С.В. Соловьев
СУМЕРЕЧНАЯ ЛОЩИНА
рассказ
"Всем - телом и сердцем - видятся и воспринимаются зрительные формы; всем - телом и сердцем - слышатся и воспринимаются звуки; однако, хотя они и воспринимаются вместе, - это не тень в зеркале и не отражение луны в воде. Пребывает лишь одна сторона - то единственное, что подтверждает..."
Догэн, "Гэндзё коан"
1.
Когда секретарь директора сообщил мне, какая меня ждет работа и что я должен приступить немедленно к этой работе, я удивился.
Господин директор - маленький рыжий пожилой человек - смотрел на меня недружелюбно, но при этом был официально вежлив. Он поставил передо мной выбор: или выполнить то, чего требует дело издательства, или... При этих словах лицо господина секретаря кисло скривилось, и он выразительно развел руками.
Я - всего лишь внештатный сотрудник издательства, и по этой причине получаю втрое вчетверо меньше, чем штатные сотрудники, а если ещё учесть, что я не имею никакого доверия у чиновников издательства, особенно в бухгалтерии, и так называемого веса в обществе, то мое положение просто плачевно. Уже второй месяц я не мог получить стоящей работы в издательстве, искать же работу в другом месте я не имел права. Это было бы нарушением подписанного мною контракта. Идея с публикацией моей повести, написанной год назад с большим трудом, потерпела полный крах. В этой повести я написал о коммивояжере, которой по поручению компании приехал в незнакомый ему маленький город Д., и при очень странных и малопонятных обстоятельствах утерял свое прошлое и свое привычное "я". Этот коммивояжер остался навсегда жить в городе Д., став дворником при стоматологической клинике... Издательство отклонило мою повесть. Официальной причиной было несоответствие повести "Полет Сюдзюкё Якемори" жанровой политике издательства. Реакция на мою повесть, мягко говоря, была скептической, а секретарь директора по кадрам недвусмысленно намекнул мне, чтобы я прекратил заниматься всякой чепухой. Он дал мне понять, что при повторном случае издательство больше не станет меня терпеть...
Моя работа в издательстве заключается в том, что я пишу рецензии на незначительные публикации никому не известных авторов - каких-нибудь мелких коммивояжеров, домохозяек и отставных полицейских. Это занятие выводит меня из себя, нагоняет такую дремучую тоску, что я стараюсь поскорей уйти с работы, перейти улицу и в соседнем баре успокоиться за потягиванием сакэ. Работал я так: брал рецензии небольшого издательства на какую-нибудь публикацию, переставлял некоторые слова и абзацы, убирал слова из текста и заменял их синонимами или антонимами в зависимости от реакции моего издательства на эту публикацию. После одного-другого десятка подобных манипуляций текст претерпевал ещё десять-двадцать исправлений от господина литературного редактора и, наконец, получал "добро" от господина заместителя директора, и моя рецензия выходила в номер "Литературных новостей Йохэрицю" - газету для мелких коммивояжеров, домохозяек и отставных полицейских. О моей рецензии забывали напрочь, как только текст попадал в набор. За это я получал деньги. Не ахти какие, но на жизнь с большой натяжкой хватало...
Семь лет работы в издательстве настроили меня на самый пессимистический лад. Когда я услышал предложение господина секретаря, я тут же согласился: хоть какая-то новая работа. Но что касалось подробностей... Господин секретарь и сам не знал, что сказать. Он постоянно совершал какие-то движения: нервно смотрел в бумаги, задумчиво моргал, облизывал языком губы, приглаживал ладонью волосы. Выяснилось, что я должен поехать в один из монастырей небезызвестной Общины. Точнее - в крупнейший её монастырь, находящийся в Ициэнских горах. Сообщив мне это, господин секретарь сделал неловкую паузу, затем нашелся и веско добавил: "в Сумеречной Лощине". Однако это мне ни о чем не говорило. Видимо, как и самому господину секретарю. Как бы объясняя свой странный выбор, господин секретарь сказал: "К большому сожалению (большое сожаление явно читалось на его лице) штатный сотрудник, который должен был поехать в монастырь, неожиданно заболел, и поэтому нам пришлось задействовать свободного внештатного сотрудника". Господин секретарь имел в виду меня. Но я все равно не понял, почему именно я. И господин секретарь, по-видимому, тоже.
