— Вчера дочка из школы принесла частушку: «В шесть часов поет петух, в восемь Пугачева. Магазин закрыт до двух, ключ у Горбачева». А? И эту. «Леня Брежнев, открой глазки, нет ни водки, ни колбаски. Нет ни мяса, ни вина. Радиация одна». Во дают детки. Или еще вот это... «Перестройка мать родная, хозрасчет — отец родной, на хер мне семья такая? Проживу и сиротой!» В мою молодость за такие слова — за шиворот да золото на Колыме мыть.
— Демократия гуляет, как пьяная баба на бульваре, — ворчливо ответил Любомир.
Фомич лихо рулил к центру. Вдруг Любомир заметил на тротуаре женщину в красно-белом клетчатом пиджаке. Она, тщетно вскидывая руку, голосовала, но «жигулята» летели мимо.
— Возьмем? — Фомич знал, что Любомир не проезжает мимо беременных женщин, женщин с детьми и инвалидов.
— Что? А?.. Нет, — Любомир умышленно повернул голову в сторону водителя, чтобы не встретиться глазами с женщиной. Не хочу никого видеть и слышать. И вообще, Фомич, надо выращивать овощи, садить бульбу, косить сено и доить корову. Политики и власти предержащие всегда будут лгать, а десять тысяч освобожденных секретарей парткомов будут им подпевать. Общество никогда не добьется гармонии, потому как сам человек по своей природе несовершенен. Отвези-ка меня домой. Чертовски болит голова.
Камелия собиралась в Болгарию, ей предстояла поездка от Союза композиторов на музыкальный фестиваль.
— Ты с машиной?
— Нет. Отпустил в офис. Поработаю дома.
— Я хотела подскочить в Театральное общество.
— Я могу вызвать. Минут через десять позвоню.
— Не стоит. Подъеду автобусом.
— Золотые Пески вам покажут?
— Надеюсь.
— Ты по-новой загоришь. У тебя тело смуглое, загар берется быстро.
— Тебя уже и мой загар, и мое тело давно не волнуют.
— Ты не права. Я устал жить.
— Устал так жить, как мы живем, или вообще жить?
— Не знаю. Духовно устал.
— Послушай Штрауса, Моцарта. Навести отца. С тех пор, как ты почти перестал дарить мне внимание, я научилась сама избавляться от тоски и одиночества.
— Не хочется ехать в Житковичи.
— Понимаю. Ты остаешься в квартире один. Ты приведешь эту даму. Я знаю. Прошу, не оскверняй нашу, мою постель.
— Глупости, — он решил не ввязываться в спор, зная, что жену не переубедить. — Тебе помочь?
— Не надо. Завари кофе. Себе можешь разогреть отбивные. На гарнир возьми помидор. Я поленилась отварить рис.
Выпили кофе. Она уехала, а он прилег на диван. Вспомнилось детство. Огромная, глубокая лужа, наподобие той, которую они объехали полчаса назад, всегда появлялась на его улице после сильного дождя. Он с хлопцами брал в руку полкирпича и становился у края калюги , поджидая жертву. Увидев шкета лет семи-десяти, нежно подзывали: «Эй, иди сюда. Разговор есть». Доверчивая жертва подходила к противоположному краю лужи в ожидании разговора. Вот тут Любомир с ехидной улыбочкой первым запускал в воду свой кирпич к его ногам. Вслед летело еще с полдесятка каменьев. Жертве не удавалось увильнуть, отскочить в сторону. Вода с грязью окатывала ротозея с головы до ног. Малыши и те, что спокойнее, попав впросак, часто уходили домой в слезах. Особенно не везло доверчивому и незлобивому Троне. Минуло два года, три, и вот случилось ему встретиться с Любомиром на одной свадьбе. Были они к тому времени уже в десятом классе, могли и умели выпить стакан-другой вина. Закатил удалой оркестрик вечные «страдания», с пылом и жаром рванулись гости в круг, давай плясать. Любомир был легок на ноги. Само по себе возникло соревнование. Слабые духом, а также те, кто прилично взял на грудь спиртного, сошли с дистанции. Только две пары под возгласы и свист зрителей продолжали показывать удаль и прыть. Троня со своей девушкой и Любомир с подругой. Любомир первым почувствовал, что дыхалка подводит, ноги уже выше колен сводит, но не показал вида, очень не хотелось ему уступать Троне, который хоть и пыхтел, как паровоз, но плясал отменно. «Давай, Троня! Покажи наш род невесте! Давай!» Вышла из круга партнерша Любомира, еще минута — и он покинул площадку. Казалось, сердце вот-вот лопнет. Любомир пошел в сад, чтобы его не видели, оперся на яблоню и не мог отдышаться, кололо в груди. Троня танцевал под аплодисменты еще минут пять в гордом одиночестве. «Глист, глист, он меня победил!» Больше у него не было желания оставаться на свадьбе. На свинцовых ногах, с шумом в голове он ушел домой.
Прошло столько лет, а он недолюбливал Троню и ныне. И почему эти два эпизода возникли в его сознании? Не находил причины.
Чтобы снять усталость, принял душ. Вспомнил «Тихую». Как он мог до Олеси целовать огромный рот «Тихой», с целым рядом вставных зубов? И «Тихой» и «Капризной» он отказывал в высоком женском начале. Теперь он и их презирал. Олеся... ее нежная покорность еще властвовала над ним, удерживая от цинизма и нелюбви к окружающим.
Не позвонил и ей, не хотел передавать любимой женщине свое прескверное настроение. Провалился в сон и спал добрых два часа. Разбудила жена. Достала из сумки письмо от сына и бутылку красного сухого вина.
— Что пишет?
— Пока, слава богу, все по-старому, — утешительно ответила Камелия, — прочти.
Без особого интереса прочел он коротенькое, информационное письмо.
— Ты так и не разогревал отбивные?
— Нет.
— Хорошо. Давай ужинать вместе. Если хочешь, можем открыть вино.
— Давай откроем. Обычно ты ищешь повод.
— Сегодня выпьем без повода. За мой отъезд. Ты перенервничал, у тебя что-то не получается?
— Разве что-нибудь когда-нибудь у меня не получалось?
— Я так почувствовала.
— Твоя интуиция на этот раз тебе изменяет, — он разлил вино в фужеры. Выпили без тоста, не чокаясь.
— Да, звонил отец. Он управился с осенними работами и готов на будущей неделе приехать.
— А, черт. Я и забыл. Напомни, чтобы я утром до девяти позвонил Романовичу.
— Хочу тебе в Болгарии купить турецкий свитер.
— Будут лишние левы, купи.
— Почему тебя все раздражает?
— Тебе показалось. Что там сегодня по телевидению?
— Очередная борьба с мертвецами — Сталиным, Брежневым.
— Надоело. Лучше почитаю.
— Как знаешь. Я пока замочу белье. Не буду заводиться со стиральной машиной.
Он взял с собой в спальню телефонный аппарат. «Интересно, ждет моего звонка или нет? Наберу-ка номер... если поднимет она, значит, ждет». Он набрал знакомый номер, трубку подняла старшая дочь и долго алекала, даже подсказывала: «Нажмите кнопку». Он нажал на рычаг. «Значит, не ждет».
Он еще не распознал и половину ее натуры. Ошибался. Она тосковала по нему и ждала телефонного звонка весь день и вечер. Удивил Август. На него такое нападало раз в три года. Принес букет роз и бутылку шампанского.