Но внизу все та же жуть — планета, исхлестанная железными и шоссейными дорогами, чудовищные города, окутанные вулканическим пеплом и чадом, леса, трещавшие под натиском огромных железных жуков-бульдозеров.
«Люди того времени не только привыкли, но и уже не могли поступать иначе, — рассуждал сам с собой Василь. — Но к чему все это приведет?»
«К чему приведет? — спросил кто-то, и Василь вздрогнул: он догадался, что это голос Сферы Разума. — Изволь, могу показать, чем все это могло кончиться».
Василь увидел такое, отчего по спине побежали холодные мурашки. Города разрастались, зеленые поля и леса, вечно обновлявшие атмосферу, исчезли совсем. Кислород вырабатывали кислородные фабрики. Они же поглощали промышленные отходы и чад — воздух стал чище и прозрачнее. Люди уже не прятались в скафандры, как тот японский полицейский. Они сделали хуже: превратили всю естественную среду обитания в сплошной космический скафандр, окружив планету искусственной атмосферой, заковав ее в железо, пластик и бетон. Кругом — полчища жужжащих транспортных и обслуживающих машин, густой лес металлических конструкций. И в таком «лесу», в этих железных джунглях — ничего живого, кроме машиноподобных людей.
— Вот этого уже не было! — испуганно возразил Василь.
— Верно, не было, — согласился невидимый голос. — Но могло быть. Тот вариант развития цивилизации, который вы видели, заводил в тупик. Чем бездумнее человек «покорял» природу, тем больше она становилась для него чуждой — насилие не рождает близости, не создает родства. Вместо естественной среды обитания создавалась искусственная, синтетическая. Но и среда в свою очередь формировала человека, делала его похожим на себя. Синтетическая цивилизация создавала синтетического человека с его однобоким машинным мышлением, подрывала его духовную и нравственную сущность. Как тут быть? Ликвидировать техническую среду и уйти в леса? Помните свое полуобезьянье существование? Нет, конечно. Цивилизации пришла пора перейти на более высокую, качественно новую ступень. В конце двадцать первого века, в условиях всеобщего братства народов возникла мысль: перевести машинно-технологическую эволюцию в русло эволюции биологической. Ученые пришли к выводу, что биология — это высший тип технологии. В основу была положена идея о безграничных возможностях живого вещества. Давайте кое-что вспомним, полистаем страницы древних времен.
И очутился Василь в глубинах палеозойского океана. Был он сначала не то амебой, не то первичной клеткой, потом стал многоклеточной червеобразной протоплазмой. Он копошился в тепловатом иле, ползал — осваивал простейшее механическое движение. И все это в непроницаемой вековой тьме. Вдруг забрезжил свет — эволюция сотворила глаза, сложнейший оптический аппарат.
А на каменистой суше еще ни одного живого существа, ни одного крика. Прошли еще миллионы лет, и Василь из сумеречных вод выкарабкался на песчаную отмель, огляделся. Во влажном тумане, похожем на пар, качались гибкие травы, проросли древовидные папоротники. Василь смутно помнит, что он ползал черепахой с крепким, как броня, панцирем — еще одно изобретение природы; сотрясая землю, бегал бронтозавром и вдруг птеродактилем взлетел вверх — эволюция «придумала» перепончатые крылья. Живое вещество, догадывался Василь, осваивало воздушное пространство.
Сверху он видел, как ожившая, ощущающая, но еще не мыслящая материя, приспосабливаясь к среде, понемногу осваивала всё новые «технические идеи». Заискрились разряды у электрических скатов, летучие мыши ориентировались с помощью ультразвуковой локации, голотурии освоили реактивное движение. Наконец природа сотворила чудо, свое вершинное достижение — человеческий мозг. Материя стала думать… Василя вдруг осенило: живая природа, биосфера создала мозг не случайно и не для своего собственного истребления, а напротив…
— Верно, — подхватил учитель (или это была сама Сфера Разума?) неокрепшую мысль мальчика. — Не для истребления, а для перехода живой природы в качественно иное состояние. Биополя, ультразвуковая локация и даже чудо-мозг возникли на молекулярно-химическом, или, как мы сейчас называем, на первом биоэнергетическом уровне. Могла ли природа сама, без помощи своего мыслящего органа — человека, перейти на второй и более высокий уровень — квантовомеханический, с его неисчерпаемыми возможностями? Нет, не могла, ибо природа творит только то, что возможно и полезно в ближайшем поколении, из того материала, который находится под руками. Заглядывать в далекое будущее, «проектировать» себя ей не дано. Единственная задача живого вещества — приспособиться и выжить в медленно изменяющихся условиях геологической эпохи. И природа успешно справилась с этим. Но вот в ее лоне возник человек и почти сразу же взял в руки каменные орудия, потом металлические, потом многие другие. На смену медлительной геологической эпохе пришла стремительная эпоха технологическая. И природа была застигнута врасплох.
