- Так и не нашли, кто их убил?
Витя глубоко затянулся сигаретой и глянул прямо в глаза Голеву.
- Не так важно, кто сделал, гораздо важней - кто попросил! Кто дал денег! Вот это действительно интересно! Но не будем о грустном. Сказка моя, - это Витя позвал официантку, беззвучно стоявшую у стены, - принеси нам самое крепкое кофе и воды с минералами.
Официантка вежливо улыбнулась и растворилась в глубине зала.
- У меня к тебе, брат, есть предложение. - Витя наклонился через стол и смотрел на диво трезвыми глазами, будто и не он вылакал столько водки буквально полчаса назад. - Хватит тебе уже это... по мелочам. Давай, пей кофе и слушай.
Показывая пример, Витя сам отхлебнул горячий напиток, вытягивая губы и прищуриваясь.
- Короче. - Круглянко достал из пиджака бумажник, а из бумажника визитку. Протянул ее Голеву.
"Голев Николай Александрович", затейливо связанные золоченые буквы читались с трудом, "кандидат исторических наук. Независимый эксперт ЮНЕСКО".
- Но я ведь не кандидат... И не эксперт...
Витя вздохнул и начал терпеливо объяснять:
- Колян, ты живешь в нереальном мире, это точно. Пойми, сейчас или никогда у нас есть шанс подгрести под себя не просто деньги, а деньги
х-х-ромадные. Ты будешь холову ломать, куда их потратить. Танька будет ходить в Дольче и Хаббане, дети поступят в Харвард... - Голев недоверчиво слушал. - Короче. - Витя повернулся к официанткам, которые тихо шептались в стороне: - Не бздеть мне под руку! Так вот, у Кыеве сейчас создают новую партию. Под это дело откручены гигантские деньги. Я уже иду в Раду первым по списку. Ты, Колян, должен стать моим доверенным лицом. Это очень просто гораздо проще, чем делать хазету.
- А газету закроешь? - спросил Голев.
- Пока нет, тем более, реклама пошла какая-никакая. Но ты, Коляля, ты мне нужен. Ты как-то вызываешь доверие у людей. У избирателей, спонсоров, у простых людей, понимаешь? Ты такой же, как они, вот о чем базар. Будешь ездить по городкам, деревням, объяснять, в общем, делать нашей партии промо. Естественно, ты тоже будешь баллотироваться, но - чуть позже. А это, - Витя взял двумя пальцами визитку и небрежно бросил ее на скатерть, - проверять это никто не будет. У нас народ доверчивый. Верят честным глазам.
Голев не знал, что сказать.
- Через год, как ты знаешь, выборы мэра, - скромно продолжил Круглянко, я бы тоже хотел поучаствовать. Мне надо зарабатывать очки, Коляля. Так что в Севастополе тоже будет много дел, ты уж не думай, что я тебя вырываю из семьи. Да, и самое главное! Я ж тебе буду больше платить!
- А Таня?
- Таня пусть пока остается в хазете. Потом и ей подыщем местечко.
Вот так Голев неожиданно для себя самого стал вдруг кандидатом исторических наук и доверенным лицом баллотанта Круглянко. Выборы в Крым-скую Раду прошли блистательно - Севастополь отдал свои голоса Вите, который закончил курсы риторики и выражался теперь правильно и красиво. А газета как-то сама, постепенно, начала отходить от политики - появлялись забавные статьи, даже рассказики, совершенно не связанные с интересами Круглянко. Голев теперь редко бывал в редакции, но свежие номера всегда прочитывал - Танька приносила их домой.
Новая работа Голеву не нравилась совершенно. За день он объезжал около десяти "точек" - заводы, библиотеки, институты - и везде врал, рассказывая о преимуществах новой партии. Люди слушали его вранье с уважением, некоторые, правда, задавали издевательские вопросы, но в целом Витя рассчитал правильно: Голев действительно обладал редчайшим даром вызывать доверие с первого взгляда. За ним хотелось пойти немедленно, как за гаммельнским флейтистом. Сам он, естественно, об этом даже и не догадывался.
Танька объясняла все это проще:
- Ты симпатичный, высокий и умный. Да еще и кандидат наук. В природе такие почти не встречаются.
