Желудок Томаса подкатил к горлу. Так скверно ему не было и во время шторма, когда от жестокой болтанки скрипели все кости «Поморника», а люди не понимали, где верх и где низ. Юноша упал на что-то омерзительно сырое и мягкое, и какое-то время боролся с тошнотой. Но долго разлеживаться ему не дали. Неподалеку раздался рев. Томас поднял голову и застыл.
Перед ним, покачиваясь из стороны в сторону, стоял демон. У демона была продолговатая морда, покрытая клочками серой шерсти. Из шерсти пялились два огромных желтых глаза. В распахнутой пасти сверкали клыки, которыми могла бы гордиться крупная акула. Многосуставчатые лапы демона свисали вдоль тощего тела, когтистые пальцы сжимались и разжимались. Из впалой груди с выступающими дугами ребер вырывалось свистящее дыхание вперемешку с пронзительным хихиканьем. Но хуже всего было то, что демон походил на человека. Что-то несомненно человеческое было в костях удлиненного черепа, в том, как тварь сутулила горбатую спину, и особенно во взгляде — разумном и злом. Чудовище подобралось, готовясь к прыжку.
Томас шарахнулся прочь, пытаясь нащупать меч на поясе. Он гадал, успеет ли выхватить оружие, и, если успеет, причинит ли сталь вред кошмарной твари. Демон казался не совсем материальным — несмотря на всю эту шерсть, и клыки, и свисающие из пасти нити слюны, части его тела постоянно смещались, то и дело исчезая из поля зрения и возникая вновь.
— Отче наш, — пробормотал Томас, сжимая рукоять меча.
— Этого он не понимает, — раздался спокойный голос из-за спины. — Не обращай внимания, на данном этапе пути демон нас не тронет…
— На данном этапе? — переспросил Томас.
— Потом объясню. Поднимайся, нам надо идти.
Томас поднялся на ноги и осмотрелся. За их спиной кружился все тот же слепящий хоровод цветов: врата пока оставались открытыми. Вокруг раскинулось что-то, что юноша не мог назвать иначе, как садом. Но что это был за сад!
Толстые лианы, покрытые сизыми, лаково блестящими шипами, тянулись вверх и вверх, сплетаясь в немыслимой высоте в сплошной полог. Под этим темно-зеленым пологом, пропускающим редкие, окрашенные во все оттенки нефрита и малахита лучи, царила странная жизнь. Одни растения с огромными бордовыми венчиками пожирали другие, круглые и усыпанные желтой пыльцой. Капала влага с лиан, капал сок поедаемых растений, отовсюду слышались хруст и влажное чавканье. Из земли пробивались стебли и со страшной скоростью устремлялись вверх, обвивали своих собратьев узловатыми отростками, душили, пытались пригнуть ниже, чтобы самим пробиться к свету. На рухнувших стволах прорастала плесень, и древесина мгновенно истлевала, рассыпаясь на глазах. Оранжевые цветы с заостренными лепестками стреляли длинными черными иглами, и там, куда вонзались иглы, пробивались новые цветы. Лопались лиловые плоды, разбрасывая мякоть и семена и распространяя вокруг удушливый, сладкий запах гниения. Воздух до того напоен был этой вонью и влагой, что колом вставал в легких.
Томас с ужасом оглядел царство жрущих, убивающих и размножающихся растений, и обернул бледное лицо к приору.
— Что это? Что это за место? Где мы?
Приор сумрачно усмехнулся.
— Некоторые считают это Садом Эдемским. Тем, чем он стал после грехопадения Адама и Евы. Я не захожу в своих домыслах так далеко. Это просто чей-то заброшенный сад. И здесь небезопасно, поэтому нам лучше двигаться дальше.
— А это создание? — Томас кивнул на отдувающегося демона, — он нас не тронет?
— Он нас проводит, — ответил приор. — Не правда ли, любезный?
Гигантская бордовая росянка в нескольких шагах от Томаса с хрустом разгрызла свою более мелкую товарку.
Они довольно долго пробирались по чудовищному саду. Демон мирно трусил рядом на четвереньках и лишь время от времени дергал башкой, когда к его клочковатой шерсти пытался приклеиться особенно назойливый листок. По черной жирной земле белыми червями вились корни. Кое-где виднелись остатки ирригационных каналов, заполненные тухлой зеленой жижей. Один раз Томас заметил в стороне от дорожки человеческий череп — необычно удлиненный, с резко очерченными скулами, он лежал у корней кустарника с круглыми блестящими листьями. Несмотря на странную форму, череп явно принадлежал не демону, а человеку. И, судя по размеру, женщине. По хребту Томаса побежали мурашки. Неужели растения питаются и людьми? Неужели этот кошмарный сад сожрал своих садовников… или садовниц?
