С этим весьма положительным явлением, характерным для советской исследовательской мысли, и встретился инженер Пичуев, когда познакомился с метеорологами.
Получилось это так.
Метеорологи разрабатывали новые аппараты для автоматической радиопередачи сигналов погоды, то есть температуры, влажности, направления ветра и так далее. Радиостанции с этими приборами (сокращенно - АРМС) устанавливались в разных местах страны, чаще всего в горах, на островах, в малодоступных местностях. Ежедневно в определенные часы радио автоматически передает нужные синоптикам сведения, на основании которых составляются специальные карты погоды. Но метеорологи оказались жадными и требовательными (впрочем, так же, как и многие другие ученые). Им было мало сведений, посылаемых радиостанцией. Они захотели видеть собственными глазами, как выглядят облака над пустынным островом, где никого нет, и только торчат одинокие мачты антенны. Им нужно было знать, что это за облака. Перистые или кучевые? Нет ли вдали грозового фронта? А если так, то не могут ли уважаемые специалисты телевидения сделать простой аппарат, который несколько раз в день показывал бы состояние неба.
В Институт электроники и телевидения приехал старый радиоинженер Борис Захарович Дерябин. После недолгого разговора с директором Бориса Захаровича привели в лабораторию к Пичуеву.
Это было на другой день после того, как Гораздый и Усиков приходили к нему за помощью.
Непонятное, двойственное чувство испытывал Пичуев, встречая старого инженера. Еще студентом слушал его лекции, учился по его учебникам и втайне завидовал человеку, когда-то работавшему в Нижегородской лаборатории, где были созданы первые в мире мощные радиолампы. На волжском берегу начиналась советская радиотехника.
И вот сейчас перед Вячеславом Акимовичем сидит старик с усталыми глазами, прикрытыми стеклами очков, дрожащей рукой пощипывает редкие седые усы и тусклым голосом говорит о цели своего посещения.
Ничто его не трогает. Все осталось позади - и слава и смелые дела. Учебники Дерябина устарели. Написаны новые, возможно его бывшими учениками. Некоторые из его студентов стали видными учеными, докторами и кандидатами наук, руководителями лабораторий, вроде самого Пичуева. А старый инженер уже давно бросил кафедру в радиоинституте, где читал телемеханику, удалился на "покой", в маленькую лабораторию, и сейчас возится потихоньку с радиозондами и метеоприборами. Скучная судьба!
Вячеслав Акимович относился к старику Дерябину с чувством искреннего уважения за прежние дела, но в то же время жалел его, как неудачника. Такое блестящее начало - и такая бездарная, серенькая жизнь! Двадцать лет молчит Дерябин: ни одной напечатанной работы в журнале, ни книги, ничего. Иногда в юбилейные даты в какой-нибудь статье вспомнят старика как сподвижника знаменитых русских радиоинженеров, причем многие читатели так и не знают, живет ли на белом свете Борис Захарович Дерябин или давно уже нет его.
- Извините, я вас перебью, - мягко проговорил Пичуев, когда представитель института метеорологии стал подробно излагать пункты технических условий. - На каких волнах должна работать установка?
Дерябин снял очки и удивленно взглянул на молодого инженера: "Шуточки изволите шутить!"
- По-моему, я выразился достаточно определенно. Никто не разрешит нам занять широкую полосу на коротких волнах.
- Согласен. Значит, речь идет об ультракоротковолновом диапазоне?
- Да, в первом варианте. Затем подумаем о дециметровых волнах.
- Но вы подумали о дальности?
Борис Захарович смерил недовольным взглядом дерзкого юнца. Не успел в инженеры вылупиться, а уже старшим указывает, подсмеивается... Да если бы он, Дерябин, не думал о дальности, то разве пришел бы сюда с заказом? "Ах, эта молодежь!" - подумал он, точь-в-точь как тридцатилетний Пичуев, когда разговаривал со студентами-изобретателями.
- Вы что-нибудь слыхали о конструкции Пояркова? - спросил в свою очередь Дерябин.
- Впервые слышу эту фамилию. Насколько я помню, она не встречалась в радиолитературе.
- Вот то-то и оно, что в литературе! Кстати, вы у нас в метеоинституте когда-нибудь бывали?
Пичуев вздохнул. Смешной старик! Сейчас будет рассказывать о каком-нибудь технике из метеоинститута, который вдруг ни с того ни с сего решил проблему дальности телевидения...
- Видите ли, - начал Вячеслав Акимович, приглаживая торчащий вихор на затылке и думая о том, как бы не обидеть гостя, - мы получаем отчеты из смежных институтов, близких нам по специальности, но интересоваться, что делается в области... ну, допустим... предсказывания погоды или... консервирования продуктов - что тоже дело не маленькое, - нам как-то не приходилось. Вы же понимаете, - подбирал он слова, - не наше дело.
- Наконец-то я вас узнал! - с невидимым облегчением проговорил Дерябин, вновь надевая очки. - Думаю - где же я встречал этого молодого человека? Ума не приложу. А когда сказали "не наше дело", сразу вспомнил. Признавайтесь: телемеханику мне сдавали?
