Я не хотел быть на его месте.
Не хотел входить в его положение.
Не хотел видеть Иегошуа и не хотел при этом присутствовать.
- Чико, прошу тебя, - нудит комбат.
- Нет, - сказал я и ушел, не оборачиваясь, туда, где вчера, до пьянки, припарковал свой тягач.
Дрянью сыпало с неба.
Не тяжелыми хлопьями снега России, а колкой крупой, если подставить лицо против Господа Б-га.
Неживой городишко чернел проемами окон вдали, за оградой базы.
Засыпанные снегом громады груженых машин стояли в ряд, как могильные курганы.
Я искал тягач номер 164.
Не открывая кабину, влез на крыло. Не сметая снег, отвалил правую створку капота и дважды проверил щупом уровень масла в моторе. Открыл пробку радиатора и пальцем взболтнул маслянисто-зеленую жидкость антифриза.
Не открывая кабину (перчатки внутри), поплелся обстукивать скаты, определяя на звук, нет ли проколов. Сначала на тягаче суешь руку под крылья брызговиков и слушаешь: "бок-бок-бок". Все цело. А хочется, чтобы именно сейчас, натощак и с похмелья отдало: "пак-пак" размякшего колеса, и забодаться тебе до угара, отвинчивая гайки гужонов.
Семидесятитонный танк-волкодав стоял на платформе под занесенной снегом маскировочной сетью.
"Зачатые, рожденные и жившие в снегах, грешное племя Корах! Земля должна была расступиться и проглотить нас на пересылке в Вене только за то, что мы видели снег".
Лезу на платформу, где к изгибу гузника прикован танк цепями растяжек.
Тут порядок, а сзади, под пушкой, цепи провисли, и, натягивая ратчер, вижу, как звенья ползут по буксирным клыкам, напрягаясь.
Так и стоял на снегу и под снегом и ждал, остолоп, пока визг и клекот вертолета не пропали вдали.
В кабине еще холодней, чем снаружи.
Тяну от себя до отказа рукоять декомпрессора. Стартер крутит маховик налегке, разгоняя стылое масло по системе.
Еще секунда, еще две, и рукоять - на себя. И рявкнул, ожив и набычась, мотор, и стрелки приборов давления воздуха в рессиверах тормозов поплыли вправо к отметке "120".
"Почему Бузи? Разве последнее забирают?"
Грабанул Милосердный старика Иегошуа. Подчистую. "Сахар. Мед. Микроб. Свет глаз моих".
Каждое утро на основных дорогах Ливана топчут снег сотни саперов.
Прикрытые патрулем мотопехоты и надрочив миноискатели, прослушивают специалисты кюветы и обочину.
Дистанционная мина - дистанционная смерть.
Перестроившись в тройки-сандвичи, ждем сообщения: "Дорога открыта".
Первые машины выползают на шоссе, круто выворачивая вправо.
На Бейрут.
Напарник Нати Шерф - за рулем. Молчит.
Дважды бегал за барахлом нашим к палатке.
Вижу, взводный Шимон маячит и машет нам красной тряпкой на палочке.
- Погнали, братка!
- Шма, Исраэль! - отвечает Натан.
На выезде из базы Заарани у разведенных в стороны труб шлагбаума стоит рав Элиэзер Блюм.
В темноте кабины ему не различить наши лица.
В бронежилете поверх нелепого в Ливане пальтишка и ондатровой рыжей шапке клапанами вниз.
Снежная пыль от плывущих мимо машин посыпает его.
Он стоит полубоком к колонне, раскачиваясь, будто кланяясь нам.
На развороте успеваю еще раз увидеть его, и меня прожигает: "Как? Как могут глубоко верующие люди безошибочно определить - и повернуть лицо в сторону Иерусалима?!"
ГАШИШ
Банг-банг! - ударила церквушка в Рамле колокольным гулом. - Банг-банг!
Приглушенный многодневным ливнем гул полз по городу-полукровке и оседал за забором центральной тюрьмы Аялон. Банг-банг! - возвещали христиане миру наступление 1989 года.
Банг-банг! - сочится сквозь прутья решеток одиночных иксов и общих камер беспредела. - Банг-банг!
Мерцает уголек в горловине банга... Сидим на матрацах, поджав по-туземному ноги. Лежит на полу чистое полотенце. Ломти хлеба на нем. Там же - банка с майонезом и пластиковый ящик, заваленный вареными лушпайками артишоков... Горит свеча. Справляем Новый Год в третьей камере штрафного блока Вав-штаим. Четырнадцать жильцов в пирушке не участвуют. К делу о распятом они отношения не имеют. Это не грозит им дополнительным сроком, и они преспокойно спят, убаюканные кокаином.
Раскаляется консервная банка с водой на вилке электронагревателя. Варим турецкий кофе.
Банг-банг! - втягивает шахту, пропущенную через водяной фильтр, Альбертия. И еще раз: - Банг-банг!
Банкует на ксесе Шломо. Нарубил табак безопасной бритвой. Разогрел катыши гашиша над пламенем свечи. Месит новую ксесу. Засыпает конус форсунки с горкой, с притопом - чего жалеть? Старый - окочурился. Новый - сиди да меняй.
Банг-банг! - сосет Антуан, араб-христианин из Галилеи. - Банг-банг!...
Он удерживает в себе дым до конвульсий. Это его праздник - христианский канун. А мы - жиды, нам всегда нравились гойские праздники.