Начальника тюрьмы звали Догрэн, и вот уже три сотни лет он был командором Костяной заставы. Сюда его назначил лично Его Мрачнейшее Величество Талл, да, прям так и сказал, стоять тебе, Догрэн, на страже покоя моего королевства! Вот он и стоял, четвертая сотня лет пошла, а Костяная застава незыблема. Ни одного побега, ни одного вторжения, самые опасные преступники мира содержались здесь, ожидая помилования. Или исполнения приговора.
Все это мне рассказал сам Догрэн, горделиво надувавший грудь от мысли, что сама Невеста обратила на него внимание. Он надеялся произвести впечатление на невесту господина, доказать, что здесь он — гарант стабильности и нерушимости крепости. Послушать его, так именно беззаветная служба Догрэна Таллу привела к процветанию мира. Я, если честно, даже верила, пока Виллан не отвел меня в сторону.
— Не верь ни единому слову, — шепнул он, воровато оглядываясь по сторонам, но окружающие не обращали на нас ровным счетом никакого внимания. Солдаты заставы, щеголявшие полосатыми мундирами, как бодрые тараканы сновали повсюду, исполняя свои обязанности: таскали ведра с водой, переставляли ящики стройными рядами, иногда по инерции переругивались между собой.
— Почему? — я нахмурилась. Рыцарям я не доверяла куда больше, чем смешному командору, который трогательно улыбался, когда я с ним заговаривала.
— Его сюда назначили не за особые заслуги, — Виллан неприятно ухмыльнулся, демонстрируя выступающие глазные зубы, — его сюда сослали.
История была короткая, но драматичная: Догрэн был дезертиром. Когда-то давно командор числился рыцарем личной гвардии Талла, среди сотни ближайших его соратников. Но в какой-то момент решил, что личная выгода куда приятнее сердцу, чем беззаветная преданность господину. Талл способен уличить человека в предательстве, едва взглянув в самую сердцевину его души. Догрэн не успел сделать шаг к измене, а уже оказался виновен. Его Мрачнейшее Величество оказался благороден и предложил выбор: оказаться в тюрьме или стать ее командором. Что выбрал Догрэн, было и так известно.
— Так почему же он не сбежит? — я наблюдала, как командор неловко кланяется До-Ка-Ри, пытаясь запечатлеть хотя бы на ее руке слюнявый поцелуй. Пожирательница ускользала, но Догрэн не собирался сдаваться. Глаза мужчины налились кровью, в уголках губ вспенилась от азарта слюна.
Виллан почесал затылок, словно размышляя, стоит ли озвучивать правду. На одной чаше весов было мое расположение, на другой — спокойствие. Меньше знаю — крепче сплю, не так ли?
— Из Костянки так просто не убежишь. Все узники, даже добровольные, прикованы к ее стенам узами, невидимыми, но прочными. Это тюрьма не для тел, физических оболочек, а для душ, — через силу проговорил он и отошел.
Голос Виллана, сухой и безжизненный, обдал мое лицо холодом, а в животе свернулась тугая спираль с острыми шипами. Я вновь ощущала подвох, грандиозную подставу, и ничего не могла с собой поделать. Стоит ли сказать Айдену о своем предчувствии? Советник прошел мимо, звонко чеканя шаг, и я тут же перехотела делиться с ним мыслями и соображениями. Посмеется, и только.
Но двор Костяной крепости, где мы оказались, действительно выглядел странно. Если бы не ящики, коих было несколько сотен, если не тысяча, я бы подумала, что оказалась на конюшне. Под ногами поскрипывала солома, а в воздухе ощущался сладковатый душок навоза.
— Мы выделим лучшие комнаты! — Догрэн всплеснул руками, едва сдерживая неуемный восторг при мысли, что в его владениях остановятся столь важные гости. — Будет пир!
— Никакого пира, — резко оборвал его Айден, зыркая по всем углам, — достаточно ужина, мы слишком долго в пути. Четверку лучших коней подать к закату.
— Слушаюсь, советник!
Догрэн побледнел, вытягиваясь в струнку и шевеля редкими усиками, как потревоженный морж, а затем обернулся к своим солдатам:
— Пошевеливайтесь, тунеядцы! Советник желает отведать ужина!
Полосатые мундиры вновь замельтешили, разгоняя тишину топотом множества подкованных сапог.
До-Ка-Ри надула губы, понимая недвусмысленный намек Айдена: дальше нам не по пути. Однако, она не сильно расстроилась. Ее рассеянный взгляд бродил по сотням ящиков, которые составляли хрупкие, покачивающиеся конструкции. Штабеля колыхались под порывами ветра, поскрипывая рассохшимся деревом, словно вековые дубы в мрачном лесу. В них не было ничего интересного, но Пожирательница ухмылялась, прикусывая губу, будто видела в ящиках что-то очень важное.
— Может, отдохнем? — Виллан напоролся на колючий взгляд Айдена и выставил вперед раскрытые ладони, будто выкидывая белый флаг. — Лиззет устала.
Я пожала плечами, ежась от холода: по двору Костянки гуляли жгучие сквозняки, да и атмосфера радикально отличалась от влажного тепла леса. Воздух пронизывали резкие запахи залежалого сена и лошадей, а между ними — тонкая нота железа. Так пахнут бинты после перевязки раны — металлический душок свернувшейся крови. Я облизала пересохшие губы, затравленно оглядываясь; ощущение, что за мной наблюдает кто-то недобрый, возникло из неоткуда и усиливалось с каждой минутой.
