— Когда ты в первый раз рассказала свою историю, я поняла, что ты утаенная, — старуха устало оперлась о посох, — но сегодня ты показала мне… всем нам… Что ты намного большее.
Большее? куда уж больше?! Сердце затрепетало. Неужели сейчас все прояснится?
— Настолько большее, что даже я не до конца понимаю, кем же ты являешься, — отозвалась Грагша, и внутри у меня все оборвалось.
— То есть как это? — взвизгнула я. Вся эта подводка, все это многообещающее вступление было ни о чем?!
— Ты знаешь, кто ты, Дарина? — Грагша оглянула меня исподлобья.
— Серьезно? вы спрашиваете это у меня?! — обещание самой себе проглотить гордость как-то забылось, и я снова вышла из себя, — это ведь не я здесь старая мудрая волчица. Или что? должность старшей матери теперь за мной?
Старухе эти слова явно не понравились, а вот среди наблюдающих даже раздалась пара смешков.
— Ты остра на язык, утаенная, и один раз ввиду твоей исключительности, я это тебе прощу. Но плюнешь в меня ядом еще раз — пеняй на себя, — в ее речи не слышалось ни желчи, ни ярости, однако мурашки пробежали по спине. Может, потому что старуха произнесла все это совершенно хладнокровно и совершенно серьезно, без смеха, без злости, без лишних эмоций, и оттого верилось, что она действительно не побоится ответить на колкость.
Потому я покорно потупила взгляд в землю и невольно закусила нижнюю губу, будто боялась, что едкости сами собой выскочат наружу, если не закрыть чем-то рот.
— Истории гласят, что некоторые из утаенных умеют принимать истинную форму. И лишь единицы из них, как ты, могут превратиться в совершенного волка сразу. Однако… — Грагша грузно вздохнула, — я никогда не слышала, чтобы утаенный обладал такими способностями, превосходный нюх, удивительная сила, зрение, острее, чем у орла, раны, заживающие за день… Утаенные могут превзойти обычных волков во многих вещах, но все это вещи, данные нам природой, но ты… То, что делаешь ты — это уже сверхприроды.
Я напряженно в нее смотрелась. О чем она вообще толкует?!
— Ты превратилась в белую волчицу. Сразу, одним махом, а сейчас далеко не полнолуние. Более того, ты завыла, — показалось, что здесь Грагша запнулась, но разве эту старуху может хоть что-то настолько поразить, что она, пускай и на миг, потеряет дар речи? — ты завыла так пронзительно, так… Особенно… И все, кто находился рядом, обратились в волков, — она взглянула на меня, и ее глаза заблестели, то ли с восторгом, то ли с разочарованием, она спросила, — неужели ты не помнишь, как сделала это?
— Я… — рассказ Грагши удивил меня, и это мягко говоря. Превратила всех в волков? Своим воем? Что-то мне это напоминало, где-то я это слышала… — я ничего такого не помню, может… — захотелось чуточку обнадежить старуху, — может, разве что какие-то неясные фрагменты остались в памяти…
— У тебя совсем нет связи с внутренней волчицей, — прервала старшая мать и закачала неодобрительно головой, — и наладить ее у меня не вышло. Я бы попыталась еще раз, но не сильно верю в успех.
— У укротителей я познакомилась с другой старшей матерью. Она пыталась мне помочь, много раз. Но ничего не вышло, — согласилась я.
Грагша кивнула с таким видом, будто не было ни малейшего шанса, что если не получилось у нее, то вышло бы у кого-то другого.
— Нет сомнений, тебе следует отправиться в храм, туда приходили все утаенные, туда их призывали, — старуха вдруг наморщилась и зачем-то встала. Наблюдавшие беспокойно закопошились, Рэйн, хоть и обиделся на нее, подскочил к Грагше и подал ей руку.
Старшая мать же положила жилистую ладонь мне на плечо и виновато призналась:
— Но я не могу отвести тебя, и не представлю, кто может, дорога в храм в наши дни известна немногим.
Меня пронзила злость, но не на Грагшу, а, скорее, на судьбу, которая вдоволь надо мной поиздевалась и точно не собиралась останавливаться.
Не хотелось доставлять коварной фортуне больше удовольствия и показывать обиду, потому я благодарно сжала лежащую на моем плече старческую ладонь, прошептала: "Спасибо, старшая мать. Я постараюсь что-нибудь придумать". И, поджав губы, развернулась кругом да направилась в сторону вигвамов.
Мне действительно нужно было подумать, и побыть с собой наедине.