Мне нужно было провести в монастыре Общины несколько дней, понаблюдать за жизнью монахов и написать по свежему материалу обширный репортаж. Господин секретарь объяснил мне, что это будет специальный выпуск журнала "Общество и религия". Зачем это понадобилось издательству, господин секретарь не знал точно, но догадывался. В этом замешаны общественные интересы, и даже само правительство заинтересовано в этом выпуске. Однако я не понял самого существенного: настроена общественность против Общины или, наоборот, в преддверии муниципальных выборов, возможно, влияние Общины необходимо для успеха правительственных кандидатов. А может быть, издательство заинтересовано в самой сенсационности материала об Общине, которая давно прославилась своей недоступностью, отчужденности и неприязнью к средствам массовой информации. Поэтому специальный выпуск "Общество и религии" мог быть подобен взрыву, что наверняка увеличило бы число подписчиков журнала. Или же интерес к Общине вызван чем-то еще?..
Я не знал, что и думать. Господин секретарь заверил меня, что от меня ничего особенного не требуется, только пожить несколько дней (это он повторил неоднократно, чем вызвал у меня неприязнь), и написать то, что я увижу. А затем профессиональные сотрудники выберут и оформят то, что будет "действительно нужным и интересным", - пояснил господин секретарь. Это окончательно вывело меня из себя. Честно говоря, о господине секретаре я никогда не был хорошего мнения, но я не был и плохого мнения о нем. Теперь, видимо, мои взгляды нужно пересмотреть.
Господин секретарь сухо попрощался со мной. Я в ответ выдавил что-то неразборчивое и поскорей вышел из кабинета, чтобы не видеть сегодня больше это неприятное для меня лицо.
Я разнервничался и в смятении спустился в бухгалтерию. Там я получил командировочные, железнодорожный билет до Ёкайко, а также документ, гласящий, что мне разрешается посещение монастыря Общины и проживание в нем в течение нескольких дней, заверенный Департаментом по делам религии и Департаментом внутренних дел, а также кучу туманных советов и предостережений от встретившихся мне сотрудников и всегда хмурого господина бухгалтера.
Я пошел домой, не заходя на этот раз в бар. Бутылку водки я купил по дороге. Мне необходимо было во всем обстоятельно разобраться.
2.
Дома я первым делом включил телевизор - у меня была смутная надежда услышать что-нибудь про эту Общину. Просмотрев безуспешно все каналы, я узнал массу информации, никаким образом не связанной с Общиной. Я выключил телевизор.
Потом я попытался узнать то же самое из журналов и газет, которых за последние месяцы накопилась у меня большая куча. Все они были изрядно пыльные и бестолковые. Я и там ничего не нашел, разозлился и выкинул их в мусоропровод.
Тогда я нашел у себя два справочника, открыл бутылку и, отхлебнув, стал искать дальше. Я прочитал небольшую заметку, не содержащую каких-то весомых сведений, но изобилующую длинными научными словами. Самыми понятными были слова "эклектический монизм" и "церковь Ожидания".
Я подумал, что, может быть, и в нашем городе есть монастырь Общины, и позвонил в службу справок. Мне сухо ответили, что служба справок этим не занимается. Я пожал плечами и бросил трубку.
Я пришел к таким выводам: во-первых, я знал, что такое Община, уже давно слышал о ней, да и привык к тому, что она стала элементом современной жизни нашей страны. Во-вторых, когда она возникла и что представляет из себя, я не знал. Но припомнил такую деталь: об Общине я слышал ещё мальчишкой, и странные люди в длинных одеждах до пят, монотонно что-то поющие, наводили на меня необъяснимый ужас, когда я их видел на улице во время своих игр. Отец пугал меня, когда я проказничал, что если я буду плохо себя вести, то он отдаст меня людям Общины, и я представлял, что мне придется ходить в каком-то дурацком балахоне, ходить босиком и петь скучные песни. Это действовало на меня гораздо эффективнее, чем отцовская тяжелая рука...
Как действительно называлась Община, я не помнил, и как ни пытался вспомнить, из своей памяти я ничего не мог выудить, кроме слов "Община", "люди Общины"... Кто они? Что проповедуют? Чего хотят? - Это всегда ускользало от меня. Наверное, потому, что абсолютно не было мне нужно, как и другим людям моего города. Были какие-то смутные намеки, похожие друг на друга слова. Например, "церковь Ожидания". Что это - серьезное название или шутка одного из журналистов?.. Я припомнил какого-то человека, который считался Учителем Общины, её легендарным основателем. В памяти всплыло имя: Окасё-сан - и круглое одутловатое лицо с тяжелыми мешками под глазами, и ничего не выражающий взгляд. Кажется, он был когда-то служащим государственной почты. Или учителем сельской школы?.. Пожарником?.. Не знаю.
