— Я? — Сеня пораженно глядел на яйцо, на дочь, опять на яйцо и уже полностью видел свою главную мысль: она высунулась открыто на прямой детский вопрос, встала на виду и не уходила, ждала, чтобы Сеня ее запомнил, удержал. И Сеня сказал вслух, чтобы удержать и закрепить ее в возбужденном сознании: — Новую машину придумываю, Михрютка, а главной деталью движения в той машине будет почти такое же яйцо, только металлическое. Поняла?
— Поняла-а, — разочарованно протянула Михрютка, сползая с колен отца. — Все машины да машины… Побегу купаться, лады?
— Беги, беги. — Сеня уже не глядел на дочь, торопливо взял с полки амбарную книгу, в которую записывал свои мысли и изобретения, и тут же, на подоконнике стал набрасывать чертеж главной мысли.
В общем виде это была поршневая группа четырехтактного двигателя внутреннего сгорания (ДВС), с поршнями необычной, яйцевидной формы. Вроде бы ничего особенного, безобидная прихоть своевольного сельского механика, полет его отдыхающей фантазии, но многоопытный Сеня взволновался, бросил на подоконник карандаш и быстро стал ходить к порогу и обратно, вперед-назад, туда-сюда. И все убыстряя шаг.
Дело рождалось нешуточное. И, главное, не такое уж трудное: изменить только форму поршней, одних лишь поршней. Во всех двигателях тракторов и машин. И тогда энергетическая мощность совхоза, да что там совхоза — района, области, Российской Республики, всей Советской страны возрастет в два раза. Как просто-то!
Сеня уже видел возвратно-поступательные движения нового поршня в цилиндре, радовался, что у него, обновленного, площадь трения — яйцо же, почти сфера — в два с лишним раза меньше, а площадь полусферического дна, на которое приходится рабочее давление, в два раза больше, чем у обычного поршня с плоским дном и цилиндрическими стенками. И вот рождалась дополнительная мощность того же двигателя, КПД его сразу возрастал вдвое. А если еще внести полезные конструктивные поправки в другие узлы — например, использовать для приращения мощности энергию выхлопа, — то и больше.
В настоящее время жизни лучшие двигатели внутреннего сгорания — а в основном на них едет отстающее от общего прогресса сельское хозяйство — имеют КПД тридцать с небольшим гаком процентов, а новый, с яйцевидными поршнями и другими усовершенствованиями, потянет процентов на семьдесят.
Что же это будет в итоге конечности?
Вот бумага, вот карандаш письменной принадлежности, прикинем энерговооружение мирного нашего совхоза «Волга». Можно бы справиться у главного бухгалтера Владыкина, но мы подсчитаем и сами.
Всего у нас 40 тракторов, 16 комбайнов, 30 грузовиков и 2 легковушки. Общая мощность парка — 7130 лошадиных сил, или, в переводе на общую меру, 5 237 680 ватт, считая в одной условной лошадиной силе 736 ватт. Поскольку мощь каждого двигателя удваивается, увеличим эти цифры вдвое. А если теперь проделать такой же подсчет для всех хозяйств района, области, республики, всей страны, — цифры будут астрономической ужасности.
Но зачем путаться в цифрах, когда проще представить и воображении ума, что мощность наших тракторов, комбайнов и прочих машин удвоилась. Сразу.
При том же наличном их количестве.
Но тут надо поглядеть со всех точек зрения — дело новое, и необходимо знать в определенности вреда и пользы все последствия нашего изобретения.
С научной и технической это, как ни гляди, последовательный шаг вперед по пути прогресса НТР. Доказательства не нужны, поскольку для практики дела наше яичко не простое, а золотое, но без технологических сложностей использования: дед бил, бил — не разбил, баба била, била — не разбила… Внедрим без всякой случайной мышки и без трагедии разбитого яичка. Так? Именно так.
Но тогда, значит, — это уж с экономической точки — расходы на переналадку заводов промышленности на новую технологию маленькие. Это раз. А два — металла на такой совершенной формы поршень пойдет меньше, давление же снаружи он будет выдерживать в несколько раз больше. Тут и проверять не надо, возьмем простое куриное яйцо: снаружи его скорлупа — броня, но изнутри эту броню легко пробивает цыпленок младенческой новорожденности. Значит, давление в картере должно соответствовать. Третье: экономия горючего в пересчете на лошадиную силу мощности. Ведь площадь трения у нового поршня меньше, вес его легче и поэтому полезная мощность рабочего хода будет больше… Словом, КПД удваивается. А это все равно что дать нашему совхозу еще столько же наличной моторной техники и не взять за это ни копейки денег государственных средств. Тут даже грозный старик Владыкин прослезится от радостного успеха экономики, а Мытарин Степан Яковлевич…
— Ну што, Мытарин, што? — сердито оборвала его Феня, ставя на пол две пузатые сумки. — Бегаешь без дела, чуть не сшиб меня с грузом-то. Тащила как верблюдица.