При упоминании о фальшивом кандидатстве Голев всякий раз страдал. Но что делать? Круглянко действительно начал платить больше, семья наконец-то вздохнула свободно, да и Танька стала относиться к нему как прежде. Зауважала.
В ночь, когда подводили результаты выборов мэра, Голев и Танька не спали. Сидели перед телевизором, Танька нервно ела конфеты, а Голев курил прямо в комнате - Севу увезла Луэлла в дом отдыха, а Поля ночевала у мамы Юли, несмотря на контры с Адельбертиком, который рос вредным и капризным. Раньше Голев и не подозревал, что маленький невинный малыш может вызывать у него родного дяди, взрослого, разумного человека, отца к тому же - такую стойкую и сильную неприязнь. Адельбертик раздражал его с той же силой, как Катя в детстве, только теперь сюда добавились еще фамильные черты Кичитского: нервический нрав, самовлюбленность, страшная избалованность. Катя давно уже сменила неквалифицированный труд уборщицы на ответственную работу няни - ее позвала к себе на работу жена банковского вице-президента. И теперь Адельбертика с утра отводили в садик, а Катя шла за деньги возиться с чужим ребенком. Платили, правда, хорошо и даже покупали мясо каждую неделю за счет хозяев.
Круглянко звонил за эту, выборную, ночь четырежды: сначала трезвый, взволнованный, потом - чуть влажный, агрессивный, затем - пьяный, нервничающий, и, наконец, - в корягу пьянющий, со слезами в голосе.
Слезы были оправданны - на экране Голев и Танька видели круглую диа-грамму, нарезанную на дольки, каждая из которых обозначала число проголосовавших за своего кандидата. Сегмент Круглянко был самым тоненьким. Он не занял даже третьего места.
Голев чувствовал себя виноватым - хотя на самом деле он был абсолютно ни при чем. Наоборот - если уж кому-то и чему-то Круглянко был обязан наличием хотя бы такого сегмента, то это именно старому другу-однокласснику. А то, что конкурентом Круглянки был знаменитый на всю Украину цирковой артист, которому теперь занадобилась политическая жизнь, это уж, извините, не повезло.
- Ну вот, - заметила Танька, доедая последнюю конфету, - выбрали себе в мэры клоуна. И будет теперь цирк с конями...
Круглянко с горя уехал в Швейцарию с какой-то новой подружкой. Пока его не было, а это продолжалось больше двух недель, Голев снова начал писать для газеты и морально приготовился к тому, чтобы попросить у Вити снова перекинуть его на старый фронт работ.
Жаль, что он совершенно не приготовился к тому, что 4 июля 1998 года к нему внезапно позвонили из городской прокуратуры.
- Голев Николай Александрович? - строго спросил бесполый голос и, дождавшись подтверждения, пригласил "подойти на разговорчик к следователю Непейпиве".
Из прокуратуры Голев не вышел, а почти выполз и долго соображал, в какой стороне находится дом и вообще - куда ему теперь идти. То, что поведал ему следователь Модест Непейпива, не поддавалось никакому осмыслению.
Оказалось, что в то время, которое прошло со времени убийства Никиты Полуяхтенко и его жены Надежды, прокуратура вовсе даже не бездельничала, как считали передовые журналисты и другие граждане. Прокуратура в лице талантливого следователя Модеста Непейпивы расследовала это страшное убийство и теперь готова была обнародовать результаты. Нашли исполнителя - правда, их было несколько, но в живых остался только один, и этот самый один раскололся и указал Непейпиве на заказчика.
- Имя убийцы вам хорошо знакомо, - неторопливо, как в детективных романах, говорил Модест Непейпива, - это ваш шеф и одноклассник Виктор Петрович Круглянко, депутат Крымской Рады. Не могли бы вы указать место его нахождения? Жена его признается, что супруг в Швейцарии, но не может назвать даже город. Цюрих? Лугано? Монтре?
Голев хотел что-то сказать, но не смог. Попытался было снова, но слова будто бы застряли где-то по дороге.
