Серлина буквально передернуло, он чуть коньяк не пролил.
- Это говорят глупцы, - резко бросил он, глаза у него побелели. - Хосе Рауль был благородным человеком и артистом. Он творил свои шедевры за доской. И приходил он на игру не из кельи тренера и консультанта, а из будуара любовницы. А Фишер - бульдозер с программным управлением. А потом Фишер - шахматный труп. Зачем заниматься эксгумацией?
Серлин постепенно оттаивал.
Он поднял рюмку, глядя прямо в глаза Хойлу, и опрокинул ее в рот. Журналист хотел последовать его примеру, но в последний момент спохватился.
- А как же наша партия в шахматы? Я не сажусь за игру даже после одной рюмки, а это уже вторая.
Серлин взглянул на него с удивлением, которое постепенно сменялось одобрением.
- Шахматы этого заслуживают. - Он улыбнулся и поощрил: - Пейте. Партию мы перенесем на завтра.
- Что же мы будем делать сегодня?
- Отдыхать и говорить обо всем на свете!
Рене кивнул в знак согласия, опорожнил рюмку и проговорил:
- Не хочу хитрить с вами, Бенгт. Меня вполне устраивает ваше намерение. Дело в том, что я пришел к вам не столько для игры в шахматы, сколько для того, чтобы поговорить о Вильяме Грейвсе.
Секунду Серлин удивленно смотрел на него, потом нахмурился и сухо проговорил:
- Мне следовало догадаться об этом раньше.
- Поверьте, я взялся за дело Грейвса не только корысти ради. Все гораздо сложнее.
Рене сначала торопливо и несколько сбивчиво, а потом уже более толково рассказал кое-что из того, что ему было известно о деле Грейвса со слов Смита и Аттенборо.
- Нечто в этом роде довелось однажды услышать и мне, - задумчиво проговорил гроссмейстер. - Но я не отнесся к этому серьезно. Ядерный терроризм! Это нечто новое. - Он поднял на Хойла внимательные светлые глаза. - А вы действительно журналист?
Рене развел руками, достал из кармана документы и протянул их через столик собеседнику.
- Прошу.
Тот взял их с неохотой, но просмотрел очень внимательно, а возвращая владельцу, заметил вполголоса:
- В наше время нетрудно подделать любые документы.
- Я дам вам телефон редакции. Он есть в официальном справочнике. Вы можете позвонить моему шефу хоть сейчас. Он всегда торчит вечерами в своем кабинете.
- Ну хорошо. Что вам конкретно от меня нужно? - после некоторого раздумья согласился Серлин.
Рене облегченно вздохнул и устроился поудобнее в кресле.
- Сведения о Вильяме Грейвсе. Любые, какими вы располагаете. В частности, о том, какое отношение имеют его ядерные изыскания к шахматам и шахматистам.
- Да я и сам этого не понимаю! - с сердцем воскликнул Серлин.
С Грейвсом Бенгт виделся лично всего один раз. Их представили друг другу на каком-то торжественном приеме, устроенном по случаю окончания очередного зонального турнира. Серлин выступил на нем успешно, вошел в число участников межзонального турнира, а поэтому был в отличном настроении. И Вильям Грейвс был в отличном настроении. Он просто очаровал гроссмейстера меткостью характеристик, небанальным остроумием и какой-то зверской беспощадностью суждений о проблемах, которые принято либо замалчивать, либо как-то приукрашивать. Видно было, что это всесторонне образованный человек. Но самое главное, он очень интересно, по-своему, говорил о шахматах. Он утверждал, и Серлину это было близко и понятно, что шахматная игра - это своеобразный динамический слепок бытия, слепок условный, но многогранный и неисчерпаемый, как сама жизнь.
- Мне трудно сейчас вспомнить теорию, которую он мне изложил тогда так живо и увлекательно, - рассказывал гроссмейстер, - но суть ее сводится к тому, как реальные события переводятся на машинный язык, скажем, на алгол или фортран, так эти события можно перевести на язык шахмат, закодировать их с помощью шахматных фигур в той или иной композиции. Задачи, сформулированные на машинных языках, решают компьютеры, а возможности их ограниченны, логика примитивна. Они не могут прыгнуть выше алгоритма, вложенного в них программистом.
- Вы уверены, что компьютеры так уж ограниченны?
Серлин кивнул, показывая, что понимает сомнения журналиста.
- Я тоже в этом усомнился, но, понимаете ли, Грейвс довольно легко меня убедил. Я не помню всей его аргументации, однако ж одна фраза засела у меня в мозгу как заноза. Грейвс сослался на крестного отца всех нынешних компьютеров, на Винера, который назвал логические машины безумцами, наделенными гениальной способностью к счету. Неплохо сказано, а? Кроме того, Грейвс сказал, что если машинным программированием занимаются, вообще говоря, ординарные люди, то для решения программных шахматных композиций можно привлечь гениев - лучших шахматистов мира. В общем, Грейвс увлек меня своими идеями и уговорил заняться решением программных композиций - особым образом составленных задач и этюдов. - Серлин было замялся, но потом, глядя прямо в глаза Рене, твердо закончил: - Сыграло свою роль и то обстоятельство, что он предложил определенную и немалую плату за мои услуги. Я тогда нуждался в деньгах.