— Не мешай, Феня… А Мытарин Степан Яковлевич тут же вызовет своего секретаря и скажет: «Пиши, Серафима Григорьевна, приказ по совхозу: изобретение товарища Семена Петровича Буреломова увеличило нашу машинную силу вдвое больше. Приказываю: первое. Отдать половину тракторов и машин в соседние колхозы. Второе…
— Наградить Сеню Хромкина за изобретенье чем ворота запирают, — продолжила Феня.
— Чем? — не понял Сеня.
— Палкой, нелюдь! — Феня уже сердилась.
— Нет, не палкой, но о наградах думать не будем, не в них дело человеческой пользы.
— Ну да, зачем тебе награды! В худых штанах вон ходишь, святость свою блюдешь. А цельную утиную фабрику им за спасибо сделал.
— Не за спасибо — за оклад жалованья. Не мешай, говорю! Вторым пунктом приказа будет повышение норм выработки полезного труда, Это уж старик Владыкин на Мытарина нажмет: если, мол, такие стали машины, то вот такими станут заработки, нечего казенные денежки транжирить в бесполезности кредита. Понятно?
— Как не понять! — Феня ушла с продуктовыми сумками в чулан, загремела там банками, хлестнула дверцей холодильника. — Теперь мне все понятно. До конца.
И решила завтра же отвести Сеню в больницу, показать самому Илиади. Пусть спасает Сеню, нельзя же, чтобы мужичонка всю жизнь мечтал о казенной натуге, а про семью не думал совсем.
— Конечно, нормы могут приварить ой-ё-ёй, — рассуждал Сеня озабоченно, — люди рассердятся в психической непонятности гнева, а механизаторы и шоферы в первую голову. Борис Иваныч Чернов встанет, сбычившись, в слушании приказа, пригрозит райсоветом и профсоюзом, а Витяй Шатунов может бросить свой грузовик и пообещает Сене переломать костыли нижних конечностей ног. «Как это, — заорет, — на том же грузовике я должен давать па четыреста тонно-километров больше?! Плевал я на ваш приказ, не имеете права решать такие дела…» Тоже правильно, хотя хулиганисто по выражению формы мысли. Кроме директора, у нас есть профсоюз общественности, рабочком, он не даст в обиду рабочего человека.
Правда, не все трудящиеся граждане духовно созрели для такого мотора двойной силы. Рыбакам Ивану Рыжих и Федьке Черту не дадим, пока не достигнут ответственной сознательности и повышения уровня совести, а вот рыбнадзорному инспектору Сидорову-Нерсесяну дадим, чтобы он в любой момент настигал этих браконьеров рыбной водоплавающей природы. И у подполковника милиции Сухостоева и участкового старшины Феди-Васи должны быть моторы двойной мощи: пусть знают преступники и нарушители ЖИЗНИ, что они не убегут от возмездия советского закона справедливости. Дать также и старому Илиади, ч том скорая помощь» могла умчать любого труженика из больного настоящего в здоровое будущее, хотя в будущем его поджидает закономерная кончина смерти. Обрадуется новым моторам и главный инженер РТС Веткин. Он технику любит и знает, что с сильной машиной меньше ремонтных хлопот, меньше затраты средств…
В общем, все станут работать по-новому, и нормы выработки труда будут пересмотрены, и производительность сельского хозяйства подскочит.
Видите, куда привело! Тут уж не только с экономической, по и с политической дальновидности надо рассуждать. Ведь если производительность прибавилась, вырастут и доходы материального достатка, а в целом масштабе удвоится национальный доход страны развитого социализма. И не только у нас — все страны содружества станут богатеть в беспрепятствии, потому что от своих друзей мы никаких достижений теории и практики бытия не скрываем.
А теперь еще вот что. Витяй Шатунов, конечно, балбес, шут и крикун без понятия правильности, но шоферит он хорошо, состоит в дружбе с трактористом-«маяком» рабочих будней Борис Иванычем Черновым, а тот человек разумной сущности дела. Он сразу поймет, что если ему подчинялись, к примеру, полтораста условных лошадей, а теперь легко подчиняются триста, то, значит, он стал вдвое ловчее и сильнее в соображении профессиональности, и он почувствует не удвоение своей ловкости и силы, а удвоениие своих возможностей в свободном труде на коллективное благо народа. Вот мог пахать по пятнадцать гектаров за смену, а теперь пашет тридцать — это же сразу видишь в наглядности факта, доказывать не надо. Да, нормы тоже прибавили, оплата за новую норму выросла — ты, Витяй, грамотным, десятилетку окончил, вот и раскинь кудрявыми-то мозгами, уйди от легкомысленности. И когда он раскинет, когда догадается о всех последствиях, то балбесничать на публике ему не захочется, он после работы другие занятия найдет. И грозить мне за новое изобретение не станет, подумает о благодарности советской науке и технике. И весь народ будет говорить им спасибо — за пользу и повышение зарплаты.
