— Мы направлялись к вам. — Эмзар спрыгнул с Опала и с подчеркнутой теплотой приветствовал эландца. — Жребий брошен. У нас одна дорога, и лишь Великий Лебедь ведает, куда она приведет. Я знал, ты постиг наш язык и владеешь нашей магией, но не думал, что до такой степени.
— Я сам не думал. — Рене улыбался как человек, сбросивший с плеч огромную тяжесть; впрочем, так оно и было. — Пока я не сталкивался со всей этой жутью, я не вспоминал, чему научился на островах. Мне хватало шпаги и корабельных пушек, но потом… Не знаю, что рассказал Рамиэрль…
— Все, что относилось к делу. — Снежное Крыло не скрывал интереса к смертному, одаренному судьбой такