— Сумасшедшая. На импортную кухню теперь надо стоять в очереди пять лет, на спальню двадцать пять, на прихожую семьдесят лет.
— Ты шутишь?
— Абсолютно нет.
— Идиотизм. Гетто. Как не восхищаться анекдотом: один выстрел «Авроры» и семьдесят лет разрухи. Где же выход?
— Переплатить втридорога у нас нет средств. Пойдем другим путем, как учил молодой вождь. Хоть на мизерные привилегии я имею право, черт возьми. Идет время сорокалетних, идет!
Через два дня он узнал, что дипломатов-то действительно в их подъезде разместили, только вот статус жидковат. Оказалось, что это просто-напросто семьи водителей служебных машин консулов. Говорить об этом Камелии не стал. До поры. Пусть потешится. Женщина слаба. Ей приятно козырнуть перед одноклассницей, бывшей однокурсницей. «Соседи по подъезду — иностранные дипломаты. Дом престижный». «Ты знаешь, — откровенничала Камелия, — я бы, может, даже рискнула родить. Знаю, может, тебе это уже и не надо. Рискнула бы. Но я ужасно боюсь последствий Чернобыля. Может родиться урод... ведь нет гарантий, нет аппаратуры, чтобы распознать на раннем этапе: здоров ребенок или нет. Что мы потом будем с ним делать? Боюсь... Да и не подниму. Ты весь в делах... Боюсь. Я уже не покупаю продукты из зараженных районов.
— Есть секретные карты загрязнения территории всей Белоруссии. Так что неизвестно еще, какие продукты чище: из Гомельской или Могилевской.
— Ты видел эти карты?
— Пока нет. Я знаю, что такое лейкемия. От белокровия умерла моя мать.
— Вот видишь, и наследственность у нас плохая. Я верю в наследственность. Остается ждать внуков. Тоже боюсь. Это старость. Мне кажется, ты тогда оставишь меня.
— Глупости. Пока мы желаем женщину, она не имеет права называть себя старой.
— Не скажи. Я же замечаю, как ты стреляешь глазами, глядя на улице на стройные ножки двадцатилетних.
— Это твоя фантазия. Позвони родителям. Обрадуй их.
— Артему новость привезем. Надеюсь, в эти выходные мы наконец-то съездим к нему? Или у тебя опять возникнет командировка?
— Да, но мы обещали быть в Житковичах у отца.
— Хорошо. Но я не поеду. Ты же знаешь, есть хороший повод. Я останусь с родителями готовиться к переезду на новую квартиру, а ты поезжай один. Но уж в следующие выходные к сыну обязательно. Ты даешь слово?
— Даю.
— Впрочем, ты всегда легко даешь слово и так же легко его забираешь.
— Ну, не дуйся. Все замечательно.
— Да, если бы ты не отдалялся от меня.
— Идем отдыхать. Сегодня редкий на удачу день. Спас. В Житковичах несут в церковь освящать плоды. До сих пор помню запах яблок, груш...
Утром он позвонил в клинику Олесе; ему ответили, что Якунина на курсах повышения квалификации в институте на улице Бровки. Он знал этот институт, зашел в учебную часть, узнал номер аудитории и поднялся на третий этаж. Выйдя в перерыве в коридор, она опешила, увидев его.
— У вас определенно талант на сюрпризы. Здравствуйте. Я еще не успела выпить весь индийский чай, — голос ее приятно дрожал.
— Здравствуйте. Я скупой человек — берегу сюрпризы только для избранных. Вам понравился Штраус?
— Очень. Я знала эту мелодию и раньше. Только не знала, что это Штраус. Хочу попросить у вас послушать «Литургию» Чайковского, «Всенощную» Рахманинова.
— Нет проблем. Бах, Малер, Глюк... У нас богатейшая коллекция. Вас здесь маринуют без обеда?
— Повышаем уровень до двух. У себя в аудитории в двенадцать устраиваем чаепитие.
— Я думал о вас.
— И я. Телепатия, наверное. Я прочла половину вашей книги.
— И хватит. Это проба пера. Сейчас я половину бы переписал. Публицистика — это сестра правды. А я все грешил, писал полуправду.
— Я поняла.
— В жизни я искреннее. Потому и говорю: думал о вас с испугом. Думаю, вот направят ее в командировку в зараженные районы.
— Да. Мы как солдаты. Несколько наших медсестричек отправили.
— Но у вас двое детей.
— Вы действительно обеспокоены? Я ведь не уезжаю.
— Вы предупредите. У меня есть надежные связи. Мы не отпустим вас.
— Спасибо за заботу. Давайте о другом.
— Хочу быть полезным вам.
— Тогда вот что... Принесите нам к чаю торт. У нас женщины из Тюмени, Кургана, из Донецка. Вчера посыльного отправляли, а она вернулась ни с чем.
— Айн момент.
— Я не прощаюсь.
— И я.
В буфете ЦК он упросил-умолил продавщицу отпустить из «невидимых» запасов килограмм конфет «Красная Шапочка», попросил Фомича тормознуть у кафе «Весна», купил торт «Наполеон».
— Что это у вас, Любомир Григорьевич? — удивился наблюдательный Фомич.
— Ничего. Я тебе кого-нибудь напоминаю?
— Да.
— Кого?
— Не обидитесь?
— Нет.