Но худшее оказалось впереди. На небольшой полянке, заросшей мягкой изумрудной травой, были рассыпаны огромные желтые кости. Здесь же валялся череп размером со свиную тушу. С распахнутых челюстей щерились зубы-сабли. Хвост с ребристыми позвонками скрывался в зарослях, а скелет нижних лап монстра чем-то напоминал птичий.
— Дракон! — выдохнул Томас. — Девой Марией клянусь, это дракон!
Приор раздраженно дернул плечом.
— Возможно, — отозвался он, — когда-то это и было драконом, а теперь просто свалка старых костей. Не отставай, Томас. Время здесь идет не так, как за дверью — и все же мы можем не успеть до начала прилива.
Еще несколько шагов, и впереди показался просвет. Томас, де Вилье и их странный спутник вышли из-под переплетения крон и лиан — и юноша ахнул.
Они стояли на узкой площадке. Вниз спускалась лесенка с крутыми ступенями. Ступени были прозрачными и сверкали, как горный хрусталь. А под ними… под ними раскинулся огромный город.
С первого взгляда город показался Томасу чудесным, как сказочное видение. Башенки из хрусталя и кварца, золотые купала дворцов, изумрудные стены, белый и розовый мрамор, террасы, изящные мосты, изгибающиеся над украшенными статуями площадями. И лишь приглядевшись внимательней, юноша понял, что прекрасный город давно мертв. Стены домов, купола и шпили башен были опутаны все теми же вездесущими лианами. Многие постройки обрушились, другие зияли дырами. На улицах сквозь терракотового цвета плиты пробивалась трава и стволы деревьев. Золото казалось тусклым от пыли, а небо над городом тревожно сияло, то и дело озаряясь грозовыми вспышками. Воздух здесь пах тлением и грозой. Пах бедой, разорением, давней смертью.
— Что тут произошло? — тихо спросил юноша.
Приор не ответил, но неожиданно сбоку раздался скрипучий голос:
— Пришел Он, чье имя Гибель и Разрушение, Смерть и Возмездие, Илаим. И привел с собой орду низших существ, и настало разорение, настал конец дней.
Томас быстро обернулся. Говорил демон. Юноша и нахмурился и спросил:
— А ты? Что ты делал здесь?
— Я пришел позже, — прошипел демон. — Я — Хранитель, Страж Врат. Пока врата существуют, существую и я.
— Не говори с ним, — резко оборвал их приор. — Нельзя знать, какой яд он вольет тебе в уши.
При каждом их шаге поднимались облачка пыли. Эхо тонуло в переулках, терялось под обрушившимися арками. Повсюду вокруг были пыль и тлен, каменная щебенка, осколки хрусталя и еще какого-то зеленоватого, похожего на хрусталь материала. Из него были сделаны трубы, ведущие к домам и фонтанам. Бассейны фонтанов засыпала сухая листва и ветки, а украшавшие их золотые статуи давно перестали извергать воду и лишь пялились тусклыми рубинами глаз. Томас понял, почему приор не огорчился потере казны. Зная дорогу к этому городу, тамплиеры владели и всеми его неисчислимыми сокровищами. Золото земных владык по сравнению со здешним великолепием казалось жалкой горсткой меди.
Путники спустились с верхних террас и двинулись к центру. Томас молчал, как и велел приор, но не мог удержаться от того, чтобы не вертеть головой. Красота города — чуждая и в то же время близкая, как красота восточных мозаик — заставляла его сердце биться чаще. От восторга перехватывало дыхание, и в то же время горько щемило в груди. Отчего это совершенство погибло? Отчего на улицах не слышно низких мужских, нежных женских и звонких детских голосов, отчего за окнами не мелькают веселые лица, не несутся в небо звуки торжественной музыки из строений, так похожих на храмы? В чем провинились жители города? Почему даже небо над их родиной превратилось в давящий, освещенный зловещими вспышками купол? Или они сами заперли себя вдали от солнечного света, заперли и тихо близились к смерти, пока не пришел ангел мщения, Илаим?
Они пересекли горбатый мост и миновали развалины башни. Узкая, цвета старой кости, башня обломком торчала над городом.
Стены ее под слоем пыли бледно светились. Томас попытался представить, как прекрасна была эта башня в дни расцвета, когда ночной порой сияла над городскими кварталами, словно свеча. Если, конечно, здесь наступает ночь…
Сразу за башней открывался вид на высокий холм. По склону спускалась широкая каменная лестница, а вершину холма венчал храм.
Томас остановился, невольно разинув рот. В отличие от остальных построек, храм не выглядел заброшенным. Его белые стены и крыша, украшенная зубцами, были незапятнанно чисты. Огромные медные двери и золотые колонны по сторонам от них ослепительно сверкали, как будто отражая свет невидимого солнца. По ступеням бегали блики.
— Впечатляет, не так ли? — сказал приор за спиной Томаса.
Юноша обернулся.
— Что это, монсеньор? Неужели…
— Храм Соломонов, творение строителя Хирама? — тамплиер улыбнулся. — Нет, мальчик. Конечно, хотелось бы верить, что Господь взял его и перенес сюда — однако это не тот храм.
— Но почему? Как вы можете быть уверены?
От храма веяло чудом. Да он и был настоящим чудом — здесь, в разрушенном городе, среди чужих и чуждых построек, тлена, смерти и увядания — он сиял, как жемчужина, как драгоценность в божьем венце, как самое лучшее и совершенное из творений человеческих.
Приор покачал головой.
— Я был ненамного старше тебя, когда Жак де Моле впервые привел меня сюда. И так же, как ты, я трепетал от восторга. Я верил. Мне хотелось верить.
Де Вилье ненадолго замолчал. Казалось, он тщательно обдумывает следующие слова.
— Жажда веры, жажда чуда, Томас — одна из самых сильных страстей человеческих. Но, если ей не руководят воля и разум, человек становится в равной мере открыт и божьим откровениям, и искушению дьявола. Мне кажется, брат де Моле так и не понял этого, что привело его к гибели. Ступай за мной и смотри внимательно.
Они поднялись по мраморным ступеням. Демон, по-прежнему ковылявший рядом с приором, совсем съежился — стал неощутимо мал, ничтожен, безобиден, как больной пес, прижавшийся к хозяйской ноге, или как куропатка с подбитой лапой, семенящая по стерне.
Храм звал Томаса. Храм манил его блеском золотых дверей, едва различимым ароматом курений, храм сулил келейный полумрак, резные кипарисовые столбы и гудение медного гонга. Юноша не знал, откуда являются эти образы, лишь чувствовал, что шагает все быстрее и быстрее, что ноги сами возносят его на верхнюю площадку лестницы. Ему хотелось прикоснуться к дверным ручкам в форме львиных лап, к окованным золотом створкам. Он был здесь желанным гостем, его ждали давно… Тяжелая дверь распахнулась перед ним, словно от порыва нездешнего ветра, и Томас ворвался…
…в пустой зал, посреди которого льдистым светом сияла линза.
Второй переход дался Томасу легче.
Люди и демон очутились посреди огромной пещеры. Откуда-то издалека доносился звук падающих капель, а в сотне шагов перед ними из-под земли вырывались языки голубого пламени. Этот призрачный огонь не рассеивал темноту — напротив, тьма казалась лишь гуще там, где ее прошивали бледные световые полотнища.
И из тьмы угрюмым горбом выступала башня. Угловатая и приземистая, сложенная из черного камня, она казалась антиподом, злой тенью, насмешкой над светлым храмом по ту сторону линзы.
— Вот мы и пришли, — тихо сказал приор. — Брат де Моле называл ее «Башней Сатаны». Но я думаю, что он ошибался. Как то, что мы видели на холме в городе, не было храмом божьим, так и эта башня — не творение дьявола.
«Чье же?» — хотел спросить Томас. Но не спросил.
Башня впустила их, раззявив четырехугольник входа. Демон ковылял впереди — возможно, в нем башня и признала хозяина. Первый этаж был пуст. В узкие окна врывался призрачный синеватый свет. От грубой каменной кладки несло холодом, и пахло здесь так же, как и в разрушенном городе: смертью, забвением, застывшим временем. Пол был выложен черными, лоснящимися, как конская шкура, плитами. Вверх вела лестница, но, когда Томас свернул к ней, приор удержал его за руку и покачал головой. Затем де Вилье указал в центр комнаты. Там, в скрещении мертвенных лучей, падающих из окон башни, стояла небольшая шкатулка. Приор подвел племянника к ней.
Шкатулка была сделана из темного, с сизоватым отливом металла. Крышку ее покрывала резьба: линии, завитки и спирали, сплетающиеся в непривычные глазу, переходящие друг в друга узоры. По спине Томаса побежал холодок. Замка на ларце не было. Приор, присев на корточки, просто откинул крышку — и темная зала озарилась трепещущим жемчужным мерцанием.
В шкатулке рядами выстроились серебристые фигурки. Их было около сорока штук — небольших, изящных амулетов, изображавших зверей, насекомых и птиц, и других, необычных созданий. К некоторым крепились цепочки или кожаные шнурки.
Та странная жажда, что мучила Томаса с памятной ночи у пещеры Калипсо, вспыхнула с неодолимой силой. Рука его, почти против воли хозяина, потянулась к шкатулке — и юноше пришлось до крови прикусить губу, чтобы справиться с собой. Сбоку раздалось пронзительное хихиканье
демона.
— Ну же, человек, — проскрежетала тварь. — Бери! Бери, это все твое!
Не обращая внимания на смех чудища, приор поднял голову и взглянул на Томаса.
— Посмотри внимательно. Ты узнаешь какую-нибудь из них? Может, ты видел их прежде, во сне или наяву?
Томас нахмурился, сдерживая лихорадочную дрожь. Фигурки были незнакомые. Цапля, голубь, крылатая змейка… Взгляд его скользил мимо одинаковых серебряных рядов, и вдруг, зацепившись за что-то, метнулся обратно. Да, вот эта, маленькая фигурка, похожая на тамплиерский крест. Томас нагнулся над шкатулкой, всматриваясь.
Гордо задранная голова и раскинутые крылья, словно охваченные ледяным пламенем, метнувшимся ввысь… Словно фигурка сейчас исчезнет, но нет, вот она…
—… Ты узнаешь их?
Жажда взвыла в груди диким зверем, ломая преграды, сметая с пути рассудок. Томас резко выдохнул. Левая рука его метнулась и сжалась вокруг серебряной птицы…
…И мир изменился. Стены башни больше не были преградой для зрения — нет, они стали прозрачными, и за ними заметались странные тени. Ужасные, уродливые фигуры набрасывались друг на друга, сцеплялись в схватке и гибли. На секунду Томас ощутил, что стоит на дне глубокого колодца, в узком жерле которого мечется эхо. Эхо старой смерти и старой памяти, потому что там, наверху, и здесь, в колодце, люди, одержимые безумием, убивали друг друга. Мелькнул черный бок галеры, парус с красным крестом, волна, облизывающая каменный пляж… кровь в волне, морщинистая кора и резные листья дуба, и под ними — снова темный провал колодца.
Томас содрогнулся. Поспешно оторвав взгляд от побоища, он обернулся к приору. И отшатнулся, вцепившись в рукоять меча.
Перед ним стоял не его дядя. Это существо и человеком назвать было нельзя — потому что демон, сидевший на корточках у стены, по сравнению с приором казался игривым щенком. На Томаса скалилось многоглавое чудище. Вот слюнявая волчья морда алчности, вот ястребиный клюв гордыни, вот ревущая пантера гнева, вот ухмыляющаяся обезьяна похоти.
Юноша попятился, вытягивая из ножен меч. Чудище шагнуло к нему и сказало знакомым голосом:
— Что ты видишь, Томас? Отпусти фигурку и скажи мне, что ты видишь.
Томас закрыл глаза — но жуткая картина не исчезла. Он попытался разжать пальцы, но фигурка словно приросла к ладони. Тогда, до боли закусив губу и невероятным усилием успокоив сердце, Томас снова открыл глаза и всмотрелся пристальней.
Кошмарные морды не исчезли, но сейчас он увидел и кое-что еще. Чудища бушевали внутри человека, пытаясь сорваться с цепи — однако им не удавалось вырваться за тонкую, призрачную границу человеческого силуэта. Что-то сковывало их, не давая освободиться. Но что? Воля? Упрямство? Страх? У серебряной фигурки не было ответа. И, осознав это, Томас наконец-то смог выпустить ее из руки.
Металл звякнул о камень. Фигурка откатилась к шкатулке и остановилась, ударившись о боковую стенку. И все вернулось на свои места.
Башня вновь обрела плотность. Темная каменная кладка в царапинах и чуть заметных щербинах опоясала зал, скрывая эхо давней погибели. А перед Томасом стояло не чудовище, а обычный человек — немолодой, усталый, обеспокоенный.
— Что ты видел? — хмурясь, повторил приор.
Томас скривил застывшие в судороге губы. Улыбка вышла та еще, под стать зубастой усмешке демона.
— Я видел, как одержимые страхом и яростью люди убивают друг друга, — сказал юноша. — Там, наверху, в дубовой роще. Я видел тамплиерские кресты на их одежде. И я видел тебя, Жерар де Вилье. Видел то, что ты есть внутри. Видел твою алчность, и гордыню, и спесь. Я знаю, что ты ради выгоды обрекал на смерть братьев. Знаю, что ради высокого положения ты готов был шагать по трупам. И знаю, что ты… вожделел мою мать. Свою собственную сестру! Одного я не понимаю — как после этого ты можешь смотреть мне
в глаза?
По башне разнесся высокий скрипучий звук — это смеялся демон.
Приор потер лоб. Вопреки ожиданиям Томаса, тамплиер не задрожал, услышав обвинения, не побледнел и не кинулся прочь. Он даже оправдываться не стал. Шагнув к шкатулке, де Вилье тронул фигурку носком сапога.
— Феникс… — негромко произнес он. — Удивительный предмет. Он не дает никакой силы, но защищает тебя от действия других фигур… И, как ты видишь, от себя. — Приор рассмеялся. — Этот предмет не любит хозяев, он не терпит никакого влияния по отношению к себе. Он пытается причинить боль, испугать, внушить отчаяние. Я слышал про людей, которые умирали от ужаса, едва прикоснувшись к нему.
— Ты слышал меня? — повысил голос Томас.
Тамплиер обернулся.
— Я слышал. И что прикажешь мне сказать в ответ? Да, я желал власти. Да, я хотел богатств — не столько для себя, сколько для ордена. Да, я избавлялся от тех, кто мешал мне. Что касается твоего последнего обвинения…
Приор ненадолго замолчал. Сейчас он не смотрел на Томаса, а остановил взгляд на пляшущем за окнами голубом пламени. В мертвенном свете морщины на лбу храмовника сделались глубже, а в глазах, кажется, промелькнула горечь — но Томас, как всегда, не смог разобрать наверняка.
— Да, — неожиданно проговорил Жерар де Вилье. — Я любил Изабель. Мы росли вместе, и у меня не было никого ближе нее. И я любил ее… не совсем братской любовью. Я должен был жениться, унаследовать имение отца и дать продолжение роду — а вместо этого принес монашеский обет и вступил в орден. Я уехал в Святую Землю, лишь бы оказаться подальше от Изабель. А когда вернулся, она уже жила далеко, в Шотландии, и была замужем за твоим отцом. Надеюсь, он любил ее не меньше, чем я.
Приор обернулся к племяннику.
— Ты доволен, мальчик? Убери руку с меча — я не собираюсь драться с тобой, даже если ты обвинишь меня во всех смертных грехах. Я и волоса не трону на голове ее сына…
Только тут Томас сообразил, что все еще сжимает в правой ладони рукоять меча. Юноша отдернул руку, словно железо опалило кожу. И правда, лицо его налилось горячей краской — Томаса жег мучительный стыд.
Опустив голову, он пробормотал:
— Простите меня, монсеньор. Я не должен был трогать проклятый амулет. Мы вообще не должны были приходить сюда. Это место — средоточие зла…
Приор негромко рассмеялся.
— Томас, только что ты считал средоточием зла меня. Не будь так поспешен в суждениях. Место не может быть злым или добрым, и амулеты не добры и не злы. Слабого они искушают и подталкивают ко злу, сильному — дают силу творить добро. По крайней мере, мне хотелось бы в это верить.
Снова присев на корточки, старший храмовник захлопнул крышку шкатулки. К фигурке Феникса он так и не притронулся. Взглянув на Томаса снизу вверх, приор добавил:
— Что делать с Фениксом, решать тебе. Феникс крайне сложный предмет и приручить его дело нелегкое, но… Он не мог выбрать тебя просто так, это не просто так…
Приор сбился, словно задумался о чем-то и его мысли перепрыгивали одна на другую, подводя его к пониманию чего-то важного. Наконец он посмотрел на Томаса и сказал:
— Не знаю, тот ли ты, кому он предназначен или лишь тот, кто должен передать его в правильные руки. Феникс достанется тому, чей путь воистину велик и важен, чьи действия наделены глубинным смыслом, тому, кого они сами защищают от себя.
— Они?
— Что касается меня, — продолжил де Вилье, словно не услышав племянника, — то я свое решение принял. Эти амулеты не должны покинуть хранилище, даже если ценой будет жизнь великого магистра и судьба ордена.
…Когда они уходили из башни, фигурка Феникса лежала в кожаном мешочке на поясе у Томаса рядом с огнивом, небольшим ножом и треугольным камешком, который молодой шотландец подобрал в пещере Калипсо.