Ну вот. А выросла у меня зарплата труда, жить я буду вежливей, нарядней внешним видом, моя Феня станет носить цигейковую шубу или даже дубленку из натурального меха. А что! При честных деньгах запросто купим в своем универмаге, даже ребятишкам, пусть бегают всю зиму в веселости настроения и не зябнут. По Заботкину тогда хлопот обеспечения прибавится, товаров широкого людского спроса надо будет завозить много, фабрики тоже должны работать быстрее и лучше нынешних встречных планов со Знаком качества, опять же и продуктов питания понадобится больше прежнего, потому что постоянно растущие потребности советского человека станут расти в двойном размере. Ведь работать мы станем лучше, получать богаче. Конечно, останется еще такой пережиток, как злоупотребление нежелательного зелья, но тут распущенных надо воспитывать, закоренелых бухариков лечить, а злостных и непонимающих передать товарищу Сухостоеву. Да не на пятнадцать суток передавать, а на длительный период срока, чтобы они трудились под служебным надзором Феди-Васи.
На следующий день в коридоре больницы, где они с Феней сидели в очереди на прием к врачу, Сеня рассуждал в том же направлении. Теперь ему была видна уже в деталях вся картина будущей вежливой жизни, преобразованной на основе его изобретения. И была эта новая жизнь такой благоустроенной и спокойной, так в ней все было хорошо подогнано и ниоткуда не дуло, такими хорошими были все люди, что к нему вернулось счастливое состояние душевной безмятежности, и на розовое лицо опять водворилась благостно-тихая улыбка.
Когда подошла его очередь, Феня велела ему подождать в коридоре и нырнула в кабинет Илиади. Что уж она ему говорила, неизвестно, а только пробыла там долго, минут десять, в очереди уже начали роптать: записывался-де один, а идут оба, да не на минуты, а на часы. Но вот Феня с победным видом вышла, подняла Сеню и, презрительно окинув возроптавшую опять очередь, затолкнула его в кабинет.
Худой морщинистый Илиади сидел за столом, опустив величественный нос в историю болезни Сени, но, увидев его самого, поднял седую голову и показал носом на стул рядом со столом.
Сеня сказал спасибо и сел, положив на колени амбарную книгу, взятую на всякий случай.
Илиади посмотрел на его сухо блестящее розовое лицо, на такие же, будто начищенные, но только откровенно шелушащиеся крупные руки, сказал раздумчиво:
— Ихтиоз. Очевидно, наследственный. — И спросил скучно: — На что жалуетесь?
— Я? — Сеня вскинул белые бровки на темя. — Никогда не жаловался. Это Феня чего-то выдумала в несуразности размышления, а мне хорошо. Голова, правда, малость болит в напряженности, но я же всю ночь не спал, свое изобретение обсуждал.
— С кем?
— Сам с собой, мне никого не надо для раздумья творчества.
— Что же вы сотворили такое, не скажете?
— Как не скажу — с радостью! Вот и книгу захватил.
Илиади дал ему место на столе, отодвинув истории болезней и бланки рецептов, и Сеня положил перед ним развернутую книгу с чертежами яйцевидного поршня и головки блока, объясняя принципиальное отличие нового двигателя отныне действующих, морально устаревших.
Илиади слушал, согласно кивал, а потом отдал ему книгу и велел раздеться до пояса.
— Зачем? — удивился Сеня.
— Надо, — сказал Илиади, вставая.
Сеня снял малиновую косоворотку и майку, Илиади приложился деревянной трубочкой к его спине, к груди, пощупал пульс, смерил давление крови, осмотрел его безволосое, худое, мускулистое тело, подивился большой голове с обширной лысиной. Потом стал что-то писать в тетрадку. Тут вошла медсестра, и Илиади сказал, чтобы она поместила Сеню в стационар, в седьмую палату.
— Я же здоровый! — удивился Сеня, застегиваясь.
— Здоровый, — подтвердил Илиади. — Но в седьмой палате лежит инженер Веткин, он в технике разбирается получше меня, вот с ним и обсудите ваш новый мотор.