- Ошибаетесь,- возразил я.- От меня зависит многое.
- Да, но только сегодня. А завтра они найдут другого.
- Но до завтра у вас будет время.
- Думаете, мне удастся исчезнуть?
- Думаю, что уже нет. Но мало ли что может произойти до завтра...
- Вы зря тратите время, играя со мной в благородство,- сказал он.Заберите свой пистолет.
- Оставьте себе,- сказал я.
- Возьмите,- он продолжал держать его. Я взял.
- Я хотел сказать вам, что...
- Что не питаете ко мне личной неприязни?
- Да.
- Что ж,- сказал он.- Я мог бы перевербовать вас...
- Едва ли.
- Но и это уже ничего не изменит. Прощайте. Не буду желать вам удачи.
- Прощайте,- сказал я.
Он вышел, закрыв дверцу.
Я открыл её и захлопнул сильнее. Спрятал пистолет и открыл форточку.
Сделав круг по площади, я остановился у светофора на красный свет.
Я увидел его. Он переходил дорогу по переходу. На какой-то миг он остановился и посмотрел на меня, и наши взгляды встретились.
И он исчез. Больше я не видел его.
Иногда человек пытается закрыть ладонью наведённое на него дуло ствола. Конечно, он был слишком умён для этого, и всё же... Но я знал, что он не выстрелит, и это не была беспечность, я не был беспечен, я просто знал и поэтому не чувствовал никакого страха, как тогда, когда мы с Леди мчались на машинах, обгоняя друг друга, и на нас можно было показывать детям: "Вот, дети, посмотрите, это сумасшедшие. Они разобьются вон на том повороте".
Я знал, что этого не случится. И когда мне навстречу вылетела машина, мне достаточно было лишь дрогнуть. Это как тот человек, который держит в руке наведённый на тебя пистолет, а ты смотришь ему в глаза и идёшь на него. Ты подходишь и забираешь у него пистолет, и он отдаёт. Но стоит тебе только на миг испугаться, на миг поверить в то, что ты можешь сейчас умереть, и он выстрелит, даже не успев понять, что он делает - это произойдёт автоматически: сигнал от глаз к глазам, и команда пальцу - "Нажать".
Однажды такой трюк проделал Адольф Гитлер. Я подумал: "Значит, он был отважным человеком",- но я заблуждался. Не нужно никакой храбрости, чтобы сделать это. Нужно просто верить в своё бессмертие.
Нужно выяснить свои отношения со смертью.
Я помню, как Мэгги ворвался в комнату и крикнул мне: "Крис! Она умирает!"
Она была в больнице. Нас не хотели пропускать, но мы всё равно прошли.
Её едва откачали. Она наглоталась таблеток.
- Я не знала, умру я, или нет,- объяснила она мне.
- Провела эксперимент?- сказал я.- Хотела проверить, страшно ли умирать? Или начиталась Моуди?
- Я хотела знать, умру я, или нет,- сказала она.
"Должен ли я жить",- сказал Леонид Андреев и, закрыв глаза, стал слушать, как рельсы поют песню смерти, которой нет...
Мне заплатили деньги.
Я сказал, что это, пожалуй, чересчур щедрое вознаграждение. Просто, чтобы сказать что-то.
В ответ я услышал: "Нам не хотелось бы, чтобы вы сочли, что мы вас эксплуатируем".
Я мысленно отметил, что фраза получилась слишком длинной.
- Любопытно,- сказал я.- Захватил ли он с собой на тот свет адвоката?
- Для чего?- последовал вопрос.
- Чтобы тот защищал его на Высшем Суде,- сказал я.
- Азартно шутите,- заметили мне.
- Если играть, так с азартом,- сказал я.
Эксплуатация... Сколько огненных кругов вертелось вокруг этого словечка. Мы спорили до сипоты, у меня уже саднило горло, и я хотел сдаться, но Крис не желала отпускать меня так дёшево, требуя отречения по всей форме, и тут во мне вновь просыпалось упрямство, и перепалка возобновлялась, и так до бесконечности. Я помню, как у меня пропал голос,- я мог только шептать,- а Крис, напротив, перешла на крик. Мы шли по улице и грызлись из-за какой-то ерунды, Крис вопила так, что на нас оглядывались, и я пытался урезонить её, но она лишь презрительно фыркнула: "Подумаешь, пай-мальчик!"
Зачем-то нам было нужно, чтобы один из нас был непременно прав, а другой нет. И если я говорил: "Бердяев",- Крис с пренебрежением отмахивалась: "Да ну его!" Я, зная, что она его даже не читала, лез на стенку, Крис отвечала тем же, и поехало. Она обзывала меня конформистом, я её - истеричкой.
Заканчивалось обычно тем, что мы мирились. До следующей ссоры.
"Не мир я пришёл нести, но войну".
Может показаться странным, что при всей своей агрессивной непримиримости Крис часто цитировала Евангелие. В её глазах Христос был первым в истории анархистом.
"Настанет время, когда никакая власть не будет нужна",- воистину выпад против государственной машины.
"Именно за это его и распяли",- уверяла Крис.
Я боялся, что однажды она отравит меня, причём не по злости,- она очень быстро отходит,- а просто из любопытства. Когда она подавала мне стакан, меня каждый раз подмывало заставить её поменять его и посмотреть, как она отреагирует.
"Какая глупость",- говорил я себе.- "Ребячество".