* * *
Стёпка Пеньков и Алёшка Барутов были кадетами-погранцами из тамбовского корпуса, предпоследний курс. Во время наступления "большого П", как они определяли
всё произошедшее, по корпусу саданули "томагавком", не пожалели. Уж что там и как там было — сложно рассказать, но кое-кто из оставшихся в живых кадетов побежал не к мамочке (а таких было много — наверное, одно дело в мирное время там учиться, а другое…), а драться. Бой на восточной окраине Тамбова был коротким, но яростным и кровопролитным. Конечно, не прорваться противник не мог по определению, но обошлось ему это дорого, хотя спонтанными защитниками никто не руководил. Мальчишки утащили с поля боя своего офицера-воспитателя, раненого в живот и голову, но он всё равно умер у них на руках. Потом видели, как полтора десятка попавших в плен раненых или контуженных защитников — ментов, каких-то гражданских, каких-то военных, двух кадетов с последнего курса — связанных побросали на дорогу и переехали танком. Туда и сюда.
Дальше был лес, скитания с выходами к населённым пунктам и дорогам и злой, отчаянной пальбой по всему, что этой пальбы заслуживало. Кадеты питались тем, что находили в лесу (тут у них шло удачней, чем у детдомовцев) или отбивали. Кстати, пулемёт Алёшки — "миними" — они тоже отбили, свой автомат Алёшка утопил в болоте недалеко от Галдыма, когда уходили от погони.
Санька слушал погранцов и кивал. Потом спросил, поглаживая плавный изгиб пулемётного приклада:
— Ну и это. Пацаны. Что дальше думаете делать?
— Побежим сдаваться, — мрачно ответил Стёпка. — Только носки "кометом" постираем и полосок себе на жопах нарежем, чтоб было издаля-а видать: свои, пиндосы.
Алёшка нехорошо засмеялся и тоже спросил:
— Ну а ты, человек мира? Ты чего делать думаешь?
— Да я не думаю, я делаю, — сказал Санька. Он решился. — Со мной пойдёте?
— А пошли ты с нами, — удивился Стёпка. — Не один хрен?
— Не один, — покачал головой Санька. — У нас это. Типа базы есть.
* * *
Я шёл и размышлял, почему мы ведём себя так, как будто тут никого, кроме нас нет?
Я уже спрашивал ребят об этом и искренне надеялся, что мы найдём в лесах других таких же, как мы. Может, найдём нашего физрука со старшими ребятами?
Ходить по лесу мне за последнее время понравилось. Чувствуешь себя неожиданно спокойно и нервы не мотаются. Вообще по-моему когда кругом зелень — это самая правильная жизнь. Я и в приюте мог подолгу смотреть на обгрызенные тополя напротив, хотя они стараниями коммунальных служб на деревья мало походили. И даже оставшаяся за плечами одинокая ночёвка в лесу оказалась вовсе не страшной. Я усиленно начал бояться ещё когда только-только устроился на ночлег… и вдруг понял, что в лесу не страшно, а красиво и загадочно. Уснул без страха — и проснулся в мире, который был полон косыми лучами утреннего солнца и миллионами сверкающих капелек росы.
Правда, я сильно промок. Но дело шло к полудню, и просохнуть я успел тоже.
А ещё я успел выйти на полузаросшую тропинку. По ней уже сто лет никто не то что не ездил, но, похоже, и не ходил, однако я насторожился, замедлил шаг и шёл, прислушиваясь. И был вознаграждён.
Впереди стреляли…
…Тропинка выходила к кустам, по краю цепочкой огибавшим большущую луговину. Чуть в стороне оказалась настоящая просёлочная дорога. Вот такие декорации. И на их фоне разыгрывался нехилый спектакль.
Происходившее на луговине было интересным и весёлым. Во-первых, у края луговины стояли три "хаммера". Один скучно горел. Рядом лежали два трупа. Вернее — один лежал, второй свисал из верхнего люка. Ещё два трупа лежали на дороге, ещё пять виднелись на лугу. С десяток живых шустро ползали по лугу в разных направлениях.
Выглядело это какой-то идиотской игрой, тем более, что по ним никто вроде бы…
Трх! Я не понял, откуда донёсся звук, но один из ползунков ткнулся лицом в землю. Остальные открыли беспорядочную пальбу в разные стороны, и я увидел, как вскинулся и осел под шумок ещё один. Потом — тоже непонятно откуда, вроде бы отовсюду — донёсся мужской голос:
— Пиндосы, а пиндосы! Бросай оружие, а то всех перещёлкаем!
Пальба в разные стороны. Як в кино. Но в жизни, похоже, удача отвернулась от воинов демократии. Ещё один — это я видел точно — получил пулю в висок, другой — в затылок вроде бы.
— И их осталось восемь. — пробормотал я, теперь точно подсчитав уцелевших. Картина мне нравилась. Только я не мог понять, кто же так здорово постреливает и сколько их, этих стрелков? А голос опять раздался:
— Пиндосы, ну хватит в камбойцев играть, тут вам не Дикий Запад, а Русь-матушка, тут всё всерьёз, хоть и в шутку!
