11380.fb2
В комнате напротив у настольной лампы сидела мама и что-то писала. Я подошел к двери, привалился к косяку.
— Чего тебе? — спросила она, не переставая писать.
— Мам, а как это люди прощают друг друга?
— Как прощают? Прощают, и все!
Она по-прежнему писала, не поворачиваясь ко мне.
— Вот, например, человек в чем-то виноват, а его прощают, значит, забывают про его вину, да?
Мама посмотрела в мою сторону, но, кажется, все еще думала о своем и ответила машинально:
— Когда-нибудь, может быть, и забывают! Ты разве не видишь, что я занята?
Но мне нужно было выяснить вопрос обязательно и до конца.
— Мам, а когда прощают, вина куда девается?
Она отложила ручку и повернулась ко мне.
— Какие-то глупые вопросы ты задаешь!
— Ну, вот если бы меня кто-нибудь убил, ты бы простила?
— Что за ерунду ты городишь! Кто тебя собирается убивать?!
Мама начинала сердиться.
— Нет, ну, а если бы! Простила?
— Нет, не простила!
— А если бы этот человек много лет мучился и раскаивался, простила бы?
Мама посмотрела на меня подозрительно.
— Признавайся, ты что-то натворил сегодня, да?
— Ничего я не натворил! Мне просто знать надо!
Мама убрала с другого стула книжки, позвала:
— Иди сядь!
— Если бы прошло много-много лет, простила бы?
— Не знаю! — подумав, ответила она. — Может быть, нет!
— А вот помнишь, я разбил патефон! Ты меня тогда на улицу не пустила. А вечером я попросил прощения, и ты простила! А почему?
— Ну, ты же не нарочно его разбил!
— А если не нарочно, за что ты меня на улицу не пустила?
— Вот тебе раз! — засмеялась мама..— Патефон-то ведь все-таки разбил!
Я крепко задумался.
— Да. И потом патефона уже больше не было! А ты меня простила. Почему?
— Не понимаю, чего ты хочешь! Потом мы купили радиолу, это же даже лучше, чем патефон, правда?
— Мама, — пытался я объяснить ей, — ведь патефон уже было нельзя исправить, его не стало вовсе! Значит, я перед ним на всю жизнь виноват остался, так получается, да?
— Перед кем виноват? — нахмурилась мама, теряя терпение.
— Перед патефоном!
Она пощупала у меня лоб, посмотрела на меня тревожно.
— Ты что, болен или дурака валяешь?!
— Ну пойми, мама, вот ты мне тогда сказала: "Я тебя прощаю". А патефон-то остался разбитым, и после того, как ты меня простила, он не собрался и не заиграл! А как же ты меня простила, если ничего не исправилось?
— Чего ты путаешь? — сильнее хмурилась мама. — Ты был небрежен и разбил патефон. Я не пустила тебя за это на улицу. Ты попросил прощения, и я тебя простила! Чего еще?!
— А почему я просил прощения?
— Час от часу не легче! Ты разве не чувствовал себя виноватым?
— А после того, как ты меня простила, я перестал быть виноватым? Да? А ведь патефон-то не исправился!
Потеряв терпение, мама взяла меня за руку.
— Ну подожди, мама! — взмолился я. — Ну, если я не понимаю! Ты не пустила меня на улицу, это ты как бы отомстила мне, да?
— Ты что говоришь!
Кажется, я вывел маму из терпения окончательно, и надо было прекращать дискуссию, но я не мог остановиться и тупо напрашивался на ссору.
— Если я был виноват перед патефоном, значит, ты должна была мне отомстить за него, такой закон, да?
Мама молча взяла меня за руку, привела в мою комнату, подвела к кровати и приказала:
— Чтоб через десять минут спал!