***
Местечко, где мы отдыхали в Болгарии, было расположено совсем близко от берегов Турции. Поэтому захотелось глянуть краешком глаза на сказочный восток. В лобовое стекло автобуса мы увидели, как дорогу перебежал олень. Мы проезжали болгарский заповедник. Была ночь, но дорога хорошо освещалась. Неожиданно ее перебежал еще и заяц. Я знала, что перебежавший дорогу заяц - плохая примета. Когда ссыльному Пушкину, направляющемуся из Михайловского в Петербург, перебежал дорогу заяц, он повернул назад и таким образом уберег себя от участия в восстании на Сенатской площади и от страшных последствий этого события. Каретный мир имел свои преимущества. Экскурсионный автобус сам бы перевернулся, но обратно с середины дороги бы не повернул: за все заплачено. Мы продолжали путь с предощущением несчастья. Вскоре дорогу быстро перебежала мышка. К чему были олень и мышка, - я не знаю, но сердце чувствовало: зря мы едем в Турцию. Я уже ощущала признаки начинающейся простуды от автобусных кондиционеров. Когда мы утром прибыли, наконец, в султанский дворец - я уже ничему не радовалась. И хотя из последних сил сфотографировалась, по-турецки сложив ноги крестом, изображая из себя султана, - у меня начинался сильный жар. Султанский дворец мне показался серым и ободранным, я ни за что не захотела бы остаться в гареме султана.
- Любаша! Что ты делаешь?
Люба мыла руки рядом с мечетью, там, где по мусульманским законам, женщинам мыть руки запрещалось, чем и навлекла гнев подошедшего к ней мужика в тюбетейке. Он что-то говорил на одном из тюркских языков, и по всему было видно, что сильно раздражен. Хорошо, что подоспел Эмил, который разговаривал в это время с экскурсоводом. Мужчины-мусульмане, проснувшись, каждое утро благодарят Аллаха, создавшего их не женщинами; об этом, кажется, где-то замечал опять-таки Александр Сергеевич...
Я хоть и родилась в Казахстане, - с мусульманскими законами знакома не была совершенно, потому что в Усть-Каменогорске было очень мало казахов. Они кочевали вокруг Беловодья в поисках многообещающей страны Жер-Уюк (подобной Беловодью). Образовывали селения в Восточном Казахстане лишь люди других национальностей, те, которые по культуре своей были оседлыми. Казахи-кочевники пришли в селения позднее, поэтому их было числом поменьше. По причине своей кочевой жизни казахи - мусульмане далеко непоследовательные, они более язычники. Однажды я встречалась с одним имамом, он сетовал на то, что казахами не соблюдаются мусульманские обычаи. Множится число "бродячих мулл", чем-то напоминающих православных "халтурных попов", зачастую невежественных лиц, знающих лишь несколько сур Корана и Сунны, но устраивающих культовые обряды, в которых нуждаются жители аулов - чтение заупокойных молитв, джаназу (поминки), строительство надгробных мавзолеев - мазаров, обрезание. Нарушаются при этом заповеди Магомета и воскрешаются древние языческие ритуалы.
А вот о некоторых мусульманских обычаях я слышала в городе Ош, который населяют узбеки и киргизы. Есть там священная гора Сулейманка, на вершину которой стремится забраться каждый местный мусульманин. Раньше это было почти равносильно тому, что мусульманин достиг Мекки. Исстари таких желающих было много, однако, до вершины горы мало кто добирался. Свидетельством тому являлось кладбище у подножия горы. На Сулейманке мусульмане исцелялись от разных недугов. Для этого надо было посидеть в том или ином месте горы с молитвами. Сейчас правоверные мусульмане вниз не летят, даже люди прочих вероисповеданий благополучно доходят до самой вершины: всюду установлены поручни. Вот и сидит старый опа в горной выемке типа ванны, молитву читает, - лечит радикулит. А еще в горе есть отверстие, где раньше жен на верность проверяли. Женщин заставляли вставлять в это отверстие голову. Если голова не входила в него - жена подозревалась в неверности, и ее скидывали с горы вниз. Такова была женская участь.
Вот и тут прошел мужчина с тремя женами, у которых видны только глаза. На турецких рекламах - тоже только таинственные женские глаза показаны. Чувствую, надо женщине здесь быть осторожнее.
Наш гид решил, что самая привлекательная для русских достопримечательность в Стамбуле - магазин дубленок, откуда мы с Сашей сбежали. Мы сделались ужасно голодны, и зашли в какое-то летнее кафе.
- Не вкусно будет, - деньги с вас брать не буду, - заверил нас официант.
