Испугавшись, что в таком ослабленном состоянии волнение действительно может повредить ему, я подобрала грязные простыни и вышла из комнаты. Внизу меня встретили испуганные Джейн и Джеми. Джеми, конечно, не понимал, что происходит, а Джейн стояла бледная как мел. Она уже сняла фартук и была готова уйти.
— Прошу тебя, останься с детьми, пока я схожу за пастором. Мистеру Виккарзу очень плохо, — сказала я, бросая грязное белье во дворе у двери.
Я бежала, глядя себе под ноги, так что не заметила пастора, который ехал верхом на Антеросе. Но он меня заметил и остановился рядом со мной.
— Анна, что стряслось? — спросил он, спешиваясь и протягивая мне руку, чтобы поддержать меня, так как я все не могла отдышаться.
Я сбивчиво рассказала ему о том, в каком ужасном состоянии находится мистер Виккарз.
— Мне очень жаль, — сказал он, и лицо его сразу приняло озабоченное выражение.
Не теряя времени он подсадил меня в седло, сел сам, и мы поскакали.
Все события тех дней стоят у меня перед глазами, как будто это случилось только вчера. Я помню, как мужественно вел себя мистер Момпелльон, как он меня успокаивал, как утешал бедного мистера Виккарза. Мистер Виккарз бормотал что-то бессвязное, метался, проклинал все на свете, кричал от боли. Было трудно понять, что он пытается сказать, но иногда он прекращал метаться и просто лежал с широко открытыми глазами, повторяя хриплым голосом: «Сожгите все! Сожгите все! Ради Бога, сожгите все!» На вторую ночь он лежал молча, уставившись куда-то в пространство. Его губы обметало, и я время от времени смачивала их водой. Он молча, с благодарностью смотрел на меня, не в силах произнести ни слова. Ночь тянулась бесконечно, но мистер Момпелльон не отходил от его постели, даже когда к утру мистер Виккарз забылся неспокойным сном.
Он умер, сжимая в руках простынку. Я осторожно разжала его руки, распрямила его длинные пальцы. Из глаз у меня хлынули слезы. Я говорила себе, что плачу из-за несправедливости — он умер так неожиданно и таким молодым, никогда уже его умелые пальцы не сошьют красивой вещи. Но на самом деле я думаю, что рыдала из-за другого: ведь я ждала, чуть ли не до последней минуты, надеясь ощутить прикосновение этих рук.
Мистер Момпелльон в последний раз прочитал над ним молитву. Между пастором и мистером Виккарзом была совсем небольшая разница в возрасте, мистеру Момпелльону исполнилось всего двадцать восемь. Но на его подвижном лице уже пролегли морщинки: на лбу и вокруг глаз. Он слишком много хмурился, предаваясь размышлениям, да и посмеяться за компанию тоже любил.
— Как же это тяжело — умереть среди чужих, когда нет никого из близких, чтобы тебя оплакать, — сказала я.
— Умирать всегда тяжело, особенно в расцвете лет. Но я думаю, что Джордж Виккарз был счастлив, живя в твоем доме. Ты должна утешать себя тем, что ты и твои сыновья доставили ему радость, и тем, что проявила к нему сострадание.
Могильщик приехал за телом Джорджа Виккарза рано утром. Так как никаких родственников у него не было, похороны должны были пройти быстро и без особых церемоний. «Чем быстрее, тем лучше», — сказал старый могильщик, погружая тело на свою телегу.
Мистер Момпелльон разрешил мне не выходить на работу в тот день. «Лучше отдохни», — сказал он, когда уходил на рассвете. Антерос простоял всю ночь на привязи в моем саду и вырыл своими копытами целые ямы. Я кивнула, хотя знала, что отдохнуть мне не удастся. Бредфорды приказали мне явиться в имение, чтобы прислуживать во время званого обеда, а до этого мне еще надо было хорошенько вымыть весь дом, а потом подумать, как избавиться от вещей мистера Виккарза.
Словно читая мои мысли, пастор, уже садясь на коня, помедлил и сказал:
— Было бы хорошо, если бы ты выполнила просьбу мистера Виккарза. Он просил сжечь его вещи, и это дельный совет.