- Я вижу, что вы в шоке, - сочувственно произнес Непейпива, а Голев вздрогнул, заслышав любимую круглянкинскую присказку. - Когда придете в себя, звякните мне, пожалуйста, по этому телефончику. - Следователь дал Голеву визитку, потом вдруг потребовал ее обратно и решительно начертал внизу свой домашний телефон. Непейпива придерживался неформального стиля общения.
- В любое время! - крикнул он в спину Голеву, и тот чуть не упал, как от выстрела.
И тут началось! Никаких слов не хватит, чтобы описать растерянное, с тремя морщинами на лбу, Танькино лицо, и ужас Колобуева, который стал заикаться, и ежедневные, вынужденные интервью телекорреспондентам, они ходили теперь к ним в редакцию, как на работу... Какие нужно выбрать краски, чтобы изобразить отчаянные вопли Витиной жены, которая каждый вечер теперь мучила Таньку телефонными откровениями, хотя раньше даже и не глядела в ее сторону? Газету немедленно прикрыли - впрочем, и денег, оставленных Круглянкой, почти не осталось, а до уровня полной самоокупаемости было еще ох как далеко! Прощаясь с любимой своей работой, Голев оглядывал оскверненное обысками гнездо, зачем-то гладил серую бесстрастную поверхность рабочего стола, гладкий бок принтера, перебирал задумчиво карандаши, пока его наконец не выгнали, чтобы опечатать помещение.
Витя, как Ленин, скрывался в Швейцарии. Впрочем, это могла быть и другая страна, кто знает? Во всяком случае, кто-то успел его предупредить о следственном успехе Непейпивы, потому что в назначенные сроки ни Витя, ни его подружка в Севастополе не появились.
Прошло больше месяца, как Голев и Танька снова стали безработными. Но на этот раз у них предполагались перспективы: Колобуев обещал пристроить Голевых в политическую газету круглянкинских оппонентов. Голева все это сначала смущало, а потом он подумал - да наплевать! Стоит ли хранить верность дружбе с человеком, способным на жестокое убийство?
И чем Круглянке помешал бедный Полуяхтенко?
Колобуев и на этот раз не смог помочь Голеву - впрочем, ему самому было впору помогать. В августе в России прошел жутчайший финансовый кризис, после которого мелкий и средний бизнес, взявшись за руки, пошли ко дну. Естественно, прихватив с собой украинских партнеров.
Голев снова пошел в грузчики - работал за копейки, но там давали мясо в полцены. Танька мыла полы в бывшем детском садике, который теперь превратили в дом контор, а маленькие унитазики, рассказывала Танька, убрать забыли... Жить в городе стало невозможно - отключали воду, свет, газ, народ обезумел от нищеты и грязи. Голеву казалось, что даже море изменилось - стало старым и скучным, как он сам и его жизнь.
Сбережений у них никогда не водилось - все проедали и тратили на детей. Сева пошел в третий класс, Поля - во второй, оба росли с немыслимой скоростью...
- Как в прорву, как в прорву, - причитала Луэлла.
Помогали Катя с Кичитским - они теперь кормили и свою семью, и братнину. Голев принимал от них деньги, забирал продукты, бормотал что-то неразборчивое, старался не глядеть в глаза поэту, хотя поэт не злорадствовал, наоборот, он лучше многих понимал, как тяжело бывает чувствовать свою полную несостоятельность...
Вечерами Голев тупо лежал на диване и смотрел в стены. Мастер по разглядыванию обойных пейзажей, думал он про себя, и это все, на что способен человек Голев, отец семейства, океанолог, муж и сын... Еще он думал, что надо срочно искать способ заработать. Он был готов на все. Но не ко всему - в ноябре умерла мама Юля.
3
- Уснула, касатка, и не проснулась, - ласково говорила Луэлла, держа в руке желтую ладонь мертвой подруги. Голев смотрел на миллион раз виданное, любимое, родное лицо, застывшее в холодном высокомерии смерти, смотрел, смотрел... Луэлла встала, с силой толкнула его на освободившийся стул. Сама вышла из комнаты и заплакала, вместе с Катей и Танькой, которые давились сигаретным дымом, - Кичитский еле успевал подносить им по очереди зажигалку.