Пальба… Ещё один готов. Оставшиеся семеро залегли плотно. Потом один пополз к "хаммерам", ага, решил добраться до рации. Я прицелился, собираясь тоже повеселиться, но тут как раз опять хрякнул выстрел, и янки осталось шестеро.
— Энд шо маст го о-о-о-он! — веселился невидимка. — Бросай оружие, вам говорю, вставай с поднятыми руками! Это… дроп ё ганз, стенд ап, хэндз ап энд го ту зе род! Квикля!
Выстрелов в ответ не было. Прошло ещё с полминуты — и вдруг кто-то что-то истошно заорал — и в сторону полетела первая винтовка…
…Из кустов на склоне холма появился тощий, длинный, как жердь мужик лет сорока, в сапогах, болтающихся, как вёдра, на его журавлиных ногах, и в камуфляже, сидящем, как вторая кожа. Он шёл к стоящим на дороге американцам чуть ли не танцующей походкой, держа на локте "тигр". Шёл неспешно, по-хозяйски и, когда один из американцев, увидев, что к ним движется одиночка, дёрнулся было за пистолетом на бедре — на ходу небрежно выстрелил. Вопль боли — пуля раздробила янки кисть — и слова мужика:
— Э, пиндос. Не надо. Ну вот, я ж предупреждал…
Подойдя, он по-хозяйски оглядел пленных — в том числе сидящего на земле раненого — и сокрушённо покачал головой:
— Ой, много вас… Никитос, давай сюда!
— Иду, па! — из кустов за дорогой появился мальчишка лет 12, такой же тощий и камуфлированный, но в кроссовках, и со складной мелкокалиберной "сайгой" в руках. Лицо мальчишки было азартным. Он оседлал передний "хаммер" и ловко взял янки на прицел. Деловито заявил: — Каску одну надо взять, Мишке ночной горшок нужен. И соль мамка просила. А этих чё, валим?
— Не по-христиански получается, сынок, безоружных убивать, — строго сказал мужик. — Они, может, ещё исправятся… Ну-ка, гости дорогие, — он повысил голос, — давай, раздевайся! Как это там по-вашему…
…За последнее время я видел мало смешного. Но сцена, свидетелем которой я стал, заставила меня надуть щёки и выпучить глаза.
Шестеро здоровых мужиков стояли на дороге голышом, в одних ботинках, которые мужик щедро позволил оставить, "чтоб ноги не покалечили". Раненого он прямо-таки приказал перевязать. Потом перекрестился, вздохнул печально и сказал мальчишке:
— Ну, Никит, приступай с богом к святому делу. Если им ума через голову в школе не вложили — будем, так сказать…
…Он их выпорол.
Вы можете смеяться, можете плакать, но это так и было. Наломав солидное число прутьев от американского (!) клёна, мальчишка, повесив "сайгу" за плечо, все эти прутья…
Ой-ой-ой… Я ещё до-о-олго смотрел вслед этой дикой колонне, тащащейся по просёлку куда-то в сторону Тамбова. Так долго и с таким даже некоторым сочувствием, что едва не упустил эту весёлую парочку — благо, оба деловито собирали трофеи, перекликаясь, как после удачной охоты.
Я был в тихом восторге. И понял, что это — именно то, что нам надо…
…Мужика звали Михаил Тимофеевич, был он тут лесником и что не поделил с пришельцами — не объяснял, но так или иначе жил вот уже месяц в землянке вместе со своим старшим сыном Никитой, младшим Мишкой и женой Еленой Ивановной. Примерно месяц назад открыл он и охотничий сезон — и пока самым жирным трофеем был сбитый из винтовки беспилотник. Как пояснил Михаил Тимофеевич, "надоел, паскудник, жужжит и жужжит, спать не даёт".
Предложение перебраться к нам лесник встретил благосклонно. Вообще мне показалось, он ко всему происходящему, как это ни странно, относился с каким-то юморком. И старший сынок был явно такой же. По-моему, они оба смотрели на уничтожение пришельцев, как на истребление каких-то чрезмерно расплодившихся мелких хищников типа хорьков — ну надо числом убавить, вот и бьём, а так, может, они в природе даже и где-то полезные, тоже божьи твари; вот кур у нас душить перестанут — тут мы сразу бить прекратим, не звери, чай… Когда я — пока собирались — спросил его насчёт войны, то Михаил Тимофеевич обрисовал ситуацию коротко и ясно:
— И не такое пережили.
С собой мы тащили на двух тачках два "миними", 5 М16 — три обычные и две короткие, с раздвижными прикладами — две "беретты", кучу боеприпасов и гранат и ещё разной мелочи. Ещё одну "беретту" я наконец-то взял себе.
Впереди нашего каравана бежали псы лесника — кавказцы Кудряш и Серый.
* * *