Я все еще тщательно отскребала истертый пол на чердаке, когда в дверь постучала первая из заказчиц мистера Виккарза. Еще до того, как открыть дверь, я уже знала, что это Анис Гауди. Она умела извлекать из трав ароматное масло и душилась им — легкий приятный запах всегда предшествовал ее появлению. Я восхищалась Анис: она была сообразительной, острой на язык, а во время родов мало кто из женщин обходился без ее помощи. Одним видом своим она внушала спокойствие и уверенность.
Она пришла к мистеру Виккарзу забрать платье, которое он ей сшил. Когда я рассказала ей о том, что произошло, она очень расстроилась. А потом меня отругала:
— Почему ты не пришла к нам с тетей, вместо того чтобы бежать за Момпелльоном? Хороший настой трав скорее помог бы Джорджу, чем бормотание пастора.
Анис и раньше порой озадачивала меня своими высказываниями, но на этот раз она превзошла саму себя. Во-первых, это было явное богохульство. А во-вторых, я была удивлена, с какой фамильярностью она говорила о мистере Виккарзе. В каких же они были отношениях, если она называет его по имени? Мои подозрения только усилились, когда я увидела это платье. Все мое детство, когда страной правили пуритане, мы носили одежду только так называемых грустных расцветок — черную или коричневую. После того как король вновь вернулся на трон, вернулись и более светлые тона, но одежда все равно оставалась строгой и длинной. Только не для Анис. Она заказала платье из ярко-красной материи. Я не видела, как мистер Виккарз шил его, и подумала, что он, наверное, от меня его прятал. Платье было готово, оставалось только подшить подол. Когда она приложила платье к себе, я представила, как она, высокая, роскошная, с распущенными золотистыми волосами, стоит перед мистером Виккарзом, опустившимся на колени, и как его длинные пальцы скользят с подола на ее щиколотку — умелые руки на ароматной коже… Я тут же покраснела, как это проклятое платье.
— Мистер Виккарз сказал, чтобы я сожгла все его шитье, чтобы не разносить заразу, — тихо проговорила я.
— Ничего подобного ты не сделаешь! — воскликнула она, и я поняла, что его просьбу невозможно будет выполнить.
Те, кто оставил залог, непременно захотят забрать свой заказ, и у меня не было никакого права им в этом отказать. Анис Гауди ушла с платьем под мышкой, и после этого ко мне то и дело стали приходить его клиенты и требовать свой заказ, а я могла лишь передать им его слова, произнесенные в бреду. Ни один из них не согласился предать огню готовую вещь, так что я сожгла только его одежду. В конце концов я нашла в себе силы выбросить в огонь и зеленое платье, которое он сшил для меня.
До Бредфорд-Холла путь был неблизкий, к тому же дорога шла в гору, так что я страшно устала, когда наконец добралась туда. Но по пути я все же решила заглянуть к Анис. У меня не выходило из головы ни то, как Анис сказала «Джордж», ни ее красное платье. Казалось бы, теперь, когда его больше нет, какое значение имеет, с кем он мог переспать? Но мне почему-то надо было знать, что было между ними.
Дом, где Анис жила со своей теткой, находился на восточном краю деревни, недалеко от кузницы. Он стоял на отшибе, на склоне горы, там, где кончалась земля фермы Райли. Это был крохотный невзрачный домишко. О том, кому он принадлежит, можно было догадаться еще издалека — по доносившимся оттуда то сладким, то терпким запахам готовящихся отваров. Пучки трав свисали с низких балок в таком количестве, что надо было почти вдвое согнуться, чтобы войти в дом.
На стук в дверь мне никто не ответил. Я обошла вокруг и посмотрела поверх каменной стены на сад, где росли лекарственные растения. Анис выкапывала какие-то корни, стоя на коленях среди буйных зарослей. Увидев меня, она поднялась и отряхнула землю с рук.
— Пойдем в дом, попьем чего-нибудь, — пригласила Анис.
