Но Кторов уже не слышал его. Опрокинувшись на спину, он смотрел на звезды, вдруг высыпавшие над морем. Ветер куда-то угнал облака, и яркие звезды щедро усеяли черноту небес, словно торопились показать уходящему человеку свет. И в последние минуты своей жизни авантюрист и разведчик Антон Георгиевич Кторов думал о том, почему звезд не видно днем, ведь это так здорово - видеть их свет. Последней ему пришла в голову мысль о том, что все происходит правильно: звезды во тьме - это символы света. Но если бы они стали видны днем, то смотрелись бы черными точками, а разве нужны человеку символы вечной тьмы?
Бокий размышлял.
Он нервно ходил по квартире, заложив руки за спину. Произошедшее в Лукоморске ему не нравилось, вернее, не нравилось ему, как все это изложил чекист, прибывший оттуда во исполнение посмертного распоряжения Кторова. Получалось, что никаких бумаг о материалах, необходимых для изготовления Голема, не сохранилось, единственный экземпляр затонул при нападении банды местного атамана, и даже секрет оживления этого странного существа канул в небытие со смертью Кторова.
Бокий искренне сожалел, что все получилось именно так, но еще больше он жалел о потере Антона Кторова. В разведке всегда не хватает толковых умных людей, и найти замену Кторову было сложно, очень сложно. Он вспомнил приехавшего чекиста и на секунду задумался, не попробовать ли в деле его, но тут же отказался от этой мысли - простоват был лукоморский чекист, такому за бандитами гоняться да белобандитов в чистом поле рубить.
А дел много: надо работать с Александром Романовичем Беляевым, имелась у Бокия информация об интересных контактах этого человека с тайными изобретателями и адептами древних знаний. Надо было - кровь из носу! - организовать командировку Барченко на Кольский полуостров для проверки информации о наличии там древних городов проариев, обладавших теперь, быть может, навсегда утраченными знаниями о природе. И «меречение» представлялось Глебу крайне любопытным явлением, которое обязательно надо было тщательно изучить. Да и сообщения поступали последнее время любопытные, на проверку их уже были нацелены Староверов, Тонкий и Лебедев.
Дел много, вот времени…
В этот раз Бокий долго медитировал, загадав мысль, которой всегда сторонился. Сегодня он спросил себя, а доживет ли сам до победы мировой революции. Напрашивался явный ответ, но сегодня Глеб Бокий решился его проверить. Закончив медитировать, он открыл глаза и посмотрел на сосуд. Нехорошие предчувствия его не обманули. Большой фаллос подлез под указательный, и торчал оттуда бледной дулей. Дряблые фаллосы зловещей пятерни собрались в неуклюжий, но оттого не менее издевательский кукиш.
Павел Гнатюк сидел в трактире на Хитровом рынке.
Вокруг крутился самый разнообразный люд подозрительного и странного вида, но Павел старался не проявлять любопытства. Место было такое, что за лишний косой взгляд любого могли, не задумываясь, поставить на перо. Доклад Бокию он сделал. Тощий чекист с худощавым лицом и глубоко запавшими глазами не произвел на него особого впечатления. Чересчур серьезен. Человек должен иногда улыбаться, а этот Бокий, наверное, уже забыл, когда улыбался в последний раз. Но Павел его понимал: на серьезном месте сидит человек, порой с чертовщиной дело имеет. На таком месте сидеть трудно, а усидеть еще труднее.
Он закончил есть, вытер и перекрестил рот. Не потому, что верил, просто от привычек, приобретенных в детстве, избавиться трудно. Отодвинул тарелки, посмотрел на половых и выбрал самого нахального, самого жуликоватого на вид. Поманил его к себе:
– Чего изволите? - склонился тот.
– Татарина позови, - сказал Гнатюк. - Скажи, дело у меня есть к самому.
– Не понимаю, - отозвался половой.
– И не надо, сударь, не надо, - сказал Гнатюк. - Есть такие вещи, что понимать их просто опасно. Скажи татарину, что я жду.
– А как изволите отрекомендовать вас?
– Скажешь, человек пришел, долг Никите Африкановичу отдать. Он знает.
За ним пришли.
Долго вели по узким вонючим коридорам, заваленным какой-то рухлядью.
– Входи, мил человек, - сказал провожатый.
За столом небольшой комнаты сидел крепкий кряжистый старик, одетый в дорогой халат.
Старик с интересом разглядывал чекиста.
– Откуда? Кто? - требовательно спросил старик. - Память у меня хорошая, уважаемый, в должниках у меня вы не ходите.
– Не хожу, - согласился Павел.
Скосив глаза, он увидел за своей спиной мускулистого человека с тщательно выбритой головой. Человек был раздет до пояса, и в руках держал тонкую черную удавку, всю в маленьких узелках. В уголках рта этого странного и опасного человека белела пена. Павел достал из кармана сверток и протянул хозяину.
– Долг, - просто объяснил он.
Никита Африканович развернул тряпицу, увидел дудочку и тут же торопливо завернул ее обратно. Встал, уже с нескрываемым интересом разглядывая Гнатюка.
– Ах, Тоша, Тоша, - сказал он. - Значит, погиб? Ведь это он вас просил передать? - Никита Африканович взглядом показал на тряпицу.
– Точно так, - коротко сказал Павел. - Больше у меня к вам дел нет. С вашего позволения, я откланяюсь, Никита Африканович?
Старик постоял у стола.
– Премного вам благодарен за то, что выполнили поручение моего друга, - сказал он. - Не смею вас больше задерживать. Большую услугу вы мне этим оказали, Павел Борисович, - добавил старик. - Очень большую. Я у вас в долгу. Обращайтесь, если станет трудно или просто что-то понадобится.
– Непременно, - кивнул Гнатюк. - Непременно обращусь.
В сопровождении татарина, бывшего телохранителем хозяина Хитрова рынка, он вновь прошел узкими коридорами, спотыкаясь о сломанные стулья, поваленные тумбочки, кипы дореволюционных газет, неведомо как оказавшихся в разбойном логове. Выйдя на улицу, он с наслаждением вдохнул свежий сладкий воздух.
Татарин хлопнул его по плечу.
Павел оглянулся.
– Жаль, - сказал татарин. - Хороший был человек. Большой человек. Мой все хорошо видит. Ты тоже большой человек. Только делаешь вид, что маленький.
Кот Баюн Полосатович сидел в одиночестве, ерзал задом по табурету, готовясь к работе. Настроив себя соответствующим образом, кот Баюн поднялся на задние лапы, потянулся к чернильнице, обмакнул в нее особым образом заточенный коготь, высунул розовый язык и, щурясь, вывел на чистом листе:
«С известным красным разведчиком Антоном Кторовым судьба свела меня в то время, когда все в стране стало постепенно налаживаться. Он приехал в Лукоморск на поиски Голема, еще не подозревая, что судьба уготовила ему иное будущее. Я отдал много времени, чтобы пробудить в этом молодом человеке природную наблюдательность и внимание к деталям. Иногда мы с ним обсуждали произведения Конан Дойля, и я радовался, отмечая, как растет над собой этот еще неопытный чекист, который, по моим наблюдениям, мог стать в один ряд с Лоуренсом Аравийским. Увы, иная судьба выпала ему…»
Кот посидел еще немного, бумага перед глазами вдруг стала странно расплываться. Похоже, он сильно устал. Очень сильно. Кот Баюн с тоской посмотрел на сундук, где ему было приготовлено уютное лежбище, смахнул с круглых глаз выступившие вдруг слезинки и вновь принялся за работу.
Надо было много работать, чтобы успеть изложить на бумаге все, что происходило с ним в этой жизни. Многое вспоминалось ему сейчас, в эти ночные часы.
Звякнула щеколда, дверь отворилась, и в комнату вошел немец Эммануил Кант. Снял штиблеты, аккуратно поставил в угол скрипку, сел на табурет и, по-бабьи подперев щеку, с немецкой любознательностью уставился на Баюна.
– Все пишете, - с расстановкой сказал он. - Пишите, Баюн, пишите. Помните, что создаете историю. История всегда бывает такой, какой она описана… э-э-э… скажем, умными существами. Поэтому она постоянно меняется. Это единственная научная дисциплина, содержание которой постоянно меняется в зависимости от личного мнения тех, кто ею занимается.
Снял пиджак, повесил его на гвоздь.
– Сегодня, Баюн, - сказал он, - я открыл в себе моральный закон. Что такое совесть? Вот я посмотрел на звездное небо. Мрак вокруг, в темноте мерцают звезды, светят. Звезды - это совесть небес. Они видны в кромешной тьме, они - источник света. И я подумал: а почему нет символов тьмы на небесах? Днем звезд не бывает. Если бы не было морального закона, которым мы живем, небо каждого дня было бы испещрено черными точками. Но тьма кратковременна, об этом каждый день говорит солнце. Моральный закон - это свет, который живет в тебе и не дает разрастаться тьме.
– Как всегда вы все усложнили, Эммануил, - не отрываясь от занятия, сказал кот. - Суть морального закона в том, чтобы радоваться каждой живой мыши и убивать лишь тогда, когда хочется есть.
– Значит, Голем все-таки существовал, - сказал Дзержинский, поднимая глаза от бумаг.
В кабинете было сумрачно, горела настольная лампа под зеленым абажуром. Дзержинский почему-то считал, что зеленый цвет успокаивает воспалившиеся глаза.
– Именно так, Феликс Эдмундович, - вздохнул Бокий. - А теперь его нет.
– И человека ты потерял?
– И человека потерял. Хорошего человека, думающего, инициативного.