-- А потом?
-- Потом в Петербург, в Петербург! Туда стремится душа моя!..
-- Что вы, в гражданскую или военную думаете вступить?
-- Что вам сказать? В гражданскую у меня нет охоты, а в военную -храбрости.
-- Куда-нибудь да надо же; нельзя не служить.
-- Конечно, но...
-- Что?
Гоголь молчал. Через несколько минут я сделал ему вопрос, ответа не было: он заснул. Мне жаль было его будить, и я, следуя данному совету, устремив взор в голубое небо, задумался. Мысли мои развернулись, воображение указало цветущую перспективу моего будущего; ощущения неиспытанные посетили мое сердце, осветили душу. В первый раз я так замечтался: как мне было весело, отрадно, фантазия моя окрылилась и увлекла меня в неведомый мир. Чего не перечувствовал я в те минуты и чего не посулило мне мое будущее!.. Приводя теперь на память минувшие грезы, невольно вспоминаю мое бесцветное прошедшее, горестное, безотрадное. При первом вступлении на поприще службы у меня, как говорится, крылья опустились: не до летанья было. Мне объявили, что я даже стоять не умею и на восемнадцатом году от рождения начали учить стойке. Выучив стоять, как подобает человеку, на двух ногах, стали учить стоять, как болотную птицу, на одной; а там повели гусиным шагом: сначала в три приема, потом в два и наконец в один. Таким алюром далеко не уйдешь...
Тень от деревьев протянулась; зной спадал; было около шести часов. Я разбудил Гоголя.
-- Славно разделался с храповицким, -- сказал он, приподымаясь и протирая глаза. -- А вы что делали? тоже спали?
-- Нет, -- отвечал я, -- по вашему совету я лежал на спине и фантазировал.
-- Ну что ж? понравилось?
-- Очень!..
-- Примите к сведению и на будущее время, глядите на небо, чтоб сноснее было жить на земле.
Переправясь обратно через реку, мы пошли к известной хате, чтобы по той же дороге возвратиться к Ивану Федоровичу. На завалине сидел Остап понурясь.
-- За что вы меня так обидели, -- спросил он Гоголя очень серьезно, -что я вам сделал?
-- Чем же я тебя обидел? -- сказал Гоголь с недоумением, посматривая на Остапа.
--Чем! жинку мою нарядили как пани, подчиваете варенухой на серебряном подносе, величаете сударыней матушкой, а мне -- батьку городничего, хотя бы спасибо сказали, чарку горелки поднесли!
Остап разразился громким смехом. Марта вышла из хаты без Аверки и, усмехаясь, низко поклонилась.
-- О неблагодарный! -- трагически произнес Гоголь, указывая на Марту. -- Не я ли обратил волчицу в агницу?!
-- Правда, правда, за это спасибо, ей-богу спасибо!.. готов хату прозакладывать, что сегодня во всем селе нет молодицы разумнее моей жинки. А где ж городничий? -- прибавил Остап, взглянув на жену.
-- Уклался спать,-- отвечала Марта, засмеявшись.
-- Вот какую штуку вы нам выкинули! -- продолжал Остап. -- Не знаем, что будет с нашего Аверки, а уж городничим наверное останется до смерти.
-- А кто знает! может быть... -- начала было Марта, но Остап закрыл ей рукою рот.
-- Молчи, дура! -- сказал он. -- Паныч шутит, а ты, глупая баба, уж и зазналась! Молись богу, чтоб был честным человеком -- для нас и того довольно.
Остап пустился в рассуждения, острил над женой и рассказывал смешные анекдоты, как жены обманывают своих мужей. Гоголь, со вниманием слушавший Остапа, хохотал, бил в ладони, топал ногами; иногда вынимал из кармана карандаш и бумагу и записывал некоторые слова и поговорки. Я не раз напоминал ему, что пора итти, но Гоголь не мог оторваться от Остапа.
-- Помилуйте, -- говорил он, -- да это живая книга, клад; я готов его слушать трои сутки сряду, не спать, не есть!
Наконец я почти насильно увлек его. Мы пошли по прежней дороге, через леваду, и добродушные хозяева провожали нас до самого перелаза. Марта принялась было просить у нас опять прощения, но Остап ее остановил.
-- Перестань, -- сказал он, -- они тебя дразнили как цуцика, им того и хотелось, чтобы ты лаяла на них как собака.
Подымаясь на гору, в саду Ивана Федоровича Гоголь не переставал хвалить Остапа.
-- Какая натура! -- говорил он. -- Какой рассказ! точно вынет человека из-под полы, поставит его перед вами и заставит говорить. Кажется, я не слышал, а видел наяву то, о чем он рассказывал.
В саду играли в горелки; барышни с криком и визгом бегали по дорожкам. Гоголь, более предусмотрительный, повернул влево к флигелю, а я, думая пробраться в дом, попал, как кур во щи: едва меня завидели, как в ту ж минуту поставили в пары и заставили бегать, что, по тесноте моих панталон, крайне было для меня неудобно и даже опасно.
Отец мой заигрался в бостон, и как ночь была темная, а дорога дурная, то по просьбе гостеприимного хозяина он остался переночевать.
После чая мы перешли в комнаты и продолжали играть в фанты. В этот раз Гоголь не мог отделаться и также участвовал в игре. Он был очень неразвязен, неловок, краснел, конфузился, по целому часу отыскивал колечко, не мог поймать мышки и, наконец, выведенный из терпения неудачами и насмешками, отказался от игры прежде ее окончания.
За ужином мы опять сели рядом с Гоголем. Я был очень огорчен, что отец мой остался ночевать: предположения мои насчет охоты не осуществились.
-- О чем вы так задумались? -- спросил меня Гоголь.-- Вы, кажется, не в своей тарелке.
Я объяснил причину моих сокрушений.
-- А вы большой охотник?
-- Страстный!
-- Часто охотитесь?
-- Если удастся, завтрашний день в первый раз буду охотиться.
-- Вот как! Так, может быть, вы вовсе не охотник, и если дадите сорок промахов, то и разочаруетесь.
-- Дам сорок тысяч промахов, но добьюсь до того, что из сорока выстрелов сряду не сделаю ни одного промаха.
-- Ну, это хорошо; это по-нашему, по-казацки!
Для ночлега мне отвели комнату в доме, а Гоголь, приехавший днем прежде, расположился во флигеле. На другой день, часу в восьмом, отец мой приказал запрягать лошадей. Я пошел во флигель, чтоб попрощаться с Гоголем, но мне сказали, что он в саду. Я скоро его нашел: он сидел на дерновой скамье и, как мне издалека показалось, что-то рисовал, по временам подымая голову кверху, и так был углублен в свое занятие, что не заметил моего приближения.
-- Здравствуйте! -- сказал я, ударив его по плечу. -- Что вы делаете?
-- Здравствуйте, -- с замешательством произнес Гоголь, поспешно спрятав карандаш и бумагу в карман. -- Я... писал.
-- Полноте отговариваться! я видел издалека, что вы рисовали. Сделайте одолжение, покажите, я ведь тоже рисую.
-- Уверяю вас, я не рисовал, а писал.