— Пока готовится ужин, прошу вас пройти в столовую, погреться у огня, — Догрэн являл собой образец радушие и гостеприимства, как и солдаты, отвешивающие нам поклоны каждый раз, стоило пройти мимо. Лица их — плоские и невыразительные, были ужасно похожи друг на друга и не имели отличий. Скажем, я не смогла бы отличить любого из них от собратьев, даже если бы сфотографировала, настолько они были безликие. Но вопросы я не задавала, послушно шла за рыцарями в столовую залу, изо всех сил надеясь, что Догрэн будет увлечен беседой с Айденом и не пожелает облобызать мою многострадальную руку еще раз. К тому же, кисть, к которой он тянул свои любвеобильные губы, все еще белела в полумраке Мертвой Головой.
Дальше события развивались плавно, не спеша и своим чередом: не успели мы расположиться на скамье у огня, как подали ужин. Не смотря на гнетущее впечатление от Костяной заставы, повара здесь готовили отменно. Мясо таяло во рту, а рецепт соуса я даже порывалась записать, пока До-Ка-Ри со смехом не пояснила мне, что в моем мире половины ингредиентов не найдешь и днем со гнем. Пылу поубавилось, но почему-то подлый червячок сомнения поселился где-то глубоко-глубоко в душе: До-Ка-Ри была уверена, на все сто двадцать процентов, что я не останусь. Она знала наверняка, что я рассыплюсь прахом под ногами рыцарей быстрее, чем скажу «Ой!»
Айден, тяжелым взглядом взиравший на ломящийся от еды стол, почти ничего не ел, только пару раз прикладывался к чеканному кубку старинной работы. На уговоры Виллана остаться и, наконец, выспаться по-человечески он отвечал невнятным мычанием, не сводя глаз с почерневшего от копоти щита над очагом. Через толстый слой жирного нагара тускло блестели серебряные элементы в виде трехконечных звезд. И когда трапеза подошла к концу, над столом повис вопрос. До-Ка-Ри оставалась в крепости, выпросив разрешение у Догрэна, разомлевшего от ее льстивых речей и очаровательной улыбки. А мы… Руц и Виллан проголосовали за отдых, мое мнение в расчет не принималось, а слово Айдена было весомее всех остальных. Скажи он выдвигаться, и через четверть часа оседланные кони уже покидали бы заставу, не оглянувшись.
— Я принял решение, — задумчиво проговорил Айден, оглядывая собравшихся. Виллан с надеждой улыбнулся Советнику, словно прочитав его мысли. — Мы останемся, но только на одну ночь. С рассветом выдвигаемся. Догрэн, покажите дамам их комнаты. Мои люди разместятся в казарме.
Радость в глазах Виллана потухла, как и не было. Перспектива ночевки в тесной казарме под бурный храп трех десятков солдат радовала его не сильнее, чем выдвигаться в путь после сытного ужина.
Догрэн оказался толковым экскурсоводом и прочитал нам краткую лекцию по истории Костяной заставы, пока вел окольными коридорами до гостевых спален. Оказалось, что Костянка выросла посреди болот одной ночью, повинуясь лишь желанию Талла о строительстве неприступной тюрьмы, где бы содержались самые опасные преступники. За столько лет, конечно же, объявлялись смельчаки, которые рисковали всем в попытке освободить узников, но все их потуги оканчивались плачевно и одинаково: соседней камерой с теми, кого они так рвались выпустить на свободу.
— Прошу прощения, леди, мы давно не встречали гостей, — виновато прогундел Догрэн, распахивая передо мной дверь в комнату, — здесь немного душно.
Про «немного душно» он, конечно, слукавил: нога человека здесь не ступала так давно, что на полу образовался плотный слой пыли, и каждый шаг оставлял на сероватой поверхности отчетливый след рифленой подошвы. Я аккуратно подошла к узкой койне, покосившейся от времени и пережитых впечатлений от предыдущих жильцов, изо всех сил подавляя желание оглушительно, со вкусом чихнуть десяток раз.
— Спокойной ночи, — До-Ка-Ри заглянула в комнату, широко ухмыляясь. Мой огорошенный вид ее только веселил, но недолго. Ее спальня оказалась еще хуже: вместо пыли помещение пропиталось зловонным духом застоявшейся сырости. До-Ка-Ри подбоченилась, встряхнув рыжей гривой. Догрэн следил за тем, как локоны струятся вниз по спине девушки с открытым ртом завороженный ее грациозностью.
— Получше нет хибары? — Пожирательница брезгливо подцепила носком сапога покрывало кровати, и из-под койки засочился запах болота. Догрэн виновато развел руками, которые с трудом смыкались на объемном животике:
— Болотистая сторона, моя леди. Могу предложить разделить команту с леди Лиззет…
— Ну уж нет, — воскликнула я, захлопывая дверь, — спокойной ночи!
Из-за двери раздался возмущенный вопль — До-Ка-Ри хотела принять предложение коммандера, но я обломала ее коварный план. Немного побухтев, Пожирательница скрылась, наконец, в своей комнате, и в башне наступила блаженная тишина.
Я стояла посреди комнаты, погруженной во мрак, ведь свечей здесь не было. Лампы тоже не работали, и единственным источником света были щели в деревянных ставнях. От запаха пыли жутко чесалось в носу, а потому я поспешила открыть ставни и впустить хоть глоток свежего воздуха в келью. Я протянула руку, нашаривая две маленьких ручки, приспособленных для того, чтобы развести створки. Однако…
Дерево не поддавалось: оно скрипело, натужно вздыхало и очень опасно трещало, но ставни стояли на месте, будто намертво приколочены. Я наклонилась ближе, надеясь разглядеть гвозди, вбитые в подоконник и мешающие, но замерла, с трудом задерживая дыхание.
Щеки коснулись чужие пальцы: холодные и сухие. В комнате я была не одна.