Мы вошли в комнату, она положила корни на скамью и сполоснула руки, а потом предложила мне сесть, согнав со стула серого кота. Я была рада, что застала Анис одну. Мне было бы неловко обсуждать то, что меня волновало, если бы ее тетка находилась рядом. Да я и так-то не знала, как приступить к этому деликатному разговору. Хотя мы были с Анис ровесницами, росли мы не вместе. Она раньше жила в другой деревне, а к тетке ее отправили после того, как умерла ее мать.
Она протянула мне стакан пахучего напитка и налила себе тоже.
— Это крапивное пиво. Укрепляет кровь, — сказала Анис. — Женщинам нужно пить его каждый день.
Я пила мелкими глотками мягкий, довольно приятный на вкус напиток, не решаясь завести разговор. Но она словно прочла мои мысли.
— Мне кажется, ты пришла, чтобы узнать, спала ли я с Джорджем, — заявила Анис.
Стакан задрожал в моих руках, и пиво расплескалось на земляной пол. Анис усмехнулась:
— Конечно, да. — Ее глаза насмешливо заблестели. — Но для нас это значило не больше, чем пища для голодного путника.
Она наклонилась, чтобы помешать какие-то листья, настаивающиеся в большом чайнике, а потом продолжила:
— К тебе он относился совсем по-другому, так что можешь не переживать. Он хотел на тебе жениться, Анна Фрит, и я говорила, что вы будете хорошей парой, если ему, конечно, удастся тебя уговорить. Я ведь вижу, как ты изменилась после гибели Сэма Фрита. Ты стала более самостоятельной. Я сказала ему, что лучший способ завоевать тебя — это подружиться с твоими детьми. В отличие от меня, тебе есть о ком заботиться, ты никогда не сможешь жить только для себя.
Я представила, как они лежат в постели и говорят обо мне.
— Но почему, — выпалила я, — ты сама не вышла за него?
— Эх, Анна, Анна! — Она покачала головой и улыбнулась так, как улыбаются несмышленому ребенку. А потом посмотрела на меня серьезно. — А зачем мне вообще выходить замуж? Я не создана для того, чтобы кому-то принадлежать. У меня есть любимое дело. У меня есть дом, хоть и плохонький. Во всяком случае, меня он вполне устраивает. Но самое главное — у меня есть то, чем могут похвастать очень немногие из женщин. У меня есть свобода. И я так легко с ней не расстанусь.
С этими словами она встала со стула, и я поняла, что она хочет вернуться к работе. Я ушла от нее, еще больше запутавшись в своих чувствах и мыслях. Да, Анис Гауди была необычной женщиной, и я вынуждена была признать, что восхищаюсь ею: ведь она прислушивается только к голосу сердца и не обращает внимания ни на какие условности. А я вот направляюсь к Бредфордам, которых презираю и ненавижу и которые будут мною всячески помыкать.
Я устало поплелась к их поместью по опушке леса, принадлежащего семейству Райли. Ярко светило солнце, и тени от деревьев падали на дорожку. Дорожка уводила дальше в золотистые поля. Жатва была в полном разгаре. У Хэнкоков, которые арендовали поле Райли, было шесть сильных сыновей. Миссис Хэнкок и ее невестки шли за мужчинами и вязали пшеницу в снопы.
Либ Хэнкок, жена старшего сына, моя подруга детства, помахала мне, а потом, поговорив со свекровью, оставила работу и подошла ко мне.
— Посиди со мной, Анна, — попросила она. — Мне надо отдохнуть.
Я не очень-то спешила к Бредфордам, так что мы расположились с ней на травке. Она устало закрыла глаза и проговорила:
— Жаль твоего жильца. Он, кажется, был приличным человеком.
— Да, он был очень хороший, — ответила я. — Так прекрасно относился к моим мальчикам.
— Моя свекровь имела на него виды для Нелл, — сказала Либ.
Нелл была единственной незамужней девицей в семье Хэнкок, и ее братья так ее опекали и держали в такой строгости, что мы часто подсмеивались: мол, она так ни за кого и не выйдет, потому что ни один мужчина не знает толком, как она выглядит.
Я рассмеялась, хотя мне и было грустно: