- Ну шо, братан? Все нормально? Жизнь удалась? - весело спрашивал Круглянко и хохотал, перекрывая смущенные благодарствия Голева. - Вот что, он вдруг заговорил серьезным и будто бы не своим голосом, - я тут замутил новый проект. Нужны верные люди. Бери завтра жену и приходи до офису. Для нее тоже найдется работа.
- У Круглянки теперь свой офис, - сообщил Голев зашедшей в гости маме Юле.
- Мне всегда нравился этот мальчик. Он хорошо успевал по математике и был командиром отряда, - отозвалась мама Юля и вздохнула, оглядев сына с ног до головы.
С утра Голев забрал документы от недовольного Бульбы и сыновей, те ворчали и что-то твердили о неустойке, но Голев неожиданно для себя самого начал говорить складными фразами, быстро убедившими всех Бульб разом.
- Прошел всего один день, - разъяснял Голев, - даже не день, а десять часов, ведь ночью-то вы не работали! И я уверен, что вы даже и не принимались еще за мою комнату, так ведь?
Самый младший из Бульб покраснел ушами и спрятался за экраном компьютера, на котором - Голев мог бы поклясться - светился практически готовый пасьянс.
Так что "до офису" Голев прибыл в замечательном настроении и даже купил для Круглянки-благодетеля бутылку коньяка "Херсон". Танька сказала, что приедет позже - ей надо было заскочить в будущую Севину школу.
"Херсон" не произвел на Круглянку ни малейшего впечатления, во всяком случае это впечатление полностью затерялось на фоне голевского восторга. Круглянко отхватил себе замечательный кусок Севастополя, редкий для Крыма случай, когда внешняя убедительность здания идеально сочеталась с внутренним убранством. Невысокий, интимно-розовый особняк с бело-сливочными колоннами смотрел чисто вымытыми окнами на морскую сторону, а на Голева смотрел охранник - быкоголовый и безбровый недобрый молодец.
- К Виктору, - сообщил Голев, - Круглянке.
- К Виктору Петровичу, - поправил охранник и отошел в сторону, чтобы Голев мог пройти.
Приемная, обставленная черной кожаной мебелью, тихий рабочий шум из соседних дверей, лощеная секретарша ростом на голову выше, чем Голев... Надо же, каких высот достиг одноклассник. Причем в такое короткое время... Ведь еще совсем недавно Витя преданно глядел в полнощекое лицо Полуяхтенко, который теперь лежит в земле... Голев тряхнул головой и безоблачно улыбнулся секретарше.
Вечером они с Танькой, оба возбужденные, с дрожащими руками и глуповатыми от счастья лицами, рассказывали Луэлле лично (и маме Юле по телефону) о фантастической удаче, постигшей их семью. Ибо Витя Круглянко не просто приумножил богатство в короткие сроки. Он теперь не знал, как лучше распорядиться этим богатством и куда деть излишки.
- Хочу открыть хазету, - Витя принимал перед Голевым и Танькой различные начальнические позы - складывал ладони домиком, откидывался на спинку кресла, в общем, служил живой иллюстрацией к книге "Язык жестов", - но хазету не простую, а...
- Золотую, - подсказала Танька и покраснела.
- Ты совершенно права, - расцвел Витя, - золотую. Мы так и назовем ее "Золотая хазета". Ведь правда - это золото! Хазета, - продолжал Витя, - будет знакомить жителей Севастополя с ихней новой жизнью, которую они пока что сами знают плохо. Мы объясним хражданам Севастополя, какую политическую позицию им надо занимать по различным партиям, движениям и всему такому подобному! Если честно, - он доверительно наклонился через стол к Голевым, - я лично собираюсь до Крымской Рады. Я лично хотел бы стать депутатом. А для этого мне нужен собственный орхан!
Танька хрюкнула.
- Орхан, - быстро спохватился Круглянко, - в смысле, рупор. Ха-зе-та! Бесплатная хазета с ТВ-прохраммой для всехо Севастополя. И мне нужны верные люди.
- Но мы ведь никогда ничем подобным не занимались. - Голеву мучительно не хотелось освежать Витину память, но иначе было нельзя. Нечестно.