- Только тогда? - спросил Хойл. - А я вот нуждаюсь в них всю жизнь!
Серлин рассмеялся, согласился с тем, что понятие денежного достатка в атомный век очень относительно, и продолжил свой рассказ.
Их деловые взаимоотношения Грейвс обставил весьма таинственно и доверительно. Соглашение было чисто джентльменским, Грейвс назвал его мораторием, - никаких договоров или письменных обязательств, ни йоты юридического формализма. Важнейшим условием моратория, нарушение которого немедленно приводило к его расторжению, была полная конфиденциальность сотрудничества. Никаких почтовых сношений или телефонных переговоров! Задание Серлину доставлял доверенный человек, он же забирал готовые решения. Когда эта система обговаривалась, Бенгт не удержался и заметил, что организация дела очень напоминает ту, которая применяется в шпионаже. По-видимому, это не было новостью для Грейвса. Он нисколько не удивился, лишь заметил:
- Это не более как конвергентное сходство. - И добавил в раздумье: Постарайтесь быть добросовестным даже в тех случаях, когда задача будет выглядеть необычной. Когда, скажем, на доске будет не два, а три короля. Или когда короля два, но одному из них нужно поставить мат, а другому пат. Или если мат нужно поставить не королю, а слону, ферзю, другой фигуре.
- Боюсь, что без предварительных и подробных консультаций мне будет трудно справиться с такими необычными шахматами, - откровенно признался Серлин.
- Не беспокойтесь, - успокоил Грейвс, - все отклонения от классических правил шахматной игры будут детально оговариваться в условиях задачи.
Их сотрудничество продолжалось более двух лет, до самого исчезновения Грейвса. За это время Серлин перерешал сотни задач - от самых элементарных до самых причудливых и невероятных. Поначалу Серлину нелегко было ориентироваться в этом буреломе необычных правил и оговорок, но постепенно он вошел во вкус и даже обнаружил своеобразную эстетику в предлагаемых композициях. Ему представлялось, что их составлял одаренный человек, неуемный фантазер и выдумщик, отчаянно балансирующий на самой грани, отделяющей разум от безумия. Бенгт признался Рене, что некоторое снижение уровня его игры определяется влиянием этого необычного, все время трансформирующегося шахматного мира.
- Зато у меня есть хороший дом, счет в банке и нет долгов, - с некоторой грустью закончил свой рассказ Серлин.
- А что все это значит? Вы не пробовали выяснить? - с нескрываемым любопытством спросил Хойл.
Серлин усмехнулся:
- Как не пробовал, я ведь живой человек. Но нарочный, который привозил задания и деньги и увозил готовые решения, был похож на человека, которому отрезали язык. А других источников информации у меня не было.
- Вы могли поговорить об этом с друзьями.
Серлин покачал головой:
- Я слишком хорошо помнил о главном условии Грейвса - полная конфиденциальность.
- Но Грейвс исчез, - возразил Рене.
- Известие об этом мне привез все тот же молчаливый нарочный. Он вручил мне приличную сумму, потребовал, чтобы я хранил дело в строгой тайне, сказал, что могу еще понадобиться, и на всякий случай оставил парижский адрес - до востребования. И все-таки история Грейвса каким-то образом стала известной. Правда, в прессе об этом Не было ни слова, но тем не менее меня стали беспокоить всякие личности, и темные, и светлые. - Серлин поморщился, словно ему припомнилось что-то неаппетитное. - Мне сулили всяческие блага, угрожали, пытались подсунуть любовницу. Терпение мое в конце концов лопнуло, я написал письмо по известному мне адресу и потребовал или защиты, или свободы действий. Через неделю после того, как я отправил письмо, нарочный снова посетил меня. Только теперь он оказался куда более разговорчивым. После обстоятельной беседы, очевидно убедившись, что я понятия не имею о сущности изысканий Грейвса, он дал мне желанную свободу действий. Предупредил только, чтобы я не вздумал давать никаких официальных интервью для прессы. После этого мне стало легче. Тем любопытным, которые прорывались ко мне через все заслоны, я теперь говорил правду - что я решал для Грейвса шахматные задачи не совсем обычного содержания. У меня, как и у многих играющих шахматистов, хорошая память. Поэтому особенно настырным просителям, которые к тому же швырялись деньгами, я сообщал и содержание этих задач. - Серлин улыбнулся. Разумеется, я не стал давать особенно диких задач со всякой чертовщиной. Скажем, таких, где резко нарушались общепринятые правила шахматной игры, например у белых и у черных по два короля, причем одного из них разрешается бить, или когда мат нужно поставить не королю, а ферзю, причем король не матуется, а играет роль обычной фигуры. И все-таки от меня не отстали до сих пор. Почему-то надеются, что я храню Бог весть какие тайны. Вот и вы туда же.
- Я объяснил, Бенгт, - мягко заметил Рене, - что мной движет не праздное любопытство и не голая жажда наживы.
- Да, - согласился гроссмейстер, - вы не похожи на прежних визитеров по делу Грейвса. Они сразу же пытались купить меня. Меня!
Серлин выпятил подбородок и, хмуря свои белесые брови, сурово взглянул на журналиста.