате загадочным образом погибли картины... Вы еще молоды, Сурхан. Вас больше зажигают чисто научные стороны дела. Но скоро вы задумаетесь и о многом другом... Все мы к этому приходим... Они замолчали, каждый погруженный в свои мысли... - Гесэр, как вы хотите продолжать работу? - Нам повезло... Еще до вашего прихода к нам, когда наша служба занималась только восстановлением девственной расцветки красок, нам приходилось детально анализировать их структуру. Вчера я нашел наконец блоки памяти, где сохранились записи структуры, сделанные на молекулярном уровне... Там четко запечатлелись наши "усики".
* * *
Через два месяца после гибели картин Центр официальным заявлением известил о продолжении работ... До возобновления сообщения с Землей оставалось еще не менее ста лет...