— Какая разница, — рассмеялась девочка. — Все равно деревенщина. Города никогда не видели.
Задетые за живое, друзья стали доказывать, что видели города и почище — Багдад, Каир, Александрию. Названия экзотических городов произвели на девочку впечатление. Она подошла к ребятам и уважительно пожала руки.
— Давайте знакомиться. Меня зовут Вика.
— Вика, горох, овес, — перечислял Андрей луговые растения в отместку за «деревенщину».
Вика не обиделась и предложила вместе покататься за городом на лыжах.
— Если не умеете, буду вашим тренером.
К сожалению, тренером она была еще более язвительным, чем Кувшин. Восклицая: «Браво!», Вика то и дело иронически хлопала в ладоши, придумывала разные обидные клички. Андрей и Василь сначала крепились, понимая, что лыжники из них пока неважные. Палки как назло вываливались из рук, лыжи не слушались. Столкнувшись друг с другом, друзья упали и, поднимаясь, встали на четвереньки.
— Коровы! — расхохоталась Вика. — Смотри, папа. Две коровы на лыжах.
Этого друзья стерпеть уже не смогли. Коровы! Надо же придумать такую жгуче-оскорбительную кличку.
— Ты не Вика, а Крапива! — в сердцах воскликнул Василь.
Сбросив лыжи, друзья заскочили в часовенку-станцию, уселись в кресла и в тот же миг оказались в своем селе.
Утро следующего дня выдалось морозное, но тихое и солнечное, сверкающее инеем и смеющееся миллионами искринок. С коньками, сделанными из затвердевшего воздуха, Василь и Андрей помчались на каток. У самой околицы Василь обернулся и увидел, как из церкви-станции выбежала девочка. Она махала ребятам руками и что-то кричала.
— Андрей, смотри! — удивился Василь. — Крапива!
Это была действительно Вика. Она пришла мириться и выглядела такой виноватой и робкой, что друзья простили ей все.
Через час или полтора на катке очутилась еще одна девочка, совсем незнакомая. Откуда она взялась? Прилетела, видимо, из соседнего города. Была она постарше остальных и одевалась не совсем обычно. На ней ладно сидела легкая меховая шубка, на голове такая же белая пушистая шапка. Тина — так звали девочку. С ней все быстро сдружились и называли по-свойски: Тинка-Льдинка.
Приходила Тина каждый день, и сельская ребятня уже души в ней не чаяла. Оказалась она озорной и шумной заводилой, придумывала разные игры. А каталась на коньках — одно загляденье. Не каталась, а словно порхала; взлетев вверх и сделав несколько оборотов, бесшумно и красиво опускалась на лед. Один мальчик, считавшийся неплохим фигуристом, следил за ней сначала с восхищением и завистью, потом с подозрением, и вдруг воскликнул:
— Это нечестно! У нее антиподошвы.
Ребятишки обступили Тину и, приплясывая, хором кричали:
— Тинка-Льдинка, покажи ботинки! Тинка-Льдинка, покажи ботинки!
Тина, смеясь, поочередно показала ботинки. Подошвы оказались обыкновенными.
— Тогда пояс! — догадался кто-то. — У нее антипояс!
— Нет у меня никакой техники, — говорила Тина.
— Пояс! Покажи пояс! — не унимались ребята.
Они хотели расстегнуть у Тины шубку, но девочка выскользнула и побежала к роще. Увязая в сугробах, все звонкоголосой гурьбой кинулись за ней. На миг Тина обернулась, засмеявшись, что-то крикнула и прибавила ходу. Но ребята догоняли и вот-вот, кажется, схватят за развевающиеся полы. Однако у самой рощи случилось непонятное. Поднялся ветер, взметнулась искристая круговерть. В шелестящем вихре мелькнула серебристая шубка Тины, в тот же миг смешалась со снежной пылью и… пропала. Стих ветер, улеглась поземка, но девочки уже не было.
Первым сообразил, в чем дело, тот самый мальчик, который несправедливо обвинил Тинку-Льдинку в обмане.
— Ребята! Это же снегурочка!
Трех и четырехлетние малыши счастливо взвизгивали, скакали и картаво восклицали:
— Снегулочка! Снегулочка!
Но что возьмешь с этих несмышленышей? Более взрослые ребята с грустью озирались вокруг: опустели, осиротели снежные поля. Даже смешливая Вика притихла, а грудь Василя сжало такое горе, что в глазах защипало. Боясь расплакаться при ребятах, он побежал домой. И только здесь дал волю слезам.
— Василек, что с тобой? — спросила мама.
— Снегурочка, — всхлипнул мальчик. — Умерла снегурочка.
Мама и папа утешили: снегурочка и другие стихийные существа никогда не умирают; они вечны, как вечна сама природа.
Может быть, взрослые правы, — подумал на другой день Василь. Но от этого все равно не легче. Андрей признался, что он тоже ревел дома вовсю. Вика ободряла друзей, как могла: «Такое, — говорила она, — случается почти со всеми».
Однажды под Новый год Вика принесла весть: к ним на большую загородную елку приходила снегурочка с дедом Морозом. Но то была совсем другая снегурочка — застенчивая и тихая. А Василь тосковал именно по Тинке-Льдинке, озорной и шумной, как снежная метель.
Ранним утром, когда над полями еще висела мгла, Василь вышел за село и остановился у той самой рощи.
— Тинка-Льдинка, где ты? — тихим голосом спросил он. — Покажись!
Но угрюмо молчали деревья, тихо в сумеречных полях. В космическом беззвучии, пульсируя в ледяных высотах, догорали перед рассветом последние звезды. И такой заброшенностью веяло от холодных высот и равнин, что на глазах мальчика навернулись слезы.
Но вот порозовели макушки снежных барханов, встающее солнце алыми брызгами расплескалось на пушистых шубах деревьев, на мохнатых шапках кустов. И все вокруг ожило и заулыбалось! Улыбались сугробы, сверкали и смеялись нарядившиеся в хрусталь березы. И даже в серебристой поземке звенел серебристый смех.
Василь счастливо ахнул: это же снегурочка! Живая, искристо озорная снегурочка!
— Здравствуй, Тинка-Льдинка! — воскликнул он и помчался поделиться радостью с мамой и папой.
С тех пор рощу эту Василь так и называл: Тинка-Льдинка. Даже летом, когда роща, давно сбросив белую снежную шубу, оделась в зеленое платье. В жаркие дни, как ни спешили друзья к Кувшину, они обязательно сворачивали сюда. И снегурочка-роща встречала их ласковой прохладой.
А за рощей, за этой звеневшей листвой и птичьими голосами Тинкой-Льдинкой, ярким многоцветьем открывалась степь — модница тетя Зина. Ребята часто слышали ее далекий певучий голос, иногда встречались, когда она становилась девушкой с приветливым и ясным лицом. Друзья делились с тетей Зиной новостями, спорили о цветах и звездах. Но о беседах с феей весенних лугов ничего не говорили Кувшину, опасаясь вызвать с его стороны град насмешек.
Однако ни снегурочка, ни Кувшин, ни тетя Зина — никто так не владел душой Василя, никто так не занимал его мысли и чувства, как таинственный Пастух. Однажды, еще затемно, мальчик прокрался за околицу и в предутреннем мглистом мареве увидел плавающие силуэты лошадей. Чуть в стороне на сухом пригорке, где всегда цветет иван-чай, сидел человек и тихо наигрывал на свирели — пробовал, видимо, какую-то новую мелодию. Какой человек — не разглядеть и не разгадать. Близкое присутствие мальчика обеспокоило его. Он встал и ушел в поле.
Василь кинулся за ним… Но только метелки трав колыхнулись и тень неясная мелькнула во мгле. Клубы тумана еще, казалось, хранили его дыхание и в травах будто слышался шорох шагов. Но самого Пастуха нет.
Мальчик чуть не заревел от досады, а днем часто спрашивал взрослых: как поговорить с Пастухом или хотя бы увидеть его? Но те только разводили руками.
А тут вскоре вокруг села возникла блуждающая зона. И снова загадки! Папа говорил, что в зоне, в радиусе до ста километров, биосфера освобождается от недобрых гостей.
— От колдунов и ведьм? — спросил Василь.
— И от многих других. Уходят они через зону невидимками, в виде сгустков информации. И только где-то в далеком прошлом материализуются. Толком мы не знаем. Незваные гости ночью на короткое время могут становиться видимыми и осязаемыми и здесь. Сфера Разума как бы в нерешимости: выбрасывать их в прошлое или нет. Но эти временные пришельцы не опасны — биосфера не даст людей в обиду.
— А правду говорят, что зона — болезнь биосферы?