- Ну и что? Это ведь не запрещено.
Кау кивнул.
- Не запрещено... Это, конечно, умный ход, я, кстати, тоже с безлошадными меняюсь, но не весь же паек! Сколько можно протянуть на одном хлебе, даже если досыта нажираться? А ты вообще, похоже, и в рот ничего не берешь.
- Это точно,- вставила Нэль.
- Я не о том, дура!
- И я не о том. А о чем ты?
Отче разразился длинной речью. А у Актрисы вдруг закружилась голова. Мерный рокот оберлейтенанта натыкался на невидимую преграду, и слова теряли смысл, запутавшись-в чем? "Наверное, это стекловата,- подумала Нэль.-Почему стекловата? Потому что плотная, и стекло звенит... Дура, оставь бредить, он что-то дельное травит..." Нэль попыталась вслушаться в слова начальства, но ничего не вышло, а начальство, вдохновленное выражением напряженного внимания, разливалось себе дальше. "Да что такое, в самом деле,- лениво удивилась Актриса.-От голода, не иначе." Внутренне согласившись с этим диагнозом, она перестала напрягаться и расслабленно закачалась на волнах бытия. Приятный фон создавала воркотня оберлейтенанта... Неделю назад Кау приволок неизвестно откуда маленький, похожий на игрушку, автомат восточного образца и отдал ей. Видимо, в знак приязни. Цветы, наверное, стесняется дарить, а вот автомат в самый раз подарок... Столичные крутые парни весьма ценили такие штучки, из них, говорили, можно стрелять прицельно, как-то так прицеливались они из автомата и стреляли крохотной носатой горошиной, которая проделывала в теле хорошую крупнокалиберную дырку... Даже и не удивительно, когда известно, что внутри такая специальная химическая штука, а она жжет пальцы, то есть не только пальцы, но на данный момент пальцы жжет окурок, надо бы его бросить...
Нэль встряхнулась, бросила бычок и обнаружила, что Кау с огромным интересом, аж пополам перегнувшись, заглядывает ей в лицо. Нэль улыбнулась и как-то неожиданно и очень легко упала на руки оберлейтенанта и дальше-в обморок. Актрису это весьма удивило, раньше без посторонней помощи такого с ней не случалось. Удивление, как живой легкий мячик поскакало за ней в темноту, и там они играли-удивление и Нэль, пока Нэль не посмотрела на часы. (Часов у нее сроду не водилось, но удивиться этому невозможно-удивление было само по себе, отдельно.) Так вот, посмотрев на эти самые часы, Актриса поняла, что разум ее витает черт знает где уже столько времени, что нет ей, Мастеру Актрисе, никакого оправдания...
Нэль ощутила, что чьи-то жесткие руки нещадно ее трясут. Открыв глаза, она обнаружила возвышающуюся над ней фигуру фельдшера. Добряк заулыбался и бережно помог ей сесть, прислонив ее спиной к стволу дерева.
- Спасибо, Айк,- сказала Нэль.-А нашатырь уже весь выпили?
- Что?-не понял фельдшер.
- Не хочу показаться тебе неблагодарной сволочью, дорогой, но твоими руками сподручней подковы гнуть, а не обморочных баб встряхивать.
Айк виновато пожал плечами. У него в хозяйстве не водилось нашатыря, поскольку обмороки в десантном отряде случались не часто. Но Актрисе об этом он говорить не стал.
- Я тебе пожрать принес,- извиняющимся тоном пробасил фельдшер и протянул ей котелок, где плескалась мутная, резко пахнущая жидкость с мелкими кусочками какого-то мяса.
- Благодарю. А что это было?-с любопытством спросила Нэль.
- Это ежик.
- Ежик? Они же гадкие,- сказала Нэль, не протестуя, а просто констатируя факт.
Добряк снова виновато развел руками.
- Надо скушать. А если тебя стошнит, то Отче сильно расстроится-он специально для тебя ходил его ловить и варил сам. Ты уж того, постарайся...
- Как можно командира обидеть!-успокоила его Нэль и с аппетитом принялась за еду.
Опасения Айка проистекали от плохого знания жизни кочевых лали. Актриса порой едала такие продукты, от которых стошнило бы и Айка, и заботливого оберлейтенанта. Подумаешь, еж вареный...
- Вот что, Эльха. Я ухожу.
Конфликт между Танцовщицей и ее нынешней хозяйкой назревал уже давно, и только чувство какой никакой благодарности заставляло Тай сдерживаться. А это, надо сказать, было совсем не просто. Образ жизни золотой молодежи не совмещался с привычками Тай, как вода с маслом. Но она терпела. И бессмысленные с ее точки зрения развлечения, и отсутствие развлечений осмысленных, и одуряюще-никчемные разговоры, и ненависть бывших любовниц Эльхи... И то, что она сама стала любовницей текущей. Это последнее угнетало, пожалуй, особенно. Тай, в принципе, ничего не имела против однополой любви, но с Эльхой это было гадостью, непонятно почему. Появлялось ощущение чего-то ненужного и нелепого, как сочетание Эльхиных драных штанов с дорогими шелковыми блузками. Но Тай и с этим смирилась. На время, конечно, она прекрасно понимала, что рано или поздно не выдержит такого существования. И, пользуясь мастерством Логика, заранее искала возможные варианты выхода. Она знакомилась со всеми подряд, держа в памяти десятки телефонов и кучу данных, могущих так или иначе пригодиться; облазив и изучив весь остров, на котором жила Эльха, Тай посетила соседние острова, не пропуская ничего и все запоминая. Она была готова уйти в любой момент и не пропасть. Мало того, здравый смысл подсказывал уходить немедленно, как только появилась первая реальная возможность. Тай медлила. Эльха все-таки притягивала ее к себе, и Танцовщица оставалась с ней, по причинам, которые легче почувствовать, чем описать... Но вот нынешним вечером она решилась окончательно.
- Я ухожу. Всем пока,- повторила Тай, продвигаясь к дверям.
Она была одета в свои старые вещи, и с собой взяла только свое.
Эльха удивленно обернулась от мелькающих на экране теней.
- Что-что?-переспросила она.
- Уходить собралась,- пояснил из соседнего кресла наголо бритый парень по прозвищу Халявка, приятель Ханки.
Сама Ханка, совсем юная, но порядком уже потрепанная девчонка дремала на ковре, улыбаясь своим галлюцинациям.
- Ты что, обиделась на меня?-недоверчиво осведомилась Эльха.-Ну извини, не хотела. Чего сорвалась-то?
Тай покачала головой. Ей было паршиво. Опять смахивало на предательство, и повод-то, верно, дурацкий, и без предупреждения... Но-Небо свидетель, не ее вина.
Вечером Эльха и компания, состоящая из Ханки, Халявки, Виктории и Тай, отправились на пляж. Все как обычно-выпили, закусили, потрепались. По-южному стремительно стемнело. Кроме них у воды никого не было, и девушки побежали купаться нагишом, а Тай, взяв в помощь Халявку, принялась разводить костер, поскольку становилось прохладно. Купальщицы вскоре вернулись. Все молча сидели у костра, позабытый магнитофон неприкаянно вяз в песке. Ночь, море, огонь-древнее, первобытное, это действовало даже на золотую молодежь. Тай непростительно расслабилась. Она искренне любила их всех в эти минуты. Поэтому, когда подошла очередь традиционной анаши, Тай не отказалась, как раньше, а покурила тоже. Ей не стало от этого ни хорошо, ни плохо, только тело обмякло, как после Танца, да мысли побежали прихотливыми узорами. Шум прибоя слился в единую, не лишенную приятности, мелодию, а остренькие лучики звезд заткали небо сверкающей сетью. Забавно, ничего не скажешь. Но регулярно тратить большие деньги на такую ерунду? Рисковать здоровьем и свободой? Чего-то она, все-таки в жизни не понимает... Девушки тем временем затеяли какой-то магический обряд, что-то жгли в костре, танцевали, под конец занялись любовью втроем. Халявка наблюдал за ними с явным удовольствием, Тай еле удерживалась от смеха, особенно, когда они плясали. Повеселившись подобным образом, компания отправилась обратно в город. Эльха висела у Тай на руке, ежеминутно лезла целоваться, громко при этом хохоча, остальные вели себя не более сдержано. И не удивительно, что когда навстречу попалась аналогичная группа молодежи, между ними возникло напряжение, готовое перерасти в ссору. В общем-то, ничего страшного, одни грубо пошутили, другие грубо огрызнулись. И разошлись бы на этом. Но Эльху отчего-то потянуло принципиально разобраться. Виктория и Ханка с визгом умчались в темноту, Тай и Халявка путем нескольких ударов и потока извинений пополам с угрозами отогнали главные силы противника, только какая-то девица, пьяная и настырная, все рвалась как-нибудь изувечить Эльху, на что Эльха отвечала с охотой и удовольствием. Некоторое время пришлось тащить их вместе, как сцепившихся котов, потом девушку окликнули издали, и она, то ли протрезвев, то ли устав, отпустила Эльху и убежала. Вскоре вернулась Ханка, распираемая ужасом, восторгом и гордостью за своего парня. Виктория так и не появилась, ушла, очевидно, домой.
А Эльха снова принялась хохотать и громко расхваливать свою телохранительницу, как собаку, похлопывая ее по плечам, спине и заду, наваливаясь на нее всем весом и спотыкаясь на каждом шагу... А Тай почти не чувствовала своего тела, только выучка Мастера помогала ей сохранять точность движений, и давно копившаяся неприязнь прорвала-таки плотины чувства благодарности и долга...
- Нет, Эльха, я не то чтобы обиделась, просто жить с тобой дальше не хочу. По многим причинам,- ответила Тай на слова хозяйки.
- Ты это серьезно? Ну и куда же ты, дура, пойдешь?
- Да соображу, дуры-они работящие...
- А, ну иди, иди. Работай. Ебись в подворотнях, у тебя это хорошо получается... Идиотка, ты понимаешь, что делаешь? Без гроша в кармане, лали... Кто тебя будет, прости, в доме держать?
- Я привыкла жить на улице, не волнуйся.
- Нет, ты чокнулась. Впрочем, насильно мил не будешь, иди, если такая гордая. Будешь возвращаться-не забудь, где ключ лежит. Пока.
Эльха пошевелила пальцами в знак прощания и резко отвернулась к экрану. Тай показалось, что в глазах хозяйки блеснули слезы. Танцовщица поспешно покинула дом и быстро зашагала к пристани. Вскоре небольшой катер местного сообщения вышел в море, держа курс на остров, где Тай ждала привычная работа в шикарном ночном клубе. Надо только набрать денег и уехать на материк, найти детей Чылэ и, разумеется, Нэль и Фишку.
...Крупные звезды по-приятельски подмигивали Танцовщице, а призрачные инструменты тихонько продолжали наигрывать странные мелодии. Не так уж и плох этот лучший из лучших миров, и к лучшему все оборачивалось для Танцовщицы Тай.
На Север осень приходит рано, в августе обычно начинается листопад, дожди, а там и морозы не за горами. Только этот год побил все рекорды. Дожди пошли с середины июня, настоящие осенние обложные тучи аккуратным слоем зашпаклевали небо и, похоже, не собирались поддаваться северному ветру. А тот старался изо всех сил, от его яростных выпадов трава и листья испуганно съеживались, а растревоженное море остервенело металось в каменных заливах, лишенное возможности вступить с ним в честную схватку.
В этот год робкая северная весна повстречалась с жестокой осенью, и тревожно кричали перелетные птицы...
Нелегкий и без того процесс добычи руды от капризов погоды сделался пыткой адовой. Бараки старателей заливало, комбайн периодически глох, чтобы добыть и наладить его, в шахту буквально нырять приходилось. Артель подумывала о прекращении работ. На общем собрании было решено отправить последнюю партию металла и консервировать участок до следующего сезона.
Бригада отчаянно матерящихся старателей в последний раз вытянула из горы замерший механизм. Намеченный план выработки был осуществлен, программа выполнена. Вместе с комбайном замерла и жизнь поселка. Артельщики отсиживались в бараках, и всех дел у них было-ссориться, курить, да ожидать визита тяжелых гусеничных броненосцев, которые вконец перепашут траками дорогу и увезут с прииска добычу. Тогда артельный староста получит деньги, и можно будет перебираться на базу, а если погода до зимы так и не наладиться, то и в город. Только вот не торопились вездеходы месить приисковую грязь. Так что старателям, лишенным даже возможности поторопить конвой, оставалось только предаваться ранее перечисленным занятиям, да умирать со скуки. Вот почему такое, в общем, обычное явление, как заблудившийся ребенок, вызвало живой интерес всей артели.
Первой явление обнаружила повариха. Она готовила обед в здании приисковой конторы, где располагалась комната отдыха с неработающим телевизором, кабинет артельного старосты с сейфом и кухня с плитой и холодильником. Еще там находился единственный на всю округу цивилизованный туалет. Повариха как раз намеревалась им воспользоваться. В коридоре ей попалось на глаза нечто, чего в конторе до сих пор не было и быть не могло, а именно маленькая, очень худая и оборванная девочка, растрепанная, перемазанная и вообще странная. На вид ей было лет десять.
- Ты что тут, детка?-удивленно спросила повариха.
- Я писать хочу,- охотно объяснил ребенок.
- А где ты живешь?-продолжила допрос повариха.