Когда волчицу прижали к земле так крепко, что она уже не могла двигаться, вперед выступила сгорбленная фигура с длинной палкой в руках.
Это была Грагша. Надежда затаилась в душе. Главная мать точно знает, что делать! Она вытащит меня. Обязательно вытащит! Она не позволит этой темноте, этой звериной сущности утянуть меня в долгий сон…
— Ты должна стать с ней единым целым, — проговорила Грагша, снимая с посоха один из мешочков, в которых, как я знала по собственному опыту, хранились ее особые смеси.
Содержимое этого мешочка она бросила в морду волчице. В носу защекотало. Мне показалось, что сейчас я вырвусь из-под власти зверя и снова стану собой.
Но чувство оказалось обманчивым. Ослабев на мгновение, тьма вокруг вдруг усилилась, и в один момент меня утянуло в темноту.
Я не успела испугаться, не успела разозлиться на Грагшу, которая должна была мне помочь, но лишь все усугубила. Ноги уперлись о твердую ровную поверхность, как если бы я внезапно обратилась обратно и уже спокойно встала.
Однако место, где я очутилась нисколько не походило на стойбище стаи. Темный лес, утопал в, казалось, вечном сумраке.
Это было то самое место, куда я попадала во время транса; где я встречалась с белой волчицей.
"Я ему это не прощу", — разнесся голос так внезапно, что я вздрогнула.
Это был не незнакомец. Мужчина, которого я лучше бы не знала. Мужчина, одна только мысль о котором, зажигала во мне пламя то ли ярости, то ли… Чувства, которое я уже ни при каких условиях не согласилась бы признать.
— Верон?! — шепнула на выдохе, оборачиваясь в сторону звука.
Пальцы сжались в кулак, брови опустились к глазам, лоб наморщился так, что заболела голова. Наверное, выглядела я в этот момент устрашающе… И должна была так выглядеть! Верон, пусть даже ненастоящий, теперь должен меня бояться.
Но перед собой я увидела вовсе не укротителя. Маленький мальчик, лет десяти, весь растрепанный, с заметной щербинкой между передними зубами. Выглядел он как настоящий шалопай: щека разодрана, ветки и листья застряли в непослушных волосах, на коленке порваны штаны… Одно выбивалось из образа: невероятно серьезный холодный взгляд.
— Я ему это не прощу, — раздалось снова, но уже другим, детским голосом. Мальчик растопырил пальцы и странно их осмотрел. Приглядевшись, я вздрогнула. Вместо ноготков у ребенка были длинные и острые волчьи когти.
Значит, этот мальчик такой же, как и я…
Не знаю, со скольки лет дети начинают обращаться, но в этом мальчике виделось что-то противоестественное, надломленное. Какими-то необычайно острыми были его когти, какой-то по-особенному жесткой чуть выбивавшаяся из-под кожи черная шерсть, и глаза… Глаза постепенно желтели, а горевшая в них злоба и обида превращались в звериное неистовство.
— Нет! — мальчик вдруг дернулся, весь напрягся и усилием воли остановил трансформацию. Когда его тело пришло в норму, он прошипел не по-детски злым голосом, — не прощу, не забуду… Буду в себе копить и держать, пока не отомщу!
На краешках глаз блеснули слезы. Ребенок выглядел одновременно потерянным и решительным, как человек, которому только что прочитали смертельный приговор.
Кажется, он хотел сказать еще что-то, но издали донесся оклик, который его осек:
— Где этот мальчишка?!
Интуитивно перевела взгляд на кричавшего и увидела вдали, на возникшем как бы из ниоткуда песчаном утесе группу людей в одеждах охотников. Возглавлял эту группу человек в форме укротителя.
У него были знакомые, до боли знакомые черты… хотя я не могла различить лицо, по фигуре, по позе, по голосу мужчина напоминал Верона.
Это как понимать? Мое подсознание освещает его в худшем свете? А если этот сон, эти видения — нечто большее, чем кажется? Что если я вижу то, что было в действительности, и Верон не только предатель, но и всерьез преследует бедного мальчика?
