По крайней мере, у него теперь была зарплата - раз в месяц Голев церемонно выкладывал немаленькую сумму на краешек кухонного стола. Сумма исчезала быстро, и никто (в смысле - Танька) ни о чем не спрашивал.
Однажды Голев явился домой раньше - были предновогодние дни, и в пятницу работали до обеда. Полуяхтенко сильно пожал Голеву руку и подарил несколько купюр сверх зарплаты. Голев купил в коммерческом магазине шампанское, мандарины, яблоки, конфеты в коробке (Танька ела только конфеты из коробок, а если они были в фантиках, вразвес - не признавала ни в какую).
Голев поднимался по лестнице и думал, что они уже почти три месяца с женой не разговаривают. Все равно ведь надо как-то склеивать отношения, ну хотя бы ради Севы с Полей... И надо начинать ремонт в алжирской комнате - хозяин давно освободил помещение, там теперь снова спит Луэлла на раскладушке, не дело ведь! Не дело! Если б Луэлла и мама Юля были помоложе, они бы сами сделали ремонт, но у них все силы уходят на детей. Севе через год в школу... А они с Танькой оба загружены по самое не хочу...
На лестничной площадке стояла Танька и громко плакала. В руке у нее дрожала и дымилась сигарета.
- Тань, - удивился Голев, - ты же не куришь!
Танька глянула на него красными от слез и долгого терпения глазами и зарыдала еще громче. Голев поставил сумку с бутылками на пол и обнял жену.
- Я тебе конфеты купил. В коробке.
Танька еще сильнее заплакала, прижалась к мужу и начала что-то быстро объяснять. Вся она была такая несчастная, родная, что Голев от резко ударившей в голову жалости не сразу понял, что случилось.
Денис Алексеевич Гуливатый сделал Таньке неприличное предложение. Она-то, дура, думала, что это он ей от чистого сердца помогает - на работу взял, оклад хороший положил, ссуду дал, ну, подарочки привозит из-за границы, сувениры, а оказалось - он теперь ждет вознаграждения. Принес, рассказывала в слезах Танька, два билета в Турцию и говорит, собирайся!
- И-и-и! - плакала Танька в куртку Голева. - Я сказала, что не поеду, а он говорит, тогда все! Считай, что ты уволена, и денежки будь добра в трехдневный срок! Денежки за комнату!
- Танька, - спросил Голев, - ну почему ты такая... наивная?
Он очень старался подобрать необидное слово.
Танька оторвала от голевской куртки зареванное злое лицо:
- Да? А жрать мы что должны были? Твою порядочность мы должны были жрать?
Достала из мешка коробку с конфетами и, всхлипывая, начала есть шоколадные шарики один за другим. Голева всегда умиляла эта Танькина особенность соединять вместе совершенно разные речи и поступки.
- Набор конфет "Театральный"... - полувопросительно прочитала Луэлла, выйдя к ним на площадку с папироской. - Что ж, надо продавать комнату. Хотя жаль, чертовски жаль...
Голев промолчал, подумал, что японец на его месте давно совершил бы ритуальное самоубийство, а ему, русскому, оставалось жить со стыдом внутри...
Витя Круглянко, узнав о том, что задумал Голев, посоветовал не дожидаться окончания праздничного запоя Полуяхтенко, а явиться к нему в первый же рабочий день.
- Сколько-сколько тебе надо?! - уже тепленький с утра Полуяхтенко рыгнул от неожиданности. - Сколько?!
Голев повторил.
Директор хохотнул и вытер мокрый лоб какой-то ксерокопией.
- Ты шо, мужик? Ты шо, думаешь, я их рисую?
Потом помрачнел и сказал:
- Ну ладно, дам. Шо, в натуре, помогать надо. Завтра дам.
Уже на выходе окликнул счастливого Голева криком:
- С завтрашнего дня новый проект! Отправляем всех желающих в Надым! Вахтенным методом!
Завтрашнего дня для Полуяхтенко так и не случилось.
"В собственном подъезде, - вкрадчиво рассказывал корреспондент вечерних новостей, - убит двумя выстрелами в голову бизнесмен, близкий к криминальным кругам... - Корреспондент взял паузу, а на экране показывали двоих неподвижных навсегда людей с какими-то растерянными выражениями лиц, - директор фирмы "Надежда" Никита Полуяхтенко вместе с женой, - еще одна пауза, - Надеждой".
Голев немедленно позвонил Вите Круглянко, но телефон не отвечал, и гудки будто становились длиннее раз от раза.
На похороны пришли вместе с Танькой. Голева смутила торжественная парадность мероприятия: гробы чуть ли не красного дерева, памятники мраморные, с инкрустациями, венки и роскошные букеты, среди которых совершенно затерялись простецкие голевские лилии.
Подошел Круглянко в черной кожаной куртке, в черных очках на носу. Вид у него был какой-то непривычный, почти бандитский.
- Ну вот, стало быть... - заметил Витя, глядя на гробы и облагороженные смертью лица начальников, - все там будем...
Играл живой оркестр, плечистые пацаны несли гробы привычно, как мебель, тут же было телевидение: Голев несколько раз с непривычки пугался черного, пустого взгляда видеокамеры.
