И когда назрел вопрос о замене Башмакова, — этот смолоду ходил в начальниках и вроде никому не подражал, поскольку таких в Хмелевке больше не было, — Балагуров предложил Ручьева.
Случилось это во второй половине июня, в самую горячую беспокойную пору. Начальник областного управления местной промышленности Дерябин позвонил о морально устаревшем директоре в Хмелевку сперва Балагурову, потом Межову. Оба они дали согласие и выдвинули одну и ту же кандидатуру, а время снятия назначил сам Дерябин — 25-го июня. Причем снять решил публично, чтобы другие руководители почувствовали твердую руку начальника и в последнюю пятидневку дожали выполнение производственных заданий. Кровь из носа, а полугодовой план должен быть.
Солидно топая по тротуару на работу, Башмаков, как зверь перед опасностью, чувствовал тревогу и настороженность, предполагал, что могут даже поставить вопрос о соответствии, и если решаться, то именно сегодня: жена видала нехороший сон по этому вопросу, а сны у нее всегда сбываются. К тому же сорока стрекотала под окнами целое утро — к плохим вестям.
И все же он надеялся, что обойдется, но не потому, что сам не видел вещего сна (он никогда никаких снов не видел), а по свойству всякого человека не терять надежды до самого последнего момента и хвататься за какую-нито соломинку, лишь бы она была. У Башмакова — была, и отнюдь не соломинка. Сергей Николаевич Межов за последнюю неделю дважды вызывал его в райисполком, расспрашивал со вниманием, тля дел сочувственно — должно быть, знал, как трудно выполнить комбинату план, увеличенный по сравнению с прошлым годом на полтора процента. А о возможных оргвыводах даже не намекал. И сам товарищ Балагуров беседовал по телефону как всегда — весело, шутейно. Сообщил даже доверительно о молодом начальнике пожарной службы: не справляется-де с должностью, не пойдешь ли, мол, на укрепление кадров? А Башмаков ему: извините-подвиньтесь, товарищ Балагуров, у меня свой хомут, понимаешь, трет шею. А тот смеется: «Вот и дадим другой, помягче». Он всегда шутит, такой уже человек, понимаешь. Если бы готовился вопрос о снятии, разве стал бы шутить? Этим, извини-подвинься, не шутят. Он бы и говорить со мной не стал, с битой-то картой.
Правда, в мае месяце, сразу после праздников, начальник управления товарищ Дерябин нажимал и грозил, понимаешь, сделать оргвыводы, но то было в мае, к тому же явно по неопытности. Кто же из-за плана поднимает пыль в начале месяца, когда впереди еще, извини-подвинься, две декады? И в середине квартала, за полтора месяца до его, понимаешь, завершения кричать нет резону. Новая метла, она завсегда гуще пылит, а обтрепется, понимаешь, и тогда, извини-подвинься…
Оргвыводы! Да кто в июне делает оргвыводы? Июнь — самый беспокойный и ответственный месяц в году. Почему, понимаешь, самый? По многим уважительным причинам. Во-первых, окружающая природная среда пришла, понимаешь, в летнее состояние, повышенной температуры. Появилась возможность для, извини-подвинься, загорания тела, и рабочие, а также специалисты и служащие запросились в отпуска, согласно, понимаешь, графику, подписанному профкомом. Во-вторых, июнь — последний, понимаешь, месяц во втором квартале и также в первом полугодии отчетного года. Значит, — а это уже, извини-подвинься, в-третьих, — перед нами три плана: месячный, квартальный и, понимаешь, полугодовой. Все они стоят под угрозой, извини-подвинься, невыполнения, так как главный цех, а именно колбасно-сарделечно-сосисочный, находится, понимаешь, в прорыве по многим причинам: недостаток сырья — раз, старое оборудование — два, мастера Куржаки, муж и жена, — понимаешь, поссорились — три. Вот вам объективная картина реальности без всяких дискуссий.
Какие же оргвыводы? Для кого?
Башмаков открыл сапогом дверь проходной, показал через стеклянный барьер пропуск — для соблюдения, понимаешь. Порядок — для всех порядок.
Дежурили тут напеременках старик со старухой Прошкины — днем Антиповна, вечером, к концу смены, чтобы вдвоем проверять выходящих, заступал Михеич, который оставался на ночь за сторожа. Комбинат работал в одну смену и с неполной нагрузкой.
— Спишь, Антиповна? — гаркнул Башмаков дежурной, нахохлившейся за боковым застекленным барьером.
Старуха испуганно встрепенулась:
— Да что ты, Едалий Дейч,[17] кто же с утра спит? А мы на посту, мы службу помним. Уснешь, а тут кто-то потащит сосиски, кто-то сардели…
— А кто колбасу, — добавил Башмаков строго. — Отворяй, старая.
Антиповна вышла и с трудом отворила тяжелую дверь на тугой поржавелой пружине.
— Нет, батюшка Едалий Дейч, понапрасну врать не стану. Нашу колбасу не возьмут — жесткая больно, жилистая.
«Мягкую вам еще, дармоедам! Челюсти крепче будут».
Башмаков хлестнул дверью и через комбинатский двор, украшенный разнообразными плакатами и лозунгами, потопал в контору.