Голос затихал… Вернее, слова странным образом становились собственными мыслями Василя и разворачивались в картины. Мальчик видел, как миллионами лет каждая травинка и бабочка, каждое дерево «привыкали», приспосабливались к ритмично чередующимся сменам зимы и лета, ночи и дня, к вечно повторяющимся ливням и грозам. Но что могли поделать те же хрупкие бабочки и те же деревья перед внезапно возникшими топорами и бульдозерами? Живая природа словно взывала к человеку, к своему неуемному детищу. Василю казалось, что он даже слышал ее жалобный голос, теряющийся в грохоте машин, в скрежете металла. Не торопись, просила она человека, изменяй окружающую среду медленно, миллионами лет, и я приспособлюсь к твоим потребностям познавать мир и повелевать им. Я создам гибкие и послушные тебе биополя, и они заменят заводы и электростанции. В своей микропамяти я буду хранить все, что пожелаешь: одежду и пищу, все твои знания, всю материальную и духовную культуру.
Но природа была нема. Да и человек остался бы глух, если бы и слышал ее призывы. Человек не в состоянии ждать миллионы лет. Он не мог ждать и года. Все, что он придумывал, необходимо было реализовать немедленно. Иначе топтание на месте, застой. Темпы технического прогресса и синтетической цивилизации возрастали. Стонущая природа с трудом сопротивлялась, залечивала свои раны. Но в конце двадцатого века существование биосферы и ее детища — человека было поставлено под угрозу.
Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не знаменитый Азорский эксперимент, о котором Василь уже кое-что слышал. А сейчас увидел.
Под ним двадцать второй век и Азорские острова, окутанные силовыми сферами лабораторий — прозрачными, цветными, решетчатыми. В лабораториях — опытные образцы со всех континентов. Деревья и травы, связанные с ними насекомые за десять лет прошли здесь эволюцию, которая без вмешательства человека длилась бы миллионы лет, если бы вообще началась. Эволюция прокручивалась за сутки, минуты, секунды. И что особенно важно: это было естественное развитие, лишь ускоренное учеными. Сохранился даже естественный отбор: в борьбе за существование побеждал тот, кто быстрее приспособился к нуждам человечества, кто лучше впитал в себя достижения его рук и разума. В увеличенном размере Василь увидел пульсирующую живую клетку. Хрупкая и самая обыкновенная, она питалась уже не только соками земли, но и «соками» микромира, черпала из его бесконечных глубин неведомую энергию. Она, эта энергия, стала для органической ткани столь же необходимой и живительной, как солнечный свет и летние ливни. Живая клетка вмещала в себя и микромир, и мегамир.
Опытные образцы шагнули из лабораторий на материки и в борьбе за существование постепенно вытесняли своих «первобытных» предшественников. Вместо прежних трав прорастали новые; годами набирали силу деревья — вроде те же, но в своих сокровенных глубинах совсем другие. Что же делали островки новой биосферы? Сначала, как заметил Василь, исчезли ненужные линии электропередач. Биосфера, догадывался Василь, наряду с фотосинтезом и выделением кислорода выделяла и новую энергию. Леса и поля как бы дышали этой биоэнергией, способной превращаться в любой другой вид энергии и в любое вещество. Исчезли электростанции, зарастали травой угольные шахты и пашни.
Зрелище до того занимательное, что Василь поудобнее уселся на облаке (он с удивлением обнаружил, что ему дали такую возможность), вместе с ним плыл над Землей и удовлетворенно улыбался. Его радовало происходившее внизу. Если раньше кичливая техносфера с торжеством, с визгом и скрежетом наступала, раскидываясь коптящими заводами и «рощами» металлических конструкций, то сейчас она съеживалась, как проколотый воздушный шар. Шоссейные и железные дороги как-то незаметно исчезали, растворялись в пахучих травах, а заводы и электростанции — в прохладных лесах. Обратное наступление шло сравнительно медленно, около ста лет, но промелькнуло перед глазами мальчика за считанные минуты. И вот биосфера полностью… Василь захохотал: биосфера полностью проглотила техносферу!
— Проглотила? — Смех учителя, уловившего мысли мальчика, раздался где-то рядом. — Сказано слишком сильно. Живая природа не проглотила, а вобрала в себя техносферу, переложила на свои плечи ее обязанности, ни в малейшей степени не утратив своей естественности, своей изначальной красоты.
Учитель еще о чем-то рассказывал, но Василь его уже не слышал. Ему вспоминалась красота родных лугов…
— А как возникло название Сфера Разума? — спросил кто-то из учеников.
Замечтавшийся Василь вздрогнул и оглянулся. Он и не заметил, как его удивительное путешествие по странам и эпохам закончилось. Сидел он уже не на облаке, а на пригорке в окружении одноклассников.
