- И кто только здесь жил! Нельзя же запускать всё до такой степени,возмущался я.
- Наверное, им было некогда,- предположила Леди.
- Ничего,- сказал я.- Я знаю, где мы посадим розы.
Она помешивала огонь веткой, морщась от дыма. Потом дым закрутился в мою сторону, и она подняла лицо.
- Нужно в этом году посадить,- сказал я.- Здесь ведь не бывает заморозков?
- Нет,- сказала она.
- Я знаю один сорт... Как жалко, что садик такой тесный!
Я уже прикидывал, как мы устроим беседку и маленький, ну хоть совсем маленький, водоём. Интересно, какой здесь климат.
- Что?- сказала она.
- Какой здесь климат, интересно.
- Ты собираешься здесь остаться?
Я не ответил.
Она сказала: "Пойдём в дом?"
Я залил остатки нашего костерка, и мы отправились совершать ритуальное чаепитие.
Разрезая кекс, она сказала: "А как же дела?"
Я подумал, что можно не отвечать. Но она молчала.
Я сказал: "Мне недосуг даже помнить о них".
- Помнить не обязательно,- сказала она.- Но забывать тоже не следует.
Я подумал: "Разводит ли здесь кто-нибудь гладиолусы? На вилле я их не видел".
Я и представить себе не мог, что мы уедем так скоро.
Она не торопила меня. Она видела, что мне не хочется уезжать.
Все уже разъезжались. Забегали к нам пощебетать, повздыхать, и адрес, адрес: "Непременно к нам!"
Мы шли по отсыревшему корту, и я сказал Леди: "Скажи им, пусть включат свет!" - я показал ей на тучи.
Ещё не было холодно, но подул резкий ветер, потом он ослабел, начались дожди.
Море оплакивало гибель Великой Армады, на песке валялись птичьи трупы.
И был туман.
Края тентов беспомощно хлопали как ресницы обманутой девочки.
И наконец Леди сказала: "Нам пора".
Мы уезжали в двухместном купе, и за мутноватым стеклом были жёлтые деревья.
Леди сказала: "Иногда приходится поступать вопреки желаниям",- но когда мы вошли в квартиру, и она, сбросив с себя находу плащ, подошла к окну и раздвинула занавес штор, и комната вдруг озарилась светом дня, я понял, что хотел вернуться.
- Как у нас хорошо,- растроганно пробормотал я.
Леди обернулась:
- Значит, праздник продолжается?
Вечером мы отправились проведать город и до поздней ночи гуляли по улицам.
Мы шли по аллее, а фонари спешили от окошка к окошку, боясь потерять нас в темноте, ветер мешал им видеть, окошки хотели совсем закрыться, и я сказал Леди, показав на них: "Вот ещё один дом, где вместо стен окна".
- Чтобы соединиться, нужно всего лишь освободиться от того, что разъединяет,- сказал я.- Чтобы знать друг друга, не нужно обмениваться адресами. Те, кто служат отрицанию, произносят слова, но не умеют понять того, о чём говорят, ведь понимать можно лишь то, что любишь. Пусть твои слова будут лишь о том, что ты любишь - вот формула, достойная быть отлитой в золоте и помещённой на сфере небес.
Леди молчала.
- Я люблю жизнь, Леди. Теперь разве что смерть могла бы остановить меня, но смерть - химера. Этот мир падёт к твоим ногам, или я испепелю его своим дыханием!
- А небеса?- сказала Леди с улыбкой.
- Оставим небеса Богу,- сказал я.
И мы снова шли по аллее, и я стал воодушевлённо рассказывать Леди об Оскаре Уайльде и его идее продолжения шедевров.
- Ещё одно слово, и я начну ревновать,- предупредила Леди.
"Ты был бы милейшей девочкой, если бы не ревновал",- сказал я Мэгги.
У него был день рождения.
Он хотел, чтобы я остался подольше, но я сказал: "Не могу. Извини, Мэгги",- и стал собираться чтобы уходить.
И тогда он не выдержал и закричал: "Да кто она, эта женщина!"
А я сказал: "Просто женщина".
Я сказал: "Она вся - воплощение идеи женщины".
"Но любовь-то у вас не платоническая",- сказал Мэгги.