- Пфе, - сказал Витя, - я уже нанял пять человек, которые съели собаку в этом деле. А вы мне нужны как верные, в смысле, проверенные люди. Николай будет координатором проекта, а Татьяна может пригодиться как наборщик.
- Я умею верстать, - вмешалась Танька, - Гуливатый одно время выпускал рекламные листки.
- Зашибись! Но главной у вас будет такая задача, - Витя поднял кверху коротенький указательный палец, перепоясанный перстнем с моховым агатом, - как только вы почувствуете что-то не то, какие-то сомнения, разговоры, вы сразу же скажете мне. Ясно?
Голевы синхронно кивнули.
- Оклад у вас будет такой. - Витя придвинул к себе розовую квадратную бумажку и небрежно начертал на ней число, при виде которого у Таньки вырвался восторженный стон. - На каждого, - любезно пояснил Витя. - И вообще, - сказал он на прощание, пожимая руку бывшему однокласснику, - я считаю, что людям надо помогать. Если у тебя есть такая возможность.
Голеву вспомнилось, что однажды он уже слышал нечто похожее.
В самое ближайшее время (потому что выборы были назначены на десятое декабря, а сейчас уже сильно пахло осенью, и Витя Круглянко торопился) выяснилось, что в редакторы газеты приглашен не кто иной, как Колобуев, бывший директор бывшего НИИ океанологии.
- А что делать, Коленька? - философски спросил Колобуев после того, как утихла первая радость встречи (абсолютно, кстати, наигранная). - Предприятие мое, можно сказать, похитили: сначала прикупили акции, потом меня же и на улицу попросили. Занимаются фигней - просят гранты под исследования, а потом подсовывают иностранщине филькины грамоты. Вот и пришлось начать совершенно новую жизнь. Зато теперь я не пропаду.
Колобуев решительно потряс кулачком и свел в одну взъерошенные брови. Таньке он почему-то не понравился. Колобуев и впрямь был чересчур подозрительным - особенно в телефонных разговорах. Если его - исключительно из вежливости - спрашивали, как идут дела, Колобуев немедленно интересовался, что имеется в виду, так что собеседник немедленно смущался и проклинал свою вежливость. Еще он очень любил вопросительные обороты: "В каком смысле?", "Вы уверены?" - и часто начинал свои речи со слов: "Я хочу сказать, что..." В целом же Колобуев был предсказуем, как американский боевик группы "В", и работу сумел организовать в сжатые, как и мечталось Круглянке, сроки.
Первый номер газеты Голев и сейчас помнил наизусть, тем более, что на развороте была большая, написанная им собственноручно статья о замечательно порядочном и честном коммерсанте (оксюморон, заметила Танька, вычитывая полосы - она выполняла еще и работу корректора), этническом украинце, свободолюбе Викторе Круглянко. Посреди разворота беззастенчиво располагался огромный блок фотоиллюстраций: В. Круглянко в костюме от Hugo Вoss встречается с избирателями, одетыми в собственные костюмы, В. Круглянко в рубашке от Krizia привозит в детский дом игрушки и питание, В. Круглянко в обнимку с киевским артистом Чепражных (оба в плавках сложно сказать чьего производства и с шарообразными брюшками на фоне Черного моря), наконец, самая крупная фотография представляла В. Круглянко в быту: расплывшись улыбкой, Витя приобнимал за талию пышноторсую женщину с грустными семитскими глазами, мелкой стайкой вокруг них расположились дети разных полов и возрастов. Дети, как узнал Голев, были от трех круглянкинских браков, он согнал их с разных концов города для фотографии с последней женой, матерью двух мальчиков. Ее звали Руфина.
Сложно сказать, какой успех имел первый номер газеты, но Голев так втянулся в процесс, что вскоре возлюбил нехитрую четырехполосицу, как третье свое дитя. Больше всего ему нравился тот момент, когда новый, душистый номер приносили в кабинет, и Голев знал, что на первой полосе он увидит свою фамилию под заметкой, а на второй - свой псевдоним под статьей; он рассматривал свежие выпуски, как будто не самолично вычитывал их вчера, добровольно, вместе с Танькой; перечитывал материалы, которые знал наизусть, разглядывал фотографии, он даже внимательнейшим образом изучал выходные данные и контактные телефоны редакции.