— Об этом подробно позже, — старый учитель встал и, разминаясь, начал ходить перед ребятами. — Коротко суть такова. Еще в давние времена ученые и философы верно говорили, что человек из окружающей среды беспрерывно строит свое продолжение, свое «неорганическое тело» — тело цивилизации. Позднее русский ученый Вернадский техносферу, всю материальную оболочку Земли, созданную трудом и разумом человека, предложил называть ноосферой — сферой разума. Мы и сейчас пользуемся этим термином, вкладывая в него новый смысл. Если раньше человек естественную сферу обитания преобразовывал в искусственную, в свое «неорганическое тело», то наша цивилизация стала органической, естественной. Она стала человечной и поэтичной. Если до этого людей окружали роботы — скучноватые и туповатые железные детища техносферы, то сейчас разумная природа подарила нам…
— Аоллу! — вырвалось у Наташи Быстровой.
Ребята рассмеялись. Учитель улыбнулся и сказал:
— Не только ее, но и многих других. Уже с первых шагов жизни они приучают нас воспринимать природу по-братски. Искусства, науки, да и вся наша жизнь многим обязаны тем родственным узам, которые связывают нас с ветром и шелестом трав, с цветами и деревьями, со всеми явлениями вселенной.
На учителя посыпались вопросы, которых тот, видимо, ожидал.
— А когда стали приходить природные существа?
— Говорят, что раньше их не было. Как же люди обходились без них?
— Вот так и обходились, — историк развел руками и, вспомнив что-то, улыбнулся, отчего вокруг глаз веером побежали морщинки. — На первых порах наши волшебные леса и поля были пустынными, как в старые времена. Но вот сто двадцать лет назад, в дни детства Сферы Разума и моего собственного детства, произошел со мной один забавный случай. Желаете послушать?
— Желаем!
— Пятилетним малышом я вышел из города, — с видимым удовольствием начал учитель. — Поля и рощи манили меня. Сам не свой от радости, я мчался, оставляя позади кусты и деревья. И только солнце не отставало, оно мчалось и скакало надо мной, точно огненный конь. Но вот остановился я, огляделся и понял, что обратно дороги не найти. Конечно, Сфера Разума нашла бы способ оповестить родителей, но выручила меня на сей раз необычно. Изрядно перетрусил я тогда. Пригорюнившись, сел на бугорок. Вспомнились сказки, населенные волшебными и добрыми существами. Они, конечно, помогли бы. «Жаль, что феи и гномы живут только в сказках», — почти вслух подумал я.
— Не только в сказках, — послышался вдруг в траве обиженный голосок.
Я вгляделся. Под цветком ромашки, как под белым зонтиком, сидел малюсенький человечек в шляпе и кожаной куртке. Одна нога у него разута, рядом лежал сапожок.
— Гномик? — удивился я.
— Конечно, — человечек все еще хмурился. — Пора бы узнать.
— Но… — хотел сказать, что это неправда. И вдруг поверил, что передо мной настоящий и живой гномик. — А что ты здесь делаешь? — спросил я.
— Угадай?
— Отдыхаешь.
— Вот и промахнулся, — рассмеялся человечек. — Гномы никогда не отдыхают. Мы народ трудолюбивый. Сейчас я ремонтирую сапог.
Он постучал по каблуку крохотным молоточком, потом осмотрел сапог и остался доволен.
— Вот сейчас можно идти домой. Я живу недалеко.
— А как же я? Помоги найти дорогу.
Но гномик отказывался, ссылаясь на свою «чрезвычайную занятость». Эти слова рассмешили меня, и я весело упрашивал его. Гномик хмурился, недовольно пожимал плечами и наконец сжалился.
— Топай за мной.
Гномик забавно семенил ногами, часто останавливался у колокольчиков и постукивал молоточком по их голубым чашечкам. Цветы, к моему удивлению, звенели, как серебряные колокольчики. Он рассказывал о кузнечиках и разных жучках, с большой симпатией отозвался о муравьях — таких же трудягах, как гномы. Я не заметил, как подошли к городу. Гномик попрощался и скрылся в травах. С тех пор я часто уходил в знакомые поля. Гномика больше не встречал, но чувство, что здесь мой друг, меня не покидало. Похожие случаи с детьми вскоре были отмечены в других странах. Феи, дриады, эльфы приходили на короткое время. Сфера Разума была еще в нерешительности, словно спрашивала: понравится ли?
— Понравилось? — спросил кто-то.
— Еще как!
— А правда ли, что природные существа покинут нас, когда станем взрослыми? — Неправда, — возразил учитель. — С некоторыми пред- ставителями Биосферы вы будете встречаться всю жизнь. Они — такая же экологическая среда, как роса на цветах или свежий ветер с полей. Я, например, люблю беседовать с моим давним другом, мудрым старцем. У вас наверняка уже есть свои любимчики. Назовите их.
— Аолла, — быстро ответила Наташа.
— Вряд ли, — засомневался учитель. — С океанидами вы провели всего два часа.