- Очень давно.
Пичуеву не хотелось поддерживать этот разговор. Ну, сдавал. Ну, тройку получил... Очень странно напоминать взрослому человеку о мокрых пеленках его детства! Мало ли что бывает в этом возрасте...
- Виноват я перед вами, - строго глядя на молодого инженера, говорил Дерябин. - Каюсь. Не сумел, старый хрыч, требовать. Студент вы были старательный и способный. Математик. Теорию передающих устройств знали. Приемники знали. Все основные дисциплины сдавали на пятерки. А как дело дойдет до прикладной радиотехники или, скажем, механики, технологии, химии, то, прошу прощения, спустя рукава относились вы к этим предметам. Не родные они вам были, пасынки.
- Однако я все-таки занимаюсь телевидением, - чуть усмехнувшись, возразил Пичуев, поднося спичку к трубке. - Прикладная радиотехника! Да еще какая! Обнимает десятки дисциплин. Правда, метеорология и высотные зонды меня мало трогают. Что ж теперь делать! Человек я земной, скучный.
- Допустим, - согласился Дерябин и, заметив, что его бывший студент недовольно передернул плечами, сказал в оправдание: - Старики не всегда гладят по шерстке. Прошу извинения. Вам, наверное, кажется, мелким и неинтересным делом я занимаюсь - погодой.
- Нет, почему же? - равнодушно заметил Вячеслав Акимович, - Как всякий труд...
- Можете не продолжать, - старый инженер резко оборвал ненужную фразу, сказанную Пичуевым из вежливости. - Не о том речь идет. Я бросил лабораторию в крупнейшем институте страны, расстался с кафедрой и студентами вовсе не затем, чтобы смирно доживать свои дни в тихой обители, где седобородые старички колдуют над приборами и предсказывают на завтра дождливое утро или ясный день.
Пичуев удивленно посмотрел на вдруг помолодевшего старика. Есть, оказывается, в жизни даже у самого скучного, сухого человека одна большая любовь, которую он никогда не сможет скрыть от других. Это любовь к своему делу.
- Я к вам не лекции пришел читать, - размахивая очками, продолжал Дерябин. - Но должен напомнить, молодой человек, что многие загадки дальнего приема телевидения объясняются погодой. Полезно, значит, приехать к нам в институт или нет? Полезно. Но это частность. А если бы вы меня спросили, почему я, потомственный радист, возился еще с искровыми разрядниками, - и вдруг на склоне лет пошел в оракулы?
Вячеслав Акимович выпустил вверх облачко дыма.
- Зря вы обижаете своих коллег. Прогнозы все-таки точны.
- Вот именно "все-таки"! А они должны быть абсолютными. Мы пока еще не привыкли к точности диагноза в медицине и прогноза в науке о погоде. Из всех ученых чаще всего ошибаются врачи и метеорологи.
- Верно подмечено. Напрашивается вывод, что труднее всего изучить человеческий организм и явления воздушной стихии.
- Которые, как правило, рождаются на земле, - добавил Дерябин. - Это понятно. И дожди, и ветры, и туманы - все от нее, матушки. Знаете, как изучают местные грунты? Бурят скважину и специальными наконечниками достают из подземных глубин так называемые керны - столбики породы. На одной глубине находится песок, на другой - глина разной структуры, разной влажности. Дошли до воды - тоже берут пробу. Во многих местах надо проследить грунтовые воды. А разве мы, метеорологи, не занимаемся тем же самым? Не изучаем движение влаги, но только в другой среде - в атмосфере?
- Но, кроме этого, вас интересуют и ветры, и температура, и давление.
- Так же как и гидрогеологов движение песков, нагревание почвы и так далее. А практически и нас и их интересует вода. Мы изучаем облака, как гидрогеологи исследуют водоносные пески. Мы берем из различных глубин атмосферы пробы воздуха, а они - породы из недр. Если хотите, мы тоже ставим буровые вышки: луч радиолокатора как бы просверливает толщу неба, и тогда мы видим на экране дождевую тучу, то есть опять-таки скопление воды, движущееся в определенном направлении... Не знаю, сколь убедительны мои примеры, но я себя чувствую представителем одной науки - гидрологии.
Вячеслав Акимович задумался. Он понял, что этот старик с трясущимися руками принадлежит к тем людям, которые настолько влюблены в свой труд, свою профессию, настолько убеждены в ее особой полезности, что пытаются рассматривать ее не как одну из многих отраслей науки, промышленности, культуры, а совсем иначе, с новой, подчас необычной точки зрения. Так художник смотрит на картину прямо и сбоку, издали и вблизи, днем и вечером, при разном освещении. Он подтащит ее к окну, затем спрячет в глубине комнаты, посмотрит из двери. И кажется ему, что видит он в этом творении все новые и новые особенности.
