Где-то в мозгу Майкла его гнев собрался в комок, такой плотный и жаркий, что ощущался как раскаленный уголь в черепе. Глаза у него закрылись, но под опущенными веками колыхалась багровая завеса. Все его тело, все конечности расслабились. Обмякшие руки легли на ковер, плечи слегка поникли… Вся ярость, все напряжение сосредоточились в голове, в сокровенном месте, где они нарастали и разгорались все быстрее и быстрее, и наконец боль и тяжесть сделались невыносимы, и Майклу показалось, будто голова сейчас лопнет.
Он открыл глаза.
И дверь вспыхнула.
Майкл не видел, как в центре двери возникло пламя, расползающееся во все стороны. Он на мгновение ослеп; багровые взрывающиеся линии, точно вены, сплетались и расплетались у него перед глазами. Рот его был полуоткрыт, но Майкл молчал. Единственными звуками в комнате были потрескивание дерева и шипение отслаивающейся краски. А вдалеке снова зазвонил телефон.
Жар был так силен, что центральная часть двери выгорела и провалилась минуты за три. А пламя все расползалось наружу, кольцо огня росло. Коридор, видимый сквозь растущую дыру, наполнился дымом.
Майкл внезапно закашлялся, вздохнув впервые с того момента, как рухнул на колени. Его грудь судорожно вздымалась, он оскалился, точно животное. Наконец глаза наполнились слезами, и зрение прояснилось. Багровая завеса исчезла. Майкл непонимающе уставился на полыхающий обруч, почти располовинивший дверь его комнаты. А где-то за дверью, за задымленным, покрытым пеплом коридором по-прежнему настойчиво звонил телефон.
Мальчик поднялся на трясущиеся ноги, и в них влилась новая сила. А вместе с силой в нем появилась невероятная уверенность в себе. Огонь догорал, дойдя до дверной рамы. От двери остались только тлеющие уголки, соединенные жидкими обугленными дощечками. Посередине торчал из косяка обнажившийся прямоугольник замка. Замок покорежило от жара.
Майкл шагнул к кольцу обугленного дерева и потрогал пальцем край. Край был теплый и хрусткий. Мальчик наклонился и шагнул в проем. Мелкие хлопья пепла осели у него на волосах. Он миновал кучку дымящихся угольков, прошел по коридору, оставляя на ковре серые следы и тихо смеясь про себя.
Внизу, в нише рядом со стойкой для тростей и вешалкой для шляп, звонил телефон. Майкл снял трубку.
— Я рад, что у тебя все получилось, Майкл, — сказал мистер Кливер.
Ферма Хардрейкер находилась в паре миль от Фордрейса. Она притулилась на склонах длинного отрога Уиррима. Проезжая по незаасфальтированной дороге, Сара миновала множество мелких полей со следами свекольных грядок, некошеных лугов и чахлых сосновых рощиц. Это все были земли фермы.
Про эту ферму Сара кое-что слышала. Для ее бабушки слово «Хардрейкер» являлось синонимом лени и преступного небрежения. У семейства Хардрейкер была скверная репутация, и хозяйство свое они запустили напрочь. Когда-то эти владения считались весьма завидными, а теперь, со смертью последнего из Хардрейкеров, кругом воцарилось запустение. Летом в полях никто не работал, а по осени дожди превращали угодья, заросшие сорняками, в черно-зеленое месиво.
Хорошо, что ферму наконец продают. Теперь кто-то возьмется за нее и вернет хозяйство к жизни. Из-за холма уже показались сбившиеся в кучу крыши дома и хозяйственных построек. Дорога к этому времени давно превратилась в заросшие травой колеи, усеянные камнями и острыми осколками кирпича. Наконец Сара оказалась у вымощенного булыжником двора, над которым нависал черный силуэт дома, и остановилась.
Когда-то это было обширное, богатое хозяйство. С трех сторон двор был окружен конюшнями и огромными сараями, откуда и теперь торчала пыльная солома. А дальше, за боковыми воротами и крытыми переходами, лежал целый лабиринт: еще сараи, кладовые, коровники, курятники, загоны, раскиданные по склону холма как попало, без намека на план. В черепичных крышах большинства зданий зияли дыры, и оттуда, точно черные обглоданные ребра, выглядывали стропила.
Сара побарабанила пальцами по рулю. По дороге гнев на Тома слегка поулегся, и теперь девушка не торопилась выходить из машины. Фактически она ведь вторгается в чужие владения. Конечно, мистер Кливер сам просил ее побывать на ферме, но он не говорил, что она может приехать сюда одна, когда пожелает!
Но с другой стороны, какая разница? Ферма явно полностью заброшена. Если она по-быстрому все осмотрит, никому хуже не будет, зато потом можно будет прочистить мозги Тому Обри.
Сара вышла из машины. Из-под туфель взметнулись клубы пыли, от жаркого, наполненного ароматом цветов и цветочной пыльцой воздуха сразу зачесалось лицо и захотелось чихать. Она окинула взглядом унылую картину.
«Ох, Том, — сказала она про себя, — какой же ты осел! С чего бы Ванессе Соукрофт здесь жить? Она такая чистюля!»
В лицо внезапно дунуло пыльцой, и Сара чихнула. Она протерла глаза платком и вытащила из машины блокнот. Раз уж она тут, надо поскорее осмотреть владения и ехать домой.
С тускло-серого фасада главного дома пялились на нее пустые черные окна. Саре сделалось не по себе, и она повернула к хозяйственным постройкам. Дом может подождать до другого раза.
В стене ближайшего сарая красовалась огромная дыра. Внутри было пусто, только в углу валялась груда старых мешков. Следующий сарай был завален сломанными деревяшками и гнутыми лемехами, хотя когда-то там явно держали скот: у Сары защекотало в носу от устоявшегося запаха навоза. Девушка вздохнула и черкнула несколько слов в блокноте. Мистеру Кливеру придется немало потрудиться, чтобы выручить за эти развалюхи приличные деньги…
Идя вдоль края двора, Сара дошла до прохода, некогда перегороженного боковыми воротами. Теперь деревянные створки сгнили и лежали на земле. Вымощенная плитняком дорожка тянулась между двумя сараями, потом сворачивала за угол и терялась из виду. Сара пошла по дорожке, на глазок оценивая размеры и состояние строений: гулкие коровники, кладовые, заросшие паутиной, груды кирпича, ржавые серпы, мешки с зерном, кучи заплесневелой муки — кругом гниль, тоска и запустение.
Через некоторое время эта атмосфера начала действовать Саре на нервы. Она вошла в коровник, быстро прошагала по проходу между пустыми стойлами и очутилась перед замызганной желтой дверью.
Сара бездумно повернула ручку. Дверь открылась, глухо проскребя по каменному полу, и девушка вошла. К ее изумлению, за дверью был не очередной коровник или сарай, а явно часть жилого дома. Сара нахмурилась. Местная география начинала ее смущать. Ну ладно, раз уж она вошла, стоит немного осмотреться.
Комната, куда она попала, предназначалась для мытья посуды. На крюке, вбитом в потолок, висел большой котел, а на кухонном столе рядом с краном лежала деревянная щетка. Несколько ступенек вели к невысокой арке, за которой виднелся темный деревянный пол. Миновав короткую лесенку, Сара очутилась в длинном коридоре, уходившем куда-то во мрак. Отчего-то она все сильнее чувствовала себя не в своей тарелке. В этом коридоре было слишком мало окон и слишком много черных, слегка приоткрытых дверей. И гнетущая тишина. Нет, лучше все-таки подождать мистера Кливера…
Дверь налево, почерневшая от старости, стояла нараспашку. Сара заглянула внутрь, впервые заметив, как вспотели руки и затылок. Дом как будто накапливал в себе жару, хотя по идее в толстых каменных стенах, наоборот, должна была сохраняться прохлада.
Комната была пуста. Посередине лежал старый ковер, на нем стояло несколько стульев и изъеденный молью диван, из-за плотно занавешенных окон внутри царил полумрак, точно в спальне больного. Девушка вернулась в коридор. В дальнем конце виднелась огромная дверь, почти наверняка та самая, что вела наружу, во двор. А справа оказалась лестница наверх.
Саре внезапно захотелось на улицу, пусть даже придется дышать густым от пыльцы воздухом. Тут было чересчур душно и жарко… Нет, надо сворачиваться и приехать как-нибудь потом. И не одной. Разве что заглянуть наверх, проверить, нет ли сгнивших балок и серьезных повреждений… И все, потом она уедет.
Лестница была крутая, не лучше приставной. С обеих сторон над ней нависали оштукатуренные стены. Наверху белело одно-единственное узкое окошко, так что с освещением тоже было не ахти. Через шесть ступенек лестница повернула под прямым углом. Еще шесть ступенек — и еще один поворот. Какая старомодная конструкция! Этому дому, должно быть, сотни лет. На лестнице было особенно жарко и становилось жарче с каждым шагом. Все равно что в парнике или в какой-нибудь оранжерее в ботаническом саду.
Сара остановилась как вкопанная. Что это был за шорох там, наверху? Или ей почудилось?
Вокруг снова сгустилась тишина. Внутренний голос отчаянно вопил, требуя повернуть назад и драпать отсюда, в поля, на вольный воздух. Но другой, упрямый голос ответил: «Крысы. Конечно крысы. Тут должно быть полно крыс». И Сара тихо-тихо продолжала подниматься по лестнице, ставя ноги на самый краешек ступенек.
Очередная ступенька пронзительно скрипнула.
Сару будто ножом пырнули. Она замерла на месте, тяжкое молчание горой навалилось на плечи. «Не дури, Сара. Ты же большая девочка!» Еще пять ступенек — и она очутилась наверху.
Лестничная площадка. Сквозь ближайшую дверь виднелась ванная: белые стены, громадная викторианская ванна на четырех чугунных ногах. И зеркало. Зеркало было занавешено, только внизу просвечивала серебристая полоска. «Зачем это зеркало занавешено? — подумала Сара. — Странное какое место».
Она только глянет и уйдет. Девушка решительно пересекла лестничную площадку и подошла к широко распахнутой коричневой полированной двери. Комната за дверью была залита солнечным светом, на стене висели листы бумаги. Сара шагнула через порог, увидела комнату целиком, и сердце у нее заколотилось так отчаянно, будто пыталось вырваться наружу.
На застеленном белой скатертью столе лежал камень, а вокруг валялись бумага и ручки. Камень был прямоугольный, с выровненными гранями — кроме одной, которая выглядела корявой и зазубренной. Сара сразу поняла, что это. Поняла она и то, что в одиночку ей его не поднять: камень был фута два в длину и почти фут в толщину. Верхняя плоскость камня была накрыта замусоленным листом кальки. Кто-то явно тщательно сводил узоры, высеченные на камне…
Сара уже хотела было повернуться и бежать отсюда немедленно. Потом передумала и шагнула вперед. Для полиции всего, что она уже знает, будет достаточно, но этого недостаточно для нее самой. Что происходит? Эта калька… Сара наклонилась над столом, всматриваясь в узор. Голова, грубо прорисованная, всего лишь неровный овал с двумя точками и щелью, обозначающей рот.
Внезапно она резко развернулась и огляделась вокруг. Развешанные по стенам листы представляли собой рисунки, копии и фотографии остальной части креста, в разных масштабах, с разных сторон, испещренные пояснениями, вписанными красной ручкой, схемами, подчеркиваниями и выделениями; присутствовали здесь и более старые документы, наброски и мелкомасштабные карты Уиррима.
«Ох, Том! — подумала Сара. — Прав ты был. Но бога ради, зачем им все это?»
Ей особенно бросился в глаза один из листов. На нем, похоже, был изображен срез пластов земли. На неровной поверхности стояли схематичные фигурки человечков. А внизу была приклеена ксерокопия изображения существа, высеченного на кресте…
Шум. С лестницы. Скрип половиц.
О нет!
Где бы спрятаться? Выскочить на лестничную площадку? Нет, они с минуты на минуту будут здесь. Вот другая дверь, в противоположном конце комнаты. Маленькая дверь, должно быть, она ведет в чулан. Подергать за ручку… Открывается? Отлично. Ныряем туда.
Комнатушка. Темная. Сара немного постояла, прижавшись спиной к двери. В лицо дышало жаром, как будто она уткнулась носом в раскаченную батарею. В носу щипало от непонятного кисловатого запаха.
Потом глаза попривыкли к темноте.
На кровати она увидела старика.
Он лежал на спине, руки по швам, вытянувшись во весь рост, точно старинное мраморное надгробие. Тело было ужасно тощее: ребра торчали так, словно вот-вот продырявят белую простыню. Зубы были оскалены, глаза закрыты.
И от тела исходил чудовищный жар. Жар накатывал волнами, от которых у Сары застучало в висках и пересохло во рту. Девушка глазела на этого старика, объятая смертным ужасом, не в силах ни думать, ни шевельнуться, ни что-нибудь предпринять. Страх вытянул из нее последние остатки сил.
И тут старик поднял голову и уставился на Сару невидящими глазами.