Я собрал вещи в портфель, написал записку домоуправляющему, что меня не будет несколько дней, допил водку, отметив про себя, что качество её желает быть лучшим, послал все к будде Амиде и лег спать...
3.
Утром следующего дня я выехал в Ёкайко. Там я обратился в горную службу, как было указано в моем направлении. Работник, принявший меня - сутулый худой человек с бледно-желтым лицом, - выслушав меня, крайне удивился, словно кто-то сказал ему, что на небе два солнца. Он тщательнейшим образом прочитал все мои бумаги - каждую бумагу он осторожно брал в руки, едва касаясь пальцами, словно боялся, что она вот-вот исчезнет, он просматривал её со всех сторон, пытаясь постигнуть в ней некий скрытый смысл, и так же осторожно клал на стол перед собой. Затем он куда-то терпеливо звонил, кому-то настойчиво что-то объяснял. Кажется, ему не верили, и он виновато косился на меня своими печальными глазами. И только потом, видимо, добившись определенных результатов от телефонного разговора, расспросил меня, что конкретно мне нужно от горной службы Йокайко, - все так же, не веря своим глазам и ушам. У меня возникло ощущение, что в его глазах я - нелепое чучело. Я не понял причину такого отношения, но опять спокойно объяснил, что мне нужен вертолет, чтобы он доставил меня в место, расположенное в южных отрогах Ициэнских гор, которое называется Сумеречная Лощина (господин работник обрадовано закивал головой мол, мы знаем такое место). Там находится монастырь Общины (господин работник опять закивал), куда я направлен издательством. После чего господин работник повторно просмотрел документы, видимо, уже для проформы, и позвонил в диспетчерскую аэродрома. "Через час вы получите вертолет", - сказал он мне. Господин работник был все ещё смущен и вел себя нервозно, то и дело, порываясь опять проверить у меня документы и куда-то позвонить. Чтобы разрядить обстановку, я спросил, почему такие сложности с дорогой. Господин работник, услышав знакомую для себя тему, заметно успокоился. Он рассказал мне, что Сумеречная Лощина со всех сторон окружена горами, столь высокими и отвесными, что никакой способ передвижения по такой местности невозможен, кроме как по воздуху, да и то, добавил господин работник с видом знающего человека, это не всегда осуществимо. Климатические условия в Сумеречной Лощине подстать её названию. Там постоянно туманы и мокрый снег, а на больших высотах свирепствуют сильные ветра. Поэтому для вертолета горной службы этот путь изрядно труден. Я настороженно поинтересовался, настолько ли плохо.
- Можно сказать, что да. Очень редко, буквально, в считанные дни, вертолет может приземлиться в Сумеречной Лощине без большой опасности разбиться о скалы или сесть в болото.
- Там ещё и болото есть? - изумился я, подумав про себя, что в конечном итоге найдется и ещё дюжина неприятных сюрпризов.
- Есть, - подтвердил господин работник, - но там есть безопасные тропинки, вы не думайте.
- А как же люди из монастыря общаются с внешним миром? Горы, туман, э-э... болото...
- С миром? - сильно удивился господин работник. - Ну... им это, по-моему, совсем не нужно... У меня сложилось такое впечатление.
- Не нужно? - я был ошеломлен. Моя будущая работа переставала мне нравиться. В моем воображении появилась неприглядная картина: отвесные горы, полуразрушенный монастырь и полуголые люди, пляшущие вокруг костра.
- Есть один перевал, связывающий Лощину с небольшой деревушкой, что находится по соседству. Но этот перевал свободен только летом.
- Значит, монастырь почти круглый год отрезан от мира?
- Ну-у... - господин работник смутился. Видимо, это никогда не приходило ему в голову. - Наверное, это обстоит таким образом, - осторожно закончил он.
- А как я попаду назад? - разволновался я.
- Очень просто. Вы сообщите нам из монастыря, что желаете возвратиться.
- А как я сообщу?
- У них есть радиопередатчик. На аварийный случай: обвалы, камнепады, болезни...
Честно говоря, мне не очень-то верилось. Существует ли этот радиопередатчик? Вероятно, сомнение отразилось на моем лице, потому что господин работник поспешил меня заверить:
- Передатчик есть, будьте уверены. В прошлом году наша служба связи заменила его на новый. Прежний был совсем старый - сплошная груда металлолома. Ваше сообщение необходимо для того, чтобы мы зря не рисковали машиной и жизнью пилота... да и горючее сейчас недешево.
Я подписал квитанцию, и господин работник отвел меня на маленький аэродром горной службы. Было по-зимнему холодно. Даже отсюда виднелись Ициэнские горы. Я видел их впервые в жизни, но, к сожалению, толком не смог ничего разглядеть. Увидел лишь какие-то черные тени на сером фоне сумерек.
4.
Вертолет оказался совсем маленьким - двуместным, старым и очень шумным. Дверца была открыта, внутри кабины сидел здоровяк с красным лицом и опухшими глазами - пилот. Господин работник кивнул ему и показал рукой на меня. Услышать ничего нельзя было из-за летящих из кабины громких звуков эстрадной музыки. Пилот равнодушно покосился, я залез в кабину и захлопнул за собой дверцу. Господин работник что-то крикнул мне, вероятно, крикнул громко, но я ничего не смог расслышать: пилот с неизменно равнодушной миной на лице включил двигатель, и от шума винтов мне заложило уши. Господин работник крикнул второй раз - я понял это по его широко открытому рту, - но я и на этот раз не смог ничего расслышать. Я подумал, что он просто прощается со мной и желает благополучного прибытия. Я помахал ему рукой, на что лицо господина работника скривилось от досады. Я подумал, что он понял меня превратно. Он поспешил уйти в здание диспетчерской. Вертолет взревел и оторвался от земли.
Все время, пока продолжался полет, я нещадно глох от ужасного шума. Пилот равнодушно поглядывал на меня. Он смотрел, почти не моргая, так со мною и не заговорив. Он что-то бормотал сам себе, шевеля толстыми губами.
В горах стояла густая облачность, и не было видно ни зги. Через полтора часа я с сильной головной болью понял, что вертолет снижается. Куда он снижается - я не мог увидеть: пошел густой мокрый снег. Все вокруг было смутным, рябило в глазах. Я удивился: как пилот может вести машину в таких условиях. Но вероятнее всего машина шла на автопилоте. Электроника. Если вертолет годами летает по одному и тому же маршруту, не трудно запрограммировать автопилот...
Когда внезапно нас сильно тряхнуло, я понял, что мы наконец приземлились. Снаружи были сумерки. Сверху падал густой мокрый снег. В глазах у меня рябило, и ничего невозможно было разобрать. Я открыл дверцу и выпрыгнул из кабины на землю, захватив портфель. И тут же увяз по лодыжку в снегу. Я был озадачен: я ожидал увидеть маломальскую тропинку, какую-нибудь телегу на худой конец. Я надеялся, что меня кто-нибудь встретит и покажет, куда нужно идти. Но вокруг не было ни души, и меня охватила паника. Я стал кричать пилоту: "Куда ты меня привез? Здесь же никого нет!" Пилот сказал мне в ответ: "Угу". Он безразлично пожал плечами и стал закрывать дверцу кабины, намереваясь улетать. Я сильно разозлился и полез, было, в кабину, потянув дверцу на себя, что есть мочи. Я уже не хотел никакого монастыря, никакой работы, мне было уже все равно, что скажет господин секретарь и что последует за этим. Я успел продрогнуть и промочить ноги. Мне очень не хотелось простудиться.
С лица пилота моментально слетело равнодушие, он побагровел, с силой распахнул дверцу кабины, чем оттолкнул меня от вертолета, и стал орать, что он привез меня туда, куда мне надо, что это не его дело, а монастырь - вон он. И действительно, обернувшись, я заметил смутное пятно вдалеке, которое было чуть-чуть темнее всего серого ландшафта. Мне стало вдруг страшно, и я пожалел даже, что согласился на такую работу, и захотел попросить пилота, чтобы он отвез меня назад, в город. "Будь что будет, - решил я. - Пускай меня выгонят..."
Но пока я думал и нерешительно топтался на месте, пилот захлопнул дверцу кабины, и вертолет стал подниматься, обдав меня мокрым снегом и холодным сильным ветром. Я поспешил прочь, проклиная судьбу и стряхивая с себя многочисленные ошметки. Когда вертолет поднялся метра на три-четыре, он словно растворился в сумеречном небе среди снежно-ветренной каши. Шум его винтов стал глохнуть и внезапно стих. Как я не вглядывался в серо-белую рябь, я не смог его разглядеть. Все ещё не веря, что вертолет улетел, и что пилот кинул меня на произвол судьбы, я потоптался ещё чуть-чуть на том же самом месте, запрокинув голову. Но снег падал прямо мне в лицо, я разозлился и стал искать, куда идти. Тут я сильно испугался, так как потерял ориентацию. Все вокруг было серо-белым, и как я не приглядывался, я ничего не мог увидеть. Было совсем не понятно, где что находится и куда мне, собственно, идти. Стоять было холодно и неуютно.