Иван с удивлением воззрился на друга, как будто видел его впервые. Гаврюша снял очки, и на его переносице обнаружились два тёмных следа. Глубоко спрятанные глаза на ярком солнце превратились и вовсе в щелочки и смотрели устало, без всякой насмешки, так свойственной им.
- Гаврюша, откуда в тебе это? Ещё семь лет назад ты был другим человеком. Откуда в тебе такой пессимизм?
Со стороны жасминовой аллеи раздался крик:
- Папа, папочка! Как хорошо, что ты здесь! Мы с Митькой хотим запустить змея, но он никак не хочет подниматься! - двое мальчуганов мчались им навстречу с лёгкой конструкцией из деревянных планок и бумаги в руках.
- Борька! Этот дядя - мой очень старинный друг, мы с ним давно не виделись, и у нас очень важный разговор. Так что ты должен.
- ...запустить этого змея, - перебил Ивана Троепольский, - и важнее этого занятия я себе не могу представить! Борька! Откуда у тебя такие замечательные веснушки на носу? Смотри, у папы нет, у мамы, вроде, тоже. А-а-а! Знаю, это они от солнышка в Казахстане, папа мне тут рассказывал! Давайте запускать змея!
После пяти попыток змей, поймав ветерок, взмыл в воздух, к всеобщей радости, и радовался этому больше детей Троепольский, а Иван с задумчивым лицом наблюдал полёт змея. Разговор заново начал Троепольский:
- Ваня, это не пессимизм, это реалии, в которых, увы, мы живём. Просто ты, занятый здесь по уши своей работой, на которую положил всё своё здоровье, немножко оторвался от действительности. А я - варюсь в области, вижу многие хозяйства, среди которых твоё - редкое исключение. Вот ты, к примеру, с кем в области отметил свою награду?
- С Зиночкой, с Мильманами. Ты же знаешь, родней и ближе в Воронеже у меня никого нет.
- Идеалист! Ты ошибаешься! Роднее у тебя должен быть обком! Туда приходят из хозяйств машины с продуктами, там завязываются связи крепче родственных и решаются вопросы поставки техники в колхозы, а также втихую замаливаются грехи «обезлички», когда успехи только на бумаге. Тебе просто повезло с директором треста, это - настоящий человек, но о нём можно только написать повесть. Над ним, как и над всеми, - обком партии. Там казнят и милуют, и случись чего, ни твоя медалька, ни прошлые заслуги тебя не спасут!
- Как-то ты грустно обо всём, Гаврюша! Ладно! Если чёрт подведёт, может бог не выдаст? Идём дальше.
- Ваня, я знаю - твой оптимизм несокрушим. Я вовсе не пытаюсь его подточить, но поразмышлять ты должен: может, иногда, для общей пользы дела, надо и держать про запас «ход конём», водить дружбу с «нужными» людьми, а не так как ты - прёшь по линии наибольшего сопротивления, пытаясь своими успехами удивить мир.
Они прошли плотину с устройством для слива воды и мостиком на другой берег. Отсюда были виден полукруг красных кирпичных стен манежа - старинного и грандиозного для этих мест здания, оставшегося в наследство от графа. Сферический купол крыши перекрывался несколько раз, последний раз - до войны - был накрыт оцинкованным железом. Говорят, что здесь, когда встал вопрос о выделении средств, приложил свою руку Семён Михайлович. Здесь потомок старинного русского рода Орловых выгуливал своих скакунов, приучая к седлу, учил слушаться узды и стремени, стремительно галопировать по кругу.
Рядом с выездными массивными деревянными воротами, обитыми металлической полосой, - боковые двери, куда и вошли хозяин со своим другом. По узкому коридору они вышли в проход между металлическими прутьями, за которыми располагались стойла, и стенкой самого манежа. Сюда, в этот проход, выводили лошадей и вели до входа на круглую ровную площадку с несколькими рядами лавок для посетителей. Площадку время от времени укатывали катком, в который запрягалась лошадь.
Иван подводил Гаврюшу к каждой лошади, белозубо улыбался, не скрывая своего восторга, представлял своих питомцев, хотя у каждого стойла крепился металлический держатель со вставленной картонной табличкой - здесь можно было прочитать дату рождения, сведения о породе и всей родословной.
Вороная красавица Аргентина, стоявшая в первой клети, тревожно задвигала ушами, кося глаза на посетителей. Её жесты были понятны Ивану: мол, чего пришёл, ты же не берёшь меня дважды в день - хотя я бы с удовольствием - на просторы...
Ускова не было видно - время обеденное, поди, покормил лошадей, поел и спит в какой-нибудь каморке.
- Резеда-вторая - это моя рабочая лошадка, дочь той Резеды, что была у меня в Алешках. Ты её помнишь, тоже на неё садился. Вылитая мама! Старушка проехала со мной полстраны и вернулась назад. Почти ослепла, стоит в стойле с противоположной стороны. А вот это - мой. наш рысак, будущая беговая гордость.
- Да ладно, Иван! Не поправляйся. Твой он, твой! И только благодаря тебе он здесь стоит. Я же не пытаюсь отобрать у тебя что-то! Не будь тебя, может, ничего бы этого не было, ты же должен был понять, о чём я протрубил.
- Понимаю. Смотри, какие у него тонкие ноги! Масть - каурая, очень редкостного оттенка.
Жеребец по кличке Цезарь неожиданно вскинул голову и заржал.
- Видишь, негодует, хочет на прогулку. Утром мы запряжём его в двуколку и дадим ему возможность надышаться ветром!
Троепольский добросовестно прошёл все стойла, удивляясь звучности имён жеребцов и кобыл. Здесь были лошади, как лебеди, белые, серые в яблоках, гнедые и чёрные - Саламандра и Суламифь, Циния и Резеда, Гнедой и Глечик, Ганнибал и Цезарь..
- Ваня, скажи, кто придумывает имена твоим красавцам?
- За помощью не обращаюсь, я действительно чувствую, что они принадлежат мне, как мои дети! У Будённого есть Софист - он берёт все призы на скачках на
Московском ипподроме. Моя мечта - пригласить Семёна Михайловича на собственный заезд. Вот тогда у меня появилась бы броня - крепче не бывает!
- Это, пожалуй, верно! В наше время надо иметь покровителей, иначе всякая мышь подгрызёт сухожилия - и не заметишь! Ты мне скажи, чего ты такой худой? У тебя ж щёки ввалились, один нос остался.
- А к чему мне килограммы? Настоящий жокей должен весить не больше пятидесяти двух... Ладно, надо двигать в сторону кухни, чтоб поправить вес, ты не находишь? Только зайдём в правление, позвоню Евсигнееву Коле, пусть приезжает в гости. Хочу вас познакомить - превосходный человек! Директор Ново- чигольского лесхоза. Пока он воевал на фронте, хозяйством руководила его жена, Серафима. Вернулся после серьёзного ранения из госпиталя, оклемался, поднял лесхоз. Замечательная чета, очень милые люди! Я беру у него саженцы, и мы крепко дружим.
.В этот вечер в двухэтажном доме, окружённом сиренью и акациями, было весело, с балкона доносились звуки гитары и мандолины, слышались песни и смех.
На кухне Феклуша вытирала слёзы передником. Она каждый раз плакала, когда слышала эту песню, а сейчас специально дверь оставила приоткрытой и сидела за столом, подперев голову рукой. Баритону вторил чистый женский голос под аккомпанемент мандолины:
Белой акации гроздья душистые Вновь ароматом, ароматом полны.
Вновь разливается трель соловьиная В тихом сиянии, сиянии луны...
Помнишь ли, милая, под белой акацией Слушали трели, трель соловья?
И ты мне шептала, чудная, нежная:
Милый, поверь мне, навеки твоя!
Последние две строчки повторялись, и «чудная, нежная» звучало во второй раз с особой силой - Феклуша всхлипнула, зажав рот рукой. Открылась дверь, вошла Мария Фёдоровна, стараясь тихо ступать по скрипящим половицам, прошла к столу, села рядом.
Годы прошли давно, страсти остыли,
Молодость жизни давно уж прошла...
Но белой акации гроздья душистые,
Нет, не забыть мне, не забыть никогда!
Закончился повтор, и голоса на какое-то время стихли, Феклуша встала, подошла к печке:
- А давай, Фёдоровна, картошечки молоденькой!
- Нет, спасибо, я уже в столовой перехватила. А ктой-то к нам приехал?
- Знамо, друг детский! Петрович его всё Гаврюшей величает. Силён играть на мандолине! Борька аж к Семутенковым носился за струментом. И энтот, Са- ныч с питомника приехал, с жёнкой, Серафимой. Он такой маленький, сухонький, в гимнастёрочке, всё время улыбается да курит. А она - больше его ростом, волосы чёрные, глаза жгучие, как у цыганки. Знать, хорошие люди, коль Петрович их привечает. Он худых не позовёт!
- А песнь-то, песнь-то какая! Всё про любовь. а Иван Петрович сказывал - с той песни и война с немцем почалась!
Мария Фёдоровна смахнула со щеки слезинку. Уже два года, как она получила похоронку на мужа, при упоминании о войне на её глазах появлялись слёзы. Дом её сгорел, родственников не было, вот и прибилась она к совхозу. Марчуков за умение распорядиться, за характер назначил её заведующей столовой. А уж как она готовила еду, и Феклуше можно было поучиться! Мария Фёдоровна жила в комнате на нижнем этаже - директор постарался, выделил - очень удобно: и столовая, и правление рядом, в двух шагах.
Из-за дверей раздался взрыв хохота.
- Чё грохочут-то? - спросила женщина Феклушу, только что вернувшуюся из комнаты.
- Да Борька учудил. Спрашивают его: «Боря, может что-нибудь споёшь?» Он и спел. Вместо «пролетают кони, да шляхом каменистым» - «пролетают кони по шляпам-коммунистам!»