Юная Дуська приподнялась за своим столом с машинкой, демонстративно огладив старомодную юбку — злилась, что запретил носить ей мини. И поглядела на своего начальника с требовательным вызовом, соплюшка. Башмаков проткнул ее взглядом.
— Упорствуешь, Евдокия Петровна, не здороваешься?
— Вы должны. И не зовите меня, пожалуйста, Евдокией Петровной. Что я вам, старуха?
— Грубиянка, понимаешь ты. Кто первый должен сказать «Здравствуй»?
— Вы! Вчера же объясняла: здоровается первым тот, кто входит в помещение.
— Извини-подвинься, понимаешь. Первым здоровается младший — правило одно для всех.
— Не одно, а смотря по ситуации: присутствующий или вошедший к нему, мужчина или женщина, старший или младший, воспитанный или невоспитанный… Вы забываете, что я женщина…
— Ты — женщина? Когда успела, понимаешь? В восемнадцать лет, без мужа?!
Она сразу вспыхнула:
— Не в том же смысле, Гидалий Диевич!
— Как не в том, когда у женщины это первый смысл, понимаешь. А второй — работа, и ты, значит, есть моя секретарша Евдокия Петровна.
— Господи, сколько просить: зовите просто Дусей.
— Извини-подвинься, но мы на службе, и я вам не мальчик и не этот самый, понимаешь…
Башмаков сердито махнул папкой и скрылся за дверью кабинета, оставив в предбаннике красную секретаршу.
Дунька необъезженная, понимаешь, соплюшка! Два дня служит и перевоспитывать взялась. Кого перевоспитывать — ди-иректора! Да я — раз приказ, и гуляй девка в другое учреждение. Не погляжу, что твой дядя — редактор районной газеты, понимаешь. Хотя, конечно, вздорить с Колокольцевым ни к чему. Но мы и не будем вздорить, мы тебя, Дунька чертова, перевоспитаем. Не ты нас, а мы тебя, понимаешь.
В дверь заглянул мастер сосисочного отделения Андрей Куржак:
— Гидалий Диевич, как насчет мясорубок?
— Обсудим, согласуем.
— Сколько же можно — они полгода на складском дворе валяются вместе с электромоторами. Ржаветь начали.
— Я вас, понимаешь, вызывал? Извини-подвинься. И не мешай мне работать.
Дверь досадливо захлопнулась, но через минуту открылась сцова — на пороге встала директор восьмилетней школы Смолькова:
— Я опять насчет сбора металлолома, товарищ Башмаков.
Башмаков поглядел исподлобья на полную, накрашенную Смолькову, полгода надоедающую ему со своим ломом, нажал клавишу селектора:
— Евдокия Петровна, вы знаете, что прием посетителей с тринадцати ноль-ноль?
— У них неотложное дело, товарищ Башмаков, — мстительно ответила секретарша.
— Неотложных дел, понимаешь, не бывает. У них неотложные, а у меня, извини-подвинься, отложные?… — И пошевелил косматыми бровями на посетительницу: — Уяснили, товарищ Смолькова?… До встречи после тринадцати ноль-ноль.
И всех других «неотложников» Башмаков решительно отфутболил к установленному времени, но принимать их уже не довелось, потому что в 13.00 состоялось роковое совещание, после которого обстоятельства изменились. И не только для Башмакова.
Совещание было высокое, межрайонное, проводил сам Дерябин, причем не выходя из своего кабинета в областном центре, а местпромовцы всех районов сидели у себя на предприятиях, слушали его указания и проникались. Век техники! Такие заочные совещания практиковались не один год — способ проверенный, удобный. Было бы еще удобней, существуй при этом обратная связь, но и так хорошо: не надо отрывать руководителей и специалистов среднего звена от дела для поездки в областной центр, не надо разводить излишние словопрения, а сообщи свои направляющие идеи и потребуй неукоснительного исполнения.
Хмелевские местпромовцы собрались в зале заседаний пищекомбината, и Башмаков не насторожился, когда вместе с Межовым пришел Анатолий Ручьев. Секретарь райкома комсомола должен знать, как работает союзная молодежь в напряженный период.
Башмаков провел представителей районного руководства за стол президиума и, пока радист, путаясь в проводах, устанавливал на красной трибуне черный квадратный репродуктор, прочитал по бумажке краткую вступительную речь:
— Товарищи специалисты, руководители среднего и низового звена, а также передовые труженики, «маяки»! Настоящее совещание по закрытым проводам радио и телефонной линии считаю открытым. В нашем комбинате имеется пять цехов: хлебопекарный, винный по производству крепленого вина «Красное яблочко», колбасно-сосисочно-сарделечный, грибоварно-консервный и ягодного варенья. Последние два цеха сезонные и не функциру… не фунциру… не функцинируют по причине отсутствия грибов и ягод. Когда поспеют, будем варить, выполнять и перевыполнять, понимаешь, Как директор комбината и опытный руководитель, возглавлявший разнообразные предприятия и хозяйства, я…
— Раз, два, три, четыре, пять! — нагло перебил с трибуны черный репродуктор. — Даю настройку. Раз, Два. Три. Четыре. Пять… Все районы приготовились?