2
Витя Круглянко сказал, что биржа закроется, оказывается, мертвый Полуяхтенко задолжал много денег, за что его и... (Витя изобразил из пальцев пистолет и достоверно приложил к виску). Так что все, чем обладали при жизни Полуяхтенко и его жена Надежда, пойдет в счет долга: и коттедж на берегу, и квартира, и новый "Мицубиси паджеро", и помещение офиса вместе с биржей. Сотрудники, то бишь Голев и уборщица, могут, к сожалению, считать себя свободными.
- Слушай, Вить, - аккуратно поинтересовался Голев, - а у него ведь ребенок...
Надежда как-то показывала ему фотографию тучной девочки с жертвенным взглядом и в бархатном синем платье. Девочка сидела на коленях у Деда Мороза, который больше походил на Санта-Клауса или, того пуще, Пер-Ноэля.
- Настюшка, - быстро подтвердил Круглянко и откашлялся. - Настюшку забрали Надины родители. В Ленинхрад.
Голев задумчиво возвращался из офиса, шел этой дорогой в последний раз и думал, что жизнь устроена вроде бы верно и в то же время так неправильно! В самом деле, вот жил человек Полуяхтенко, Никита Иванович. Он, возможно, был и не самым хорошим человеком, но ему, Голеву лично, он очень помог. И жена у него была - Надежда. Насколько чернявая, настолько и ревнивая. Они жили вместе, занимались любовью, пили вино и жарили шашлыки. У них родилась дочка. Настюшка.
А теперь - чпок, чпок, и все. Будто вино из бутылки вылилось и ушло в землю. Навсегда. На кладбище стоит мраморный памятник, совершенно не нужный Никите Полуяхтенко и Надежде в их теперешнем состоянии. А девочка Настюшка, толстощекая, как папа, - таких детей в школе всегда дразнят - будет жить сиротой. В Ленинхраде, который, кстати, теперь называется Санкт-Петербургом, впрочем, у Круглянки он все равно бы прозвучал как Санкт-Петербурх.
И еще одна мысль не давала тонкокожему Голеву покоя. Она всегда его мучила после того, как кто-нибудь умирал. Человека похоронили, оплакали, завалили землей, прижали памятником, а он ведь там так и лежит! Остался в земле! Ничего не изменилось, несмотря на все оплакивания и старания: Голев, Танька, плечистые пацаны, Круглянко, корреспонденты, операторы - ушли, вытерли слезы, напились, сделали информационный сюжет, успокоились, а Полуяхтенки оба лежат в земле. И будут лежать завтра, послезавтра, через год, всегда. Голев встает утром, ест завтрак, мирно переругивается с Луэллой, ведет Полю и Севу в садик. А Полуяхтенки - все там же. Танька готовит рыбные котлеты, штопает носки, читает газету, Полуяхтенки - в земле. Луэлла курит, втягивая щеки, ругает маму Юлю за склероз, Полуяхтенки - в земле.
Неизменность - вот что пугало Голева больше всего. Неизвестность и неизменность...
Во время всех этих переживаний звонила Катя и сообщала, что ее поэта наконец-то стали печатать, а еще в нем проснулся талант к созиданию текстов для современных музыкальных исполнителей; проще говоря, для попсы. Поэту даже выплачивали теперь неплохие деньги, хотя он стеснялся и в договорах выступал под псевдонимом Кутьин (настоящая его фамилия была Кичитский). Адельбертик даже пошел в платный детский сад, хвасталась Катя, а сама она второй месяц трудилась в каком-то банке на хрестоматийно хорошо оплачиваемой должности уборщицы. Голев мычал и кивал в трубку - сестра никогда не была ему близка.
Гуливатый совсем озверел от черной Танькиной неблагодарности и теперь названивал на квартиру Голевым, матерился, требовал возврата денег. Однажды трубку взяла Луэлла, молча выслушала гуливатовский текст, потом подняла красиво начерченные брови и ответила ему таким семиэтажным пополам с феней, что Голев чуть на свалился со стула, а Танька восхищенно зааплодировала.
- Век живи, век учись, - скромно заметила Луэлла, укладывая обалдевшую трубку с Гуливатым на том конце провода. - Хорошо, что Севочка еще в школе. Впрочем, ты знаешь, Таня, я его планирую сама обучить всем этим словам. Они ему пригодятся во многих жизненных ситуациях.
Потом Луэлла перевела взгляд на Голева и сказала:
- А деньги, Коля, все равно возвращать придется. Хоть заматерись!
Сестрица Катя посоветовала агентство недвижимости с многообещающим названием "Бульба & сыновья", которое работало при Катином банке и, согласно рекламе, "имело устойчивую репутацию и уважение клиентов". Голев уныло отнес Бульбам данные о комнате и попросил немедленно выставить ее на продажу. Потом позвонил Гуливатому и сказал, что деньги будут через месяц, это край.
- Николай Александрович, - вежливо ответил на это невидимый Гуливатый, вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Какие там деньги!! Вы же мне не сказали, что с Круглянкой работаете! Я был не в курсе! Боже мой! Расслабьтесь! Ссуда аннулирована, я пришлю вам документы на дом! Привет очаровательной супруге, детишкам, поклон чудной бабушке! Я не знал!