Дерябину далеко за шестьдесят. Он пришел в незнакомую для него область науки и с грузом годов и с теми знаниями, которые, казалось бы, трудно использовать в изучении воздушного океана. В чем сила старого радиоинженера? Нет, конечно, не только в большом опыте и глубоких теоретических познаниях. Кое-какой опыт и вполне приличное знакомство с теорией были и у самого Пичуева. Без ложной скромности он мог в этом признаться.
"Чего же мне не хватает? - спрашивал себя Вячеслав Акимович, слушая своего бывшего преподавателя. - Старик инженер, или, как он себя называет, "потомственный радист", приходит в незнакомый институт, где люди оперируют понятиями, ничего общего не имеющими с радиотехникой: циклон, антициклон, изобары. Приходит гостем, а вскоре чувствует себя как дома. Он придумывает новые радиозонды, буравит небо радиолокаторами, посылает в заоблачные высоты управляемые ракеты. Он, как говорится, "свой человек" в атмосфере, и она для него так же известна, доступна, как земля, по которой он ходит. Геология одна из самых старых наук. Наука об атмосфере родилась недавно. Но Дерябину все равно, он уверен, что метеорологи так же не имеют права ошибаться, как и геологи. Современная техника - это вам не ручной бур, и если человек может достать щепотку породы из глубины в несколько километров, то он достанет и пузыречек воздуха с высоты многих десятков километров".
Дерябин продолжал рассказывать о значении телевидения для исследования атмосферных явлений, говорил о новой ракете с метеоприберами и, наконец, о том, как спорил с ее конструкторами.
- Понимаете, - досадовал он, нервно пощипывая усы, - выбрали совсем не то горючее, пришлось увеличить баки. Мне на всю телемеханику и передатчик совсем чепуховое местечко отвели, не втиснешься. Тут я и говорю: "Мы сами грамотные. Почему взяли смесь не в той пропорции?.. Ах, вес хотели облегчить?" Насчет скорости тоже крупно поговорили...
Понял тогда Вячеслав Акимович, в чем была сила старого радиста. Понял, чего ему самому не хватает, - нет у него широкого технического кругозора, не умеет он подойти к своим работам с другой, непривычной ему стороны, посмотреть свежим взглядом человека иной специальности. Не может он найти решение, не предусмотренное ни справочниками, ни радиожурналами, ни "Основами радиотехники" - толстой истрепанной книгой, оставшейся у него со студенческих лет. Есть множество задач, которые никогда не будут решены, если ты не выйдешь за дверь лаборатории, не увидишь, сколь огромен и многообразен мир. Старый радист, наверное, часами бродил по степям и полям, останавливался у каждого бурового станка, осматривал, как он рассказывал, наконечники, желонки с клапанами, залитые парафином керны, взвешивал, подкидывал их на руках и думал о том, как проще запаивать ампулы с пробами воздуха, взятыми на заданной высоте. Наверное, подолгу он беседовал с геологами-разведчиками, техниками, лаборантами, наблюдал, как исследуется фильтрация грунта, процент поглощения влаги, но мысли его были там, в небе, в облаках. На них он глядел сквозь очки и думал, что все небо должно быть исследовано точно, безошибочно, как почва под ногами, причем тоже каким-нибудь особым методом поглощения, но не влаги, а миллиметровых волн.
Тридцатилетний инженер, начальник лаборатории столичного института, способный ученый, который за последние годы опубликовал несколько интересных работ, Вячеслав Акимович Пичуев сейчас искренне завидовал человеку вдвое старше его, когда-то известному инженеру Дерябину, бывшему своему преподавателю, а теперь скромному сотруднику лаборатории метеоприборов.
Зависть была настоящей, глубокой и благородной. Молодой исследователь не завидовал ни славе, ни положению. Все это рано пришло к нему. Кроме того, в отличие от Дерябина, он обладал и молодостью и здоровьем. Впереди, как ему казалось, длинный ряд нескончаемых лет жизни. Всем был доволен Пичуев. Созидающий труд, уважение друзей и старших товарищей, полная обеспеченность, квартира с балконом на седьмом этаже, библиотека, своя "Победа"... Правда, Пичуев был одиноким, не приходила к нему настоящая любовь. Он ждал ее, но не очень мучился ожиданием, считая, что в жизни это далеко не самое важное.
Чего еще желать? Чему завидовать? Если бы Пичуев мог перенять у скучного, сухого лектора, каким в аудитории тогда казался Дерябин, его особое умение видеть - изнутри, издалека, с любой, даже зыбкой площадки, с чужих балконов двадцатого, тридцатого этажа, - видеть решение не только со своего привычного места, то счастье было бы полным.
"А если подняться так высоко в своей науке - например, радиотехнике, чтоб всюду видеть горизонт? - подумал Пичуев. - Нет, скроются из глаз детали, не заметишь нужных мелочей. К ним надо подходить поближе, постоянно выбирать иные точки обзора. Возможно, лишь тогда и найдется смелое решение?"
Вячеслав Акимович дождался, когда гость заговорил о конкретном задании, и спросил: