Она передёрнулась и отвернулась.
- Даже жутко. Пойдём, уйдём отсюда.
Она защёлкала каблучками по тротуару. Я догнал её.
- Люди - те же манекены, только неряшливо сделанные. Как жаль, что я не могу сделать их такими же совершенными.
- Перестань,- сказала Леди.- Ты же видишь, мне не по себе от этих разговоров.
Бледное равнодушное небо.
Обветренная улица.
- Но почему!- не желал сдаваться я тишине.- Если это так?
Она молчала, потом встрепенулась и сказала: "На меня нашло что-то. Но всё, прошло. Сегодня вечер какой-то тревожный, тебе не кажется?"
- Напротив,- возразил я.- Всё так мирно. Ни ветра. Ни облаков, ни людей, как будто всё... Вымерло...
- Ты сказал: "Жаль, что я не могу сделать их другими". Ты произнёс это так...
- Чего ты боишься?
- Да нет, ничего.
Ничего, милый.
Она подняла с земли лист клёна.
- Хочешь, соберём листья?
- Да,- сказал я, думая о другом.
И мы стали собирать листья. А где-то их жгли.
7
Мне было легко с ним.
Он почти никогда не возражал мне открыто, но что-то едва уловимое в его реакции, выражении лица или голоса, говорило мне всё.
Он не умел лгать.
Я мог придти злой как собака после очередной стычки с Крис и написать какую-нибудь глупость, а потом прочитать это вслух, повторяя особо неудачные места особо гордым тоном, и я никогда не спрашивал его: "Ну как?"
Я видел.
Прежде он не писал стихов.
Прежде я пренебрегал красками. Но он искал их и заставлял искать меня. Ему великолепно удавался рисунок, казалось, он не направляет карандаш, кисть, они сами знают, что им делать, он лишь присутствует при этом,- невозможно управлять ими с такой виртуозностью. А он непременно желал управлять цветом.
Мне было легко с ним.
Он умел выражать своё восхищение так, что это не раздражало.
От Крис я уставал немедленно, стоило мне её увидеть.
От Мэгги устать было невозможно. Если я развивал перед ним какую-нибудь идею, он никогда не перебивал, но всегда мог найти тот самый вопрос, который внезапно выводил меня из самого безнадёжного тупика. Он понимал ровно столько, чтобы не докучать возражениями.
Мне было трудно с ним.
Трудно было бороться с желанием подсказать ему, что и как он должен рисовать, я не умел удержаться от этого. Он выслушивал, соглашался. И делал всё по-своему.
Я понимал, что он подчиняется чему-то более сильному, чем его привязанность ко мне, чем наша любовь. Иногда ему становилось неловко за это, он начинал извиняться, говорил: "Так получилось".
Я придумывал для него сюжеты, но так ни разу и не воспользовался ни одним из них.
Он искал чего-то.
Я не мог понять, как можно отказываться от того, что уже совершенно. Он то до безобразия детализировал сюжет, то резко переходил к крупным плоскостям, и я кричал ему, что он спятил, что он убивает форму, а он смотрел на меня и вдруг говорил: "Может быть, изменить палитру?"
Я требовал от него шедевров, а он экспериментировал с красками. Я говорил: "Остановись. На минуту. На один только раз. Выложись весь. Ведь ты уже много нашёл, воплоти всё это в одной картине. Пусть это будет шедевр. Как Гоген в "Иакове с ангелом".
Он говорил: "Гоген?"
Или говорил: "Хорошо. Это будет мой подарок тебе".
И рисовал. Вид у него при этом был такой, как будто он задумал меня обмануть.
Иногда я с трудом понимал его.
Он не обременял себя чрезмерно идеями, как Бернар, не позволял им повелевать собой, как это делал Сёра, он всегда мог всё бросить и начать делать заново.
Однажды он сказал мне: "Когда у меня будет свой салон..."
А я сказал: "Где? На антресолях?"
Его непрактичность порой забавляла меня. Его доверчивость могла его погубить. Время от времени он немного зарабатывал на портретах, но я не помню, чтобы за всё то время, что мы прожили вместе, он продал хотя бы одну картину. Он любил их дарить.
Если мне удавалось что-нибудь продать,- меня каждый раз при этом терзали угрызения совести,- он крайне удивлялся и радовался, как будто я сделал что-то грандиозное и фантастическое. Во всём, что касалось денег, он доверял мне безмерно. И правильно делал.
Денег у нас никогда не было - перебивались, как придётся.
Однажды устроились работать ночными сторожами,- выходили на дежурство по очереди. Потом я предложил ему бросить это дело. Теперь каждую вторую ночь мы были вместе.
Каждую вторую ночь я проводил с Крис. Это было ужасно. То, что между нами было, меньше всего было похоже на любовь - это было похоже на драку.