<…Куклы много чего умеют, только мы об этом не догадываемся…>
Ф. Берннет «Маленькая принцесса»
Едва не плача от отчаяния, я упала на колени, пытаясь соединить осколки. Две абсолютно симметричные части, яблоко просто лопнуло посередине, и теперь не было ни единого шанса вернуть все, как было.
— Дедушка меня убьет, — скулила я, лихорадочно размышляя о том, как можно починить фигурку. Купить новую? Нет, это невозможно. Дед знает свое сокровище до последней борозды на хрустальном черенке. Склеить? Хрусталь был такой чистой воды, что следы от клея определенно бросались бы в глаза. Бесполезно.
Я уронила руки на колени, все еще держа в руках несчастное разбитое яблоко. Нет выхода. Нужно дождаться деда и покаяться во всем. Вряд ли он поверит, что я была зачарована странным незнакомцем в синем, а также его ручной лисой, но стоило бы попытаться. Он, конечно, будет дико зол, но старик всегда был отходчив. Стоило попытать счастья.
Но сколько бы я ни ждала, дедушка не возвращался. Все улицы небольшого городка были погребены под первым снегом, смешавшимся с почти-зимними сумерками, густыми и темно-синими как чернила, а дедушки все не было. Я подняла трубку, чтобы позвонить дедушкиному другу, тому, у которого он так задержался, но вместо привычных гудков телефонная линия встретила меня тишиной. Плотной тишиной, с еле слышными щелчками где-то вдали. Вздохнув, я положила трубку на рычаг. Наверное, из-за урагана где-то оборвало провода, и связь не работает. Сколько раз я просила дедушку купить мобильный телефон, и все без толку!
Но тут телефон разразился громким, дребезжащим звонком. Помедлив секунду и глубоко вздохнув, я подняла трубку.
— Ал. ло?
Громкое шипение хлынуло мне в ухо морской волной. Иногда сквозь этот раздражающий звук пробивался чей-то голос, низкий и вибрирующий.
— Дедушка?
Шипение замолкло, остались только пощелкивания.
— Это Магницкая Лиззет? — раздался в трубке зычный незнакомый голос. От неожиданности я едва не уронила аппарат со стола.
— Да, это я, кто гово…
— Будьте готовы. За вами выдвигаются. Доброй ночи! Крив'этта!
И тишина. Я пару минут кричала в трубку "Алло!", но шутник, — если это и правда был телефонный розыгрыш, — не отзывался. Гудков тоже не было слышно. Дрожащими руками я положила трубку на место, и кулем плюхнулась в дедушкино старое кресло. Либо это мир сходит с ума, либо я. Другого объяснения, при всем старании, не находилось. Настольные часы, с резной фигуркой сатира наверху, ехидно пробили полночь. Наверняка, дедушка уже давно дома, видит десятый сон, а я торчу здесь, терзая себя чувством вины.
Нужно было уходить. У меня было примерно восемь часов, чтобы придумать, как оправдаться перед стариком завтра утром, и моя голова, распухнув от всех странных сегодняшних событий, нешуточно разболелась.
Взгляд мой упал вниз, под стол, и холодок пробежал по загривку. Телефонный кабель был перегрызен пополам. Телефон не работал.
***
Мои руки так дрожали, что мне не удалось с первого раза попасть в замочную скважину. Ключ лязгал об дверь, а затем упал в снег. Охая и кривясь, я окунула руки в сугроб, пытаясь его отыскать. Кисти тут же заныли от ужасного холода, а ключ, словно насмехаясь, ускользал из-под пальцев, стоило мне его нашарить. Наконец, я выудила его из снега и закоченевшими руками заперла дверь. Дернув последний раз за дверную ручку, и убедившись, что магазин закрыт, я поспешила домой.
Улица встретили меня тьмой и безлюдностью. На заметенных тротуарах не было ни одного человека, не горел ни единый уличный фонарь. Но у меня уже не оставалось сил удивляться или пугаться. Только один раз мне показалось, что я вижу прохожего. Темная фигура, почти два метра ростом, двигалась навстречу по перекрестку, но стоило мне бросить на нее взгляд, тут же свернула к соседней улочке.
Без особых происшествий я добралась до дома, поминутно оглядываясь, словно за мной следили. Ощущение чужих глаз, вперившихся мне в затылок и спину, сводило с ума.
Ну, что за ерунда, рассуждала я, пытаясь нашарить непослушными руками в кармане ключ от входной двери. Утро вечера мудренее, правильно? Вот сейчас заберусь в кровать, согреюсь, а назавтра все будет, как обычно. Никаких незнакомцев, несущих всякий вздор, никаких неработающих, но звонящих телефонов, никаких…
В подъезде темень стояла египетская. Я провела ладонью по стене, ожидая наткнуться на выключатель, но он как сквозь землю провалился. Еще и мобильник разрядился, подсветить было нечем. Чертыхнувшись сквозь зубы, я шаг за шагом, на ощупь начала подниматься вверх. Отсутствие света было соломиной, а я — тем самым ослом из басни, груженым сверх меры событиями сегодняшнего дня, что даже легчайшая соломинка была способна переломить мне хребет.
В подъезде вспыхнул свет. Тусклый, жидкий, струящийся откуда-то сверху, — он на пару минут ослепил меня, и я не заметила куклу, сидящую на нижней ступеньке следующей лестницы. Можно было подумать, что ее забыли дети из соседней квартиры, но нет. Что-то мне подсказывало, что здесь она сидит по мою душу. Ее хорошенькое личико было повернуто прямо на меня, а голубые глаза цепко удерживали мой взгляд. Крохотные фарфоровые ручки она чинно сложила на коленях.
Жуткая кукла, странный синеватый свет, ощутимо расширяющееся пространство тесного подъезда в пятиэтажке, — все неуловимо напоминало старый ужастик, из тех, что пугали до колик в детстве.
Пухлые кукольные губки разомкнулись:
— У Талла отвратительное вкус. Ты со мной согласен, Эсмаэль?
Голос у куколки оказался на редкость противным, писклявым и капризным, как у маленькой принцессы. Тень упала на фарфоровое личико, изуродовав его. Внизу, куда не доставал свет, завозилось нечто. Я смогла уловить в клубящейся тьме пролета только восемь мохнатых лап и челюсти с капающей оранжевой слюной. Наверное, это и есть Эсмаэль, решила я.
Нет, вот была последняя соломинка. Истошно завопив, я взлетела вверх по лестнице к своей квартире. Заперев дверь на все замки, я обессилено сползла по ней вниз. Так и сидела, обняв колени и всхлипывая, и молилась о том, чтобы поскорее наступило утро.