При всем этом Голев прекрасно сознавал, что газетка его - дрянь, и как только Витю выберут (а в этом он не сомневался) депутатом, он немедленно прикроет издание, которое (жаловался Витя) и без того съело кучу денег.
В ноябре, когда до выборов оставалось всего две недели, Круглянко приехал в редакцию поздно - все уже разошлись по домам, и только Голев читал новые тексты, предназначенные для послезавтрашнего номера. Атмосфера редакции успокаивала Голева: погружаясь в дело, он забывал практически обо всем. Вот и Витю Круглянко, решительно и нетрезво распахнувшего дверь пинком ноги, Голев вначале встретил тусклым, неузнающим взглядом. Потом, правда, встрепенулся, машинально перевернул листок текстом вниз и встал, протягивая руку.
- Какой ты худой, Коляля, - завистливо заметил Круглянко, пожимая ладонь Голева и обдавая его коньячно-парфюмерным ароматом. - Не жрешь, наверное, ни черта.
Голев скромно пожал плечами.
- Поехали в рестик, - вдруг зажегся Витя, - тут открыли такое нормальное место, я в шоке!
- Да мне, ты знаешь, домой... - устало объяснял Голев, пока Витя решительно сгребал в охапку курточку Голева и его портфельчик на длинном ремне (ты бы еще ранец носил, заметил как-то Колобуев). - Танька борщ сварила...
- Борщ назавтра еще лучче, - авторитетно сказал Витя и набрал домашний телефон Голевых. - Танюрик, говорит Круглянко. Не теряй своего кормильца ехидный взгляд в сторону Голева, или показалось? - У нас с ним интимное совещание. В смысле, доверительный диалог. О' кей? Ты все понимаешь, я в шоке! Ну, лады.
- Давай не будем ничего заказывать, а просто так посидим, - предложил Голев и сразу же понял, что сморозил явную глупость. Круглянко аж застонал от смеха. Он вообще очень странно смеялся - его словно взрывало изнутри хохотом, и казалось, однажды он может погибнуть от такого приступа смеха. Впрочем, на этот раз обошлось: Витя строго откашлялся и продолжил чтение меню.
Кафе "Бриз", Голев оглядывался по сторонам и вдруг осознал, что был здесь с Танькой несколько лет назад. Тогда это называлось детским кафе "Барвинок", и они пришли сюда всей семьей, с малышами, мамой Юлей и Луэллой. Катя, к счастью, работала, так что ее звать было необязательно. Заказали они целую кучу яств: блинчики с джемом, мороженое, пирожные, газировка - и потом больше часа ждали исполнения заказа.
Теперь, значит, "Барвинок" вырвали с корнем и вместо него появился этот "Бриз". По стенам развешаны канаты и веревки, завязанные морскими узлами, в стеклянном ящике томится плохо сработанная каравелла, и официанточки одеты в облегающие тельняшки и береты, будто французские моряки.
Витя бодро сделал заказ для себя и Голева, не обращая внимания на его протесты. На столе очень быстро появился штоф с водкой, и Витя аккуратно разлил ее по стопочкам, отвергнув вежливую помощь официантки.
- Я же не пью, - сказал Голев, - забыл, что ли?
- Тебе в подляк со мной, старым десантником, выпить? - удивился Круглянко, а Голев про себя тоже удивился - он всегда считал, что Витя счастливо избежал армии.
Они выпили. Съели салаты, бульон и слоеные пирожки. Потом принесли свиные отбивные, и Витя радовался им, как ребенок. Голев выпил одну рюмку, а Витя четыре, и теперь у него сами собой распустились галстук и язык.
- Слушай, а зачем тебе понадобилось депутатство? - Голев давно уже хотел спросить об этом Круглянку, да все как-то не было нужной тональности разговора.
Витя закурил сам, потом кинул зажигалку Голеву.
- Слыхал про депутатскую неприкосновенность?
Голев кивнул.
- Вот самое оно и есть.
- А что, у тебя какие-то проблемы?