113779.fb2
— А что… убийцу уже судили? — нерешительно спросила Тропова.
— Да. Сейчас он сидит в нашем каземате.
— В каземате?
— Да нет, ну, где кладовая когда-то была.
У Ольги часто-часто забилось сердце. «Значит Виктора завтра не будет… Он в кладовой, в угловой низкой каморке, которую почему-то называют казематом. Да, оттуда не убежишь…»
В приоткрывшуюся дверь чей-то голос негромко сказал:
— Товарищ Оля, вас женщина какая-то спрашивает, у подъезда стоит.
Анна пристально посмотрела на Ольгу.
— Кто это может быть, Оля?
— Не знаю, Анна, я сейчас приду.
Она накинула легкое пальто и вышла. Около подъезда в темноте девушка заметила женскую фигуру.
— Олечка, доченька!
— Мама…
— Олечка, иди, иди… я тебе что-то скажу.
Мария Филимоновна увлекла дочь. Они остановились у чугунной ограды.
— Что случилось, мама? Как ты меня нашла?
— Оля, Олечка, доченька, — Мария Филимоновна не могла говорить, ее душили слезы.
— Виктор… Виктор… у них… то есть у вас. Приговорен.
Ольга почувствовала противную дрожь в ногах.
— Я ничем не могу ему помочь.
— Я знаю… Но его можно спасти… все зависит от тебя… Доченька, помоги!
— Что ты говоришь, мама! Ведь он под усиленной охраной.
— Знаю и это, Олечка, — Мария Филимоновна, оглянувшись по сторонам, зашептала: — Дом-то этот ты знаешь. Это же твоя гимназия.
— Ну, так что же?
— А вот и то, что ко мне пришел муж твоей директрисы Юрий Аркадьевич, помнишь?
Он-то и сказал мне, что наш… наш Виктор приговорен к смерти… — она снова всхлипнула.
— Я все-таки тебя, мама, не понимаю. Он действительно сидит в подвальном помещении, но побег оттуда невозможен.
— Возможен, Олечка, возможен, только нужна твоя помощь. Сейчас тебе все объяснят, — Мария Филимоновна махнула рукой. Из темноты подошел высокий человек, Оля узнала в нем Юрия Аркадьевича.
Тот начал без всяких предисловий.
— Виктор заключен в камере, налево в углу. Там есть замурованный ход, но его легко восстановить, для этого нужно, чтобы вы достали связку ключей, которая хранится в кабинете моей жены за большим канцелярским шкафом…
Ольга вспомнила, что этот большой неуклюжий шкаф действительно стоит в бывшем кабинете директрисы женской гимназии.
— Если протянуть руку за шкаф, — продолжал Юрий Аркадьевич, — с левой стороны, на уровне вашей головы вы нащупаете небольшое кольцо в стене, поверните его на себя три раза, откроется маленький тайник, в нем лежит связка ключей, принесите их. Я выдаю вам тайну дома, которую знали очень немногие. Решайтесь, Оля, через несколько часов будет поздно.
Мария Филимоновна заметила колебание дочери.
— Оля, ты что? Ведь это твой брат, родной!..
— Хорошо, мама, кому я должна отдать ключ?
— Я буду вас ждать здесь, — проговорил Юрий Аркадьевич.
— …Это была мама, — ответила Ольга на молчаливый вопрос Анны.
Девушка подошла к окну и машинально начала перебирать лежащие на нем газеты.
«Что делать? — стучало в ее голове. — Спасти Виктора — значит навсегда стать врагом этих людей. Навсегда лишиться их дружеского доверия, превратиться в…
Ой, какое это страшное слово… провокатор… нет, предатель… Нет, я не могу!
Я не могу вернуться вновь к старой жизни. А если спасти Виктора и остаться среди них? Тогда как же я буду жить среди этих простых честных людей? — с отчаянием подумала девушка. — Ловить на себе чьи-то подозрительные взгляды, жить в страхе, быть в цепких руках тех, кто будет знать мой поступок, и я уже буду не в силах вырваться из этой паутины. А… Юнг…» Все это время она жила неотступной мыслью о встрече с ним.
— Нет! Все, что угодно, только не это… — вслух сказала Ольга, не обращая внимания на Анну, которая наблюдала за нею.
— Анна, Аннушка, — Ольга подбежала к Анне и разрыдалась: она больше не могла бороться со своими чувствами. — Аннушка… помоги… — сквозь слезы шептала Оля.
— Что делать?.. Что делать?
Анна, потрясенная состоянием подруги, тихо гладила ее по волосам…
— Плачь… милая… поплачь, Олечка, тебе легче станет…
Анна уже все поняла.
И Ольга плакала. Плакала о жизни, от которой она отрекается, о семье, из которой она ушла, о всем, что было недавно близким и дорогим.
Наконец Ольга овладела собой. Она сидела перед Анной, притихшая, щеки ее были мокры от слез.