Митяй обрадованно метнулся к двери.
Глава 9
"СИСТЕМА БАБКИНА"
Возвратимся на подмосковный аэродром, где готовились очередные испытания летающей лаборатории. Было это поздним вечером. Горели красные сигнальные огни диска, только что спустившегося на свою металлическую башню.
Дерябин оставил Вячеслава Акимовича у входа в башню, а сам отдавал распоряжения технику Бабкину, который настолько привык к срочным заданиям, что его уже ничего не удивляло. Он должен помочь установить аппаратуру к утру? Пожалуйста!
- Смотри у меня, чтоб не повторилась история с батареей! - Дерябин погрозил ему пальцем. - Сам буду проверять.
Бабкин пропустил замечание мимо ушей. Чего там говорить, ошибся! Можно и не напоминать лишний раз, особенно сейчас, когда у него созрел план освободиться от всех батарей и даже от передатчика в диске. Противилось стыдливое чувство, иначе он бы еще днем рассказал Дерябину о своем предложении. Оно было невероятно простым, а потому и представлялось Бабкину наивным, не стоящим внимания. Он боялся даже заикнуться насчет своей идеи, боялся что его сразу поднимут на смех. Многие годы работал инженер Пичуев над задачами телевидения, десятки лабораторий решали их, а с дальностью пока еще ничего не получилось. И вдруг техник Бабкин осчастливил мир. Действительно, курам на смех...
Опустив глаза и глядя "а красноватый отблеск бетонных плит. Бабкин поистине чувствовал их раскаленными, словно пылающий жар обжигал подошвы. Сказать или не сказать?
Борис Захарович ошибался, предполагая, что Бабкин до полуночи проверял аппараты без дополнительной батареи. Не это его интересовало, он исписал свой блокнот формулами и расчетами, пытаясь теоретически обосновать сущность своего предложения. Оно казалось ему стройным и законченным; больше того - Бабкин не сомневался, что придуманная им система практически осуществима. Но почему же он молчит? Почему страшится рассказать о ней? Что это? Ложная скромность? Нет, самолюбие! Бабкин боялся изобрести что-нибудь вроде швейной машинки, то есть вещь общеизвестную. Кто знает, не окажется ли его предложение детским откровением? Ведь он по-любительски занимался телевидением. Совестно демонстрировать невежество перед своим начальником и Пичуевым, инженером из телевизионной лаборатории.
Сейчас оттуда приехала машина с аппаратами. Техники бережно выгружали их на траву. При других обстоятельствах Бабкин сразу бы помчался к ним на помощь, а сейчас угрюмо похаживал вдалеке.
Более солидных людей ночью решили не беспокоить, а потому всем этим хозяйством распоряжалась Надя Колокольчикова. Ее властный, звонкий голос перекрывал и шум мотора и рокот двигателя передвижной зарядной станции. Лаборантка посылала машину за измерительными приборами - ящик с ними забыли погрузить, потом еще нужен был кабель, который не успели выписать. Суматоха! Конечно, если серьезное дело поручать девчонке, ничего хорошего не получится. Бабкин был невысокого мнения об организационных способностях Колокольчиковой. Однако почему бы с ней не посоветоваться по научному вопросу, рассказать насчет своего предложения? Не первый день она работает в лаборатории телевидения и как будто разбирается в этом деле. Недаром в шутку ее зовут "академиком".
"Нет, погожу, - решил он. - Показать себя невеждой перед девицей куда как неприятно. До чего же ядовит бывает девичий язычок! Не язык, а змеиное жало". Бабкин не мог не вспомнить первые дни знакомства со Стешей, тогда ему здорово от нее доставалось.
Он подавил в себе сожаление (Стеша только осенью приедет) и вынул из кармана гимнастерки исписанный формулами блокнот, где в кропотливых, не раз проверенных расчетах все же оставалось одно уязвимое место.
Шевеля губами, Тимофей повторял знакомые числа, в то же время обдумывая, как лучше всего начать разговор с Дерябиным насчет своего предложения. Ясно, что оно покажется ему дерзким. Из института уже привезли передатчик, его необходимо срочно установить в диске - и вдруг какой-то ничего не смыслящий в телевидении техник нагло заявляет: везите, мол, свою бандуру обратно, обойдемся.
Рядом послышался тихий смех. Бабкин поднял голову.
Перед ним словно из-под земли выросла лаборантка Колокольчикова.
- Принимайте в свое подчинение, товарищ Бабкин... Тимофей Васильевич, кажется? - сказала она, не скрывая ядовитенькой улыбки. - Рады?
На этот вопрос Тимофей мог бы ответить отрицательно, но пока еще ничего не понимал. Неужели Борис Захарович назначил его командовать этим рыжим созданием? Слабое, капризное существо! Ведь она отвертку не умеет держать в руках. Как же ей поручить мужскую работу, - скажем, протаскивать кабель сквозь дырки в лонжеронах? Чепуха получается...
А Колокольчикова наслаждалась замешательством Бабкина. В свете сигнальных фонарей диска ее красно-каштановые волосы казались пламенными и трепетали на ветру, как огоньки костра.
Бабкин бросил на нее недовольный взгляд, нахмурив брови, снова углубился в блокнот. "Невежа! - подумала Надя. - Впрочем, что можно ожидать от Бабкина?"
Она его недолюбливала, что объяснялось довольно просто: как самый близкий друг Багрецова, он знал о его увлечении Надей и относился к этому весьма скептически: "Так, чепуха, пустая блажь, зря Димка страдает". А кроме того, что было с его стороны большой неосторожностью. Бабкин препятствовал встречам Вадима и Нади главным образом потому, что догадывался об истинном отношении легкомысленной девчонки к своему другу. Никогда она его не полюбит. Это же сразу видно, не нужно быть психологом.
Надя испытывала странное удовольствие, наблюдая за поведением влюбленного Вадима. Ей нравилось его постоянное внимание, смешная рыцарская услужливость, тайные вздохи и стихи, которые он посылал ей. При встречах Надя зло вышучивала каждую строчку.
Она привыкла к нему и, несмотря на то, что за последнее время сердце ее все чаще и чаще билось при мысли о Жене Журавлихине, не могла расстаться с Димкой. Еще бы! Лестно и приятно чувствовать себя любимой. Надя понимала, что отношение ее к Вадиму эгоистичное, пожалуй немножко нечестное. Сказать ему о Жене? Но это значит - навеки потерять друга: Димка ужасно самолюбив.
Однако и Надя ему не уступит. Совсем недавно Димка попросту обнаглел, о чём нельзя вспоминать без гнева. Сначала все было хорошо. Достал билеты на "Аиду" (не какой-нибудь четвертый ярус, а партер). Надя, конечно, принарядилась, надела длинное вечернее платье, в котором встречала Новый год. "Ну, - думала она, - теперь уже Димке конец, с ума сойдет". Однажды, когда они слушали "Кармен", Димка не на сцену смотрел, а только на соседку, на нее, Надю, не признавая "никаких испанцев". Что ему дон Хозе, Эскамильо и прочие? Даже сама Кармен, кстати, действительно молодая и ужасно красивая, померкла рядом с лаборанткой Колокольчиковой. И на этот раз она была уверена, что "Аида" послужила Димке лишь поводом для встречи. Надя никогда не отказывалась от оперы, причем, вопреки довольно многочисленной категории девушек, ценила в ней прежде всего музыку, восхищалась хорошими голосами, и не только тенорами, хотя у них и наиболее выигрышные партии.
Но какое печальное разочарование! "Аида" не доставила Наде никакого удовольствия. А дело оказалось не в опере. На сцене все было хорошо, однако Надя ушла бы после первого акта, если б не сочла это бестактностью. Кто же тому причиной? Конечно, Димка. Собственно говоря, ничего предосудительного он не сделал. Но это смотря на чей взгляд. Когда Надя, обычно приезжающая за несколько минут до увертюры, отыскала свое место, навстречу ей поднялся Вадим и познакомил с миловидной, пожалуй даже интересной женщиной. "Ольга, - сказала она, протягивая руку. - Я о вас уже слышала". Какое дело оскорбленной Наде, слышала она о ней или не слышала? Но это еще ничего, а главное, что Димка вел себя отвратительно, ужасно: все внимание отдавал приезжей гостье. Правда, они старые друзья, встречались где-то в Девичьей Поляне. Ольга там главный агроном и приехала в Москву в командировку. Но при чем тут Надя? Конечно, она должна была улыбаться, расспрашивать агронома насчет озимых и яровых, но разговор абсолютно не клеился. Димка с агрономом занялись всякими воспоминаниями, а Надя хлопала глазами. Нечего сказать, ужасно весело провела время!
Никакого ревнивого чувства Надя не испытывала. Димка для нее был просто покладистым товарищем, безропотным, готовым исполнять все ее капризы. Вдруг появляется незнакомая женщина, и Димка весь вечер только с ней и говорит. Кому это понравится! Надя светски улыбалась, делала вид, что очень рада встрече, и прятала в глазах колючие снежинки. Она понимала, что Ольга тут ни при чем, у нее и Вадима теплые, дружеские отношения; в них Надя верила и знала, что Ольга счастлива с мужем, у нее замечательный мальчик - она показывала его карточку. А кроме того, Надя была убеждена, что крепкая и бескорыстная дружба между мужчиной и женщиной встречается гораздо чаще, чем об этом думают.
Она не учитывала лишь одного; дружба и любовь - чувства глубокие, сложные, горе тому, кто посмеется над ними. А Надя смеялась. Простим ей многое: молодость виновата. Кому из девушек не хотелось бы нравиться, чувствовать на себе постоянное внимание всех юношей, всех мужчин, вызывать у них восхищение, радость! Приятно щекочет самолюбие и зависть подруг, незлобивая, но все же зависть. На школьном вечере, даже если там будет мало "мальчиков", хочется показаться в самом лучшем платье. Все это невинные девичьи радости. Простим их всем, простим и Наде. Но когда эти ничтожные радости, щекотание самолюбия, чувство женской власти овладевают всем твоим существом, как это случилось с Надей, когда ей уже доставляет удовольствие видеть приниженных, несчастных, друзей, пользоваться их преданностью и высмеивать их робкую любовь, то вряд ли это можно простить.
Не прощал этого и Тимофей. Он видел милую Надюшу насквозь, не то что ослепленный ею Димка, и считал, что поступает по-дружески, желая вылечить его от слепоты. Но не Тимофею бороться с упрямым девичьим характером. Надя не уступала, она легко обводила Бабкина вокруг пальца, и если, например, Тимофей собрался идти с Димкой в кино, то почти всегда эта затея оказывалась неудачной. Бабкин долго ждал Димку у входа, а потом стоял у кассы и уныло предлагал лишний билет. Поздно вечером к Бабкину приходил Вадим, извинялся и тут же, восторженно размахивая руками, рассказывал о своем необыкновенном счастье. Как же, Надя сама пригласила в Зеленый театр! Ясно, что он не мог отказаться... Тимофей злился, не разговаривал с Димкой целый день, потом снисходил к его слабости, протягивал руку и тут же придумывал воскресную поездку по Московскому морю. Димка соглашался, а в результате друг его опять приставал у кассы: "Возьмите два билета на "Радищева". Сейчас отходит". Теперь уже два, так как без Димки ехать не хотелось, скучно и, главное, обидно. Откуда Колокольчикова каждый раз узнавала о намерениях Тимофея, ему и в голову не приходило, но факт оставался фактом - она утаскивала Димку именно в те вечера и дни, когда Бабкин на него рассчитывал.
Перед отъездом Вадима в экспедицию Тимофей несколько раз встречал коварную девицу вместе с каким-то незнакомым студентом, но Димке ничего не сказал. Не хотел сплетничать, на этот счет у него были свои суждения.
Сейчас лаборантка Колокольчикова стояла перед Бабкиным, заложив руки в карманы светлого клетчатого пальто, и терпеливо ждала приказаний, всем своим видом подчеркивая покорную дисциплинированность: "Ничего не поделаешь, такова воля руководителя лаборатории. Я тут ни при чем".
Конечно, Надя могла бы многое сказать технику Бабкину по поводу его новой роли бригадира монтажников, но толстокожего парня ничем не проймешь. К тому же не время.
- Я жду, товарищ Бабкин, - холодно, официально сказала она. - Каковы будут распоряжения?
А он, не поднимая головы, перелистывал розовые от света сигнальных фонарей листки и думал, что если сейчас не решится поговорить с Борисом Захаровичем, то в самом деле придется командовать рыжей девчонкой. Он представил себе, насколько все упростится, если будет принято его предложение. Никакие лаборантки не нужны. Всё по-новому. Он чувствовал сосущую боль под ложечкой и холодок на спине, будто готовился прыгнуть в ледяную воду.
Он знал, что мысль его о новом способе повышения дальности телевидения осуществится не сразу, потребуется тщательная проверка расчетов и, может быть, консультация самых знаменитых ученых страны. Нет, надо повременить, посоветоваться с друзьями. Эх, Димки здесь нет! Он нутром чувствует новизну технической идеи. Талант особый к этому.
Надя уже успела проявить инициативу. Она убедила Вячеслава Акимовича и Дерябина, что выгоднее всего установить телепередатчик рядом с радиостанциями астрофизиков, а не метеорологов, как это предполагалось ранее, - удобнее вести кабель к антенне. Именно об этом она сейчас и доложила своему бригадиру Бабкину.
Тимофей не стерпел. Надо же такую ерунду придумать и, главное, сунуться с ней к инженерам, не спрашивая его мнения! Да ведь только он знает, сколько дыр придется просверлить в перегородках, чтобы протянуть сквозь них кабель питания. В данном случае его придется тащить от мощного генератора, установленного чуть ли не в противоположной стороне диска, то есть очень далеко от кабины, где помещаются радиостанции астрофизиков.
Не скрывая раздражения, Бабкин все это объяснил не по возрасту самоуверенной лаборантке. Она лишь сейчас познакомилась с летающей лабораторией, а Тимофей излазил там все закоулки, ползал на коленках в самых узких трубах. Пусть бы попробовала, прежде чем предлагать всякие глупости...
Надя не привыкла, чтобы с нею разговаривали подобным тоном, и никогда не слыхала столь резких возражений, пусть даже справедливых, но по форме совершенно недопустимых. Подумаешь, какой-то техник, а гонору в нем на десять инженеров хватит.
- Очень жаль, что Вадим уехал, - небрежно заметила Надя, глядя в зеркальце и поправляя волосы, растрепавшиеся на ветру. - Мальчик никогда не спорит без толку. С ним бы я могла работать.
- Еще бы! - насмешливо согласился Тимофей. - Когда он у вас на побегушках.
Упрек попал по адресу. Надя демонстративно отвернулась. Чувствуя победу и стараясь закрепить ее. Бабкин торопливо высказал все, что за последнее время накопилось в сердце. Разве, всячески третируя Димку, Надя поступает по-комсомольски? Он бегает за ней, как послушная собачонка, потерял самолюбие, превратился в безвольное и препротивное существо.
Несомненно, что Бабкин чересчур преувеличивал Димкино несчастье, вероятно потому, что самому Тимофею были непонятны внешние проявления чувств. Он глубоко скрывал их даже от Димки. И Надя никогда бы не узнала, что думает о ней Тимофей, но технический спор вывел его из равновесия, разозлил, а тут еще она сама подлила масла в огонь, вспомнив о Димке. Ну и пошло, поехало...
До боли закусив губу, Надя выслушивала очень неприятные истины. Чего только Бабкин ей не наговорил! Будто она таскает за собой Димку ради жалкого тщеславия: смотрите, мол, какой послушный, что прикажу, то и сделает! Это не по-дружески, глупо, отвратительно, жестоко. Так поступали бездушные кокетки в каком-нибудь восемнадцатом веке...
- Но это еще не всё, - предупредил Бабкин, заметив ее протестующий жест, С кем я вас видел перед отъездом Димки?
Надя залилась краской, сжала в карманах кулачки.
- Что за допрос? Кто вас научил этому?
- Не знаю. Наверное, дружба.
- Вы ее потеряете, вмешиваясь не в свои дела.
- Нет, это мои дела, и я не позволю...