Нам подали какое-то национальное мясное блюдо. На память пришли путевые заметки Марка Твена. Он писал, что, находясь в Стамбуле, посетил с другом местное кафе. Для них готовили мясо.
Внезапно подбежала бродячая собака и схватила кусок мяса, предназначавшийся им.
Официант погнался за собакой, отобрал мясо и положил его обратно на блюдо. Марк Твен с другом любезно поблагодарили турецкого повара, расплатились и ушли, так и не откушав стряпни. Мы с Сашей были голодны до такой степени, что съели бы все приготовленное для нас блюдо даже за компанию с целой сворой бродячих собак.
До вечера мы бесцельно бродили по Истанбулу. Я ощутила себя послереволюционной эмигранткой в Константинополе.
Те же узкие грязные улочки - весь город как один большой базар. Ничего общего этот базар не имел с виденным мною ранее восточным среднеазиатским базаром. Тот базар был ярким зрелищем из сказок с обилием фруктов, с приготовлением плова, мантов, дунганской лапши, с канатоходцами и акынами. От турецкого базара, занимающего весь город, пахло грязным барахлом, было тесно и неуютно.
- Девушка, вас к Черному морю не подвезти?
- А вас не подвести туда за ручку? Ведь это за поворотом? - отвечала я нахальным проводникам местного значения.
- Мадам, зайдите в наш маркет!
- Девушка! Джинсы, кожа, - что вас интересует?
Мраморное море нас интересовало больше, чем джинсы, и мы отправились его смотреть. Район, прилежащий к набережной, должно быть, являлся рабочим кварталом. Подросток-турок сидел прямо на тротуаре, демонстрируя свои ноги, покрытые безобразными язвами. То ли он ждал, что всякий проходящий будет давать советы по поводу лечения, как это делалось в старину у некоторых восточных народов, то ли наоборот, задался целью запугать проходящих видом страшной проказы. Дряхлый старик продавал носки, которые никто не брал, настолько они были дороги, и трясущимися сморщенными руками гладил кошку. Нам стало жаль его, но больше всего меня взволновало его трогательное отношение к кошке - и мы купили у него носки.
Мы заметили, что в Болгарии очень мало кошек и болгары не очень-то внимательны к этим милым домашним животным. В Турции к кошкам было совсем другое отношение. Может, это объясняется какими-нибудь религиозными соображениями? Я когда-то читала, что белые кошки считаются в Турции священными, их держат в мечетях. Предполагаю, что нашему ангорскому котику Луису тут бы оказали больше чести, чем нам. К тому же он на Ататюрка похож своими глазами!
Мы уже возвращались назад, в гостиницу, как кто-то сзади схватился за Сашину руку. Мы обернулись. Только что никого кругом не было. Наступил вечер и базар сворачивался. Откуда ни возьмись, нас обступило множество людей. Кто-то выбил сумочку из Сашиных рук. В ней находились все деньги, рассчитанные на отдых до конца сезона и обратную дорогу в Москву, ключи от нашего гостиничного номера и визитки. Саша побежал за ворами. Это была целая шайка турецких парней подросткового возраста и старше. Он почти догонял их, но на ногах у Саши были шлепанцы, бежать в которых по мощенным кривым улочкам неудобно. Сначала я видела, куда побежали хулиганы, а вслед за ними и Саша. Потом они повернули раз, два - и скрылись из виду в узких стамбульских лабиринтах. Вместе с ними исчез из моего поля зрения и Саша.
Я осталась одна посреди темной улицы. Быстро упала на город южная черная ночь. Откуда-то выходили турецкие мужики и дергали меня за руку:
- Пойдем со мной, красавица.
- Я ищу мужа. Вы не видели, куда...
- Зачем он тебе?
Молниеносно вспомнились турецкие "Наташки", о которых пишут наши газеты. Это проститутки из России, которые наводнили города и курорты Турции. "Наташки" зарабатывают гораздо больше рыночных перекупщиков. Женатые турки, щадя всех своих четырех жен, с "Наташками" проделывают все, что видели в порнофильмах. Имя перестает самовыражать человека и превращается в свою противоположность - символ обезличивания, штампа, униформы определенной массы населения. Милицейские палки, дубинки тоже иногда называют "наташками". Если применить их к проституцким "Наташкам" получается и вовсе страшная диалектика: "наташки"
убивают "Наташек". Противоположности превращаются одна в другую. Имя поглощается и делает человека безымянным. Страшно.
Еще больше я испугалась за Сашу, что его где-нибудь зарежут. Надо бежать в гостиницу, заявлять в полицию. Но где она? У кого не спрошу, никто по-русски не понимает, хотя спустя полчаса очень даже понимали, когда тапочки "впаривали". Удивительно, что не белые.
Наконец я решила брести наугад, хоть куда-нибудь, полагаясь на свое древнее природное чутье. Когда человек еще не был испорчен цивилизацией, ему было присуще особое чувство, позволявшее безошибочно ориентироваться в пространстве, как это умеют делать перелетные птицы. Я надеялась, что мое имя, подпитываемое природным чувством, не подведет меня в этой критической ситуации. И не ошиблась. Лоб в лоб мы столкнулись с... Сашей!!!
- Наташа, мы остались без копейки.
- Больше всего я боялась потерять тебя. Ты жив - и все прекрасно.
Мы вернулись в гостиницу и рассказали о случившемся сопровождающему нашу группу гиду. Больше всего она испугалась, что мы пойдем в посольство. Полицию тоже не вызвали - "от нее не будет толку; все равно ничего не найдут". Чтобы не случилось скандала, нам сразу вручили новые ключи от номера, повздыхали, рассказали несколько историй, какие здесь часто случались, - на том и разошлись.
Моя болезнь достигла пика:
поднялась жуткая температура и открылась рвота то ли из-за простуды, то ли от стресса, то ли от пищи, от которой следовало бы отказаться, как это сделал Марк Твен. Сон не шел.
В дверь неожиданно постучались.
- Открывайте, а то замочим, - произнес за дверью мужской голос с турецким акцентом.
Судя по голосам, с ним была целая компания. Все стоящие за дверью турки расхохотались. Я обвела замок двери тунгусским гребнем. Они еще немного постучали. Потом голоса стихли, непрошеные гости незаметно растворились.
Саша спустился вниз и предупредил дежурного администратора, ведь в сумочке находились ключи от номера и визитки с информацией о том, где мы проживаем. Возможно, ворам, укравшим сумочку, захотелось еще чем-нибудь поживиться. Пока Саша ходил, я стояла у распахнутой двери. Три здоровенных турка прошли в один из номеров напротив. Мне показалось, что я уже этих бугаев где-то видела.
- "Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!.." - пропел строчки из русского шлягера один из турков, обращая их ко мне.
Вот-вот должен появиться Саша.
Турок, который напевал, вышел из номера, куда все трое только что вошли, и стал стучать в двери соседних номеров. Одну дверь открыл заспанный мужчина.
- Что нужно?
- Я, наверное, не туда попал, - извиняющимся голосом сказал турок.
- Наверное.
Открывший дверь мужик точь-в-точь был похож на "самого бедного армянина", который передавал мне привет от Адриана. Может, это все одна и та же компания? Продолжение детектива, начатого в Москве?
Я вспомнила, где я видела этих трех турков. Сначала я увидела их в кафе за соседним столиком, а позже они стояли рядом, когда воры выхватили сумочку. Я тогда не придала значения этому факту. "Точно, все одна и та же шайка, - подумала я. - Простукивают номера, выясняют обстановку". Я прикрыла дверь. Мой взгляд упал на кровать. На ней лежала фигурка Адриановой головы. Должно быть, крыша поехала! Я протянула к ней руку. Кроме леденящего холода ничего не почувствовала. Фигурки, как всегда, не было и в помине. Вернулся Саша. Его проинструктировали, на какие кнопки нужно нажимать в случае тревоги.
Неожиданно на меня накатила какая-то злость. Тяжелая, тягучая, особенная духота обволакивала все мое тело.
Черная дыра безлунного неба всасывала меня в себя своей раскрытой неживой пастью, пробудив какие-то неясные мне самой чувства. Моя привычка подвергать все анализу куда-то ушла. На мгновенье я представила себе образ турецкого вора.
Он чем-то напомнил мне другого вора, того, который лез ко мне в квартиру давно, в Усть-Каменогорске... Я расчленяла его тело на кусочки, как будто проделывала какой-то скульптурный эксперимент. Агрессия моя нарастала, превратившись в какую-то самостоятельную неуемную сущность, с которой я уже справиться не могла. Я встала, надела тапочки и прошла в ванную комнату. Один тапочек почему-то был на платформе, и я прихрамывала. Не надо было зажигать света, я отчетливо могла рассмотреть себя в зеркале. Лицо было бледным и таяло на глазах. Я дотронулась до щеки, она поразила меня необыкновенной гладкостью и мертвенным холодом. Голова болела. Я попробовала помассировать волосы гребнем, - они сделались колючими и толстыми, как колья. Кажется, в этот раз я нарушила правила пользования гребнем и расчесала волосы перпендикулярно силовым линиям своего поля.