В груди заныло от мысли, как жестоко могут поступить пришельцы с маленьким волчонком. Поэтому, когда я снова посмотрела в сторону мальчика и не обнаружила его перед собой, на душе полегчало.
Если все это происходило взаправду… может, бедолаге удалось сбежать. Может, он все еще ходит по земле и вынашивает план мести Верону?
Тогда я бы с радостью ему помогла!
В районе солнечного сплетения неприятно заныло. Так бывает, если бессовестно врешь, особенно самому себе.
Стоически проигнорировала это чувство.
Невольно мотнула головой и, моргнув, вдруг почувствовала, как нечто твердое и холодное упирается мне в лицо.
Отчетливо запахло мхом и влагой. Приятное вечернее тепло обволакивало кожу, голоса людей стали тихими и почти что убаюкивающими.
Проснулась.
Слава тебе, Господи.
Впрочем, радость продлилась не дольше секунды. перевернувшись на спину, увидела рядом хмурую Грагшу, которая неразборчиво шептала что-то помятому и какому-то усталому Рэйну.
Заметив, что я пришла в себя, старшая мать замолкла, а парень с сочувствием натянул губы.
— Все сложнее, чем я думала, — сказала внезапно старуха.
Сложнее? да неужели?! Всплеск злости был похож на пчелиный укус: меня сначала будто укололо, а потом ядовитый жар побежал по телу.
— Как же меня все это достало! — вспылила, вскакивая.
— Дарина! — Рэйн подался ко мне и схватил за локоть, — успокойся! — нежность в его голосе резко заменил повелительный тон.
Это лишь подлило масло в огонь. Выдернув руку, я отчеканила:
— Что?! один раз меня трахнул и терь решил, что можешь приказывать? — Рэйн отшатнулся, изумленный, и оскорблено на меня уставился, — а не пойти ли тебе… — вдруг я вспомнила про Грагшу, и моя внутренняя истеричка, которой дали, наконец, волю выплеснуть накопившееся, решила, что отдуваться должен не только Рэйн, — да пошли вы все! Со своими трансами, смесями и вуду! Вы у меня уже поперек горла стоите! Вы… — тут я осознала, что уложили меня посреди стойбища, возле общего костра, где собиралась по вечерам стая. И хотя до этого часа еще было далеко, и все пока занимались другими делами, любой и каждый видел и слышал меня сейчас, — все… — стоило бы остановиться, но истеричка решила иначе, — вы все меня достали! Ненормальные дикари! Я и духа вашего больше не выдержу, — понимала, что говорю лишнее, и никто, кроме Грагши да Рэйна, даже примерно не представляет, что происходит и чем они провинились… Но время остановиться, извиниться и взять слова обратно упущено. Я пошла до конца, — ноги моей больше не будет в этой стае! — рыкнула, как итог, и, развернувшись на девяносто градусов, метнулась прочь со стойбища. Я успела дойти до границы лагеря и скрыться под тенью опушки, прежде чем чья-то сильная рука меня поймала и заставила остановиться.
— Ничего не хочу слушать, Рэйн, — ответила, не оборачиваясь! почему-то не было сомнений, что это он. Кто еще б кинулся за мной?
— Не надо слушать, — ответил альфа, — лучше сама скажи.
— Что сказать? — огрызнулась я и посмотрела на него грозно. Рэйн глядел с подкупающим добродушием.
— Все, что хотела сказать, но не позволяла себе, — он качнул плечами и признался с сожалением, — ведь ты немало пережила. А никто из нас даже не удосужился послушать спросить, что ты хочешь, что ты, именно ты, собираешься делать.
Стало совестно от того, как я взбесилась и наорала на него.
— Мы только и делали, что думали за тебя и решали за тебя, — тем временем продолжал Рэйн, — а с тобой так нельзя, — он усмехнулся, его взгляд еще больше потеплел, — теперь я вижу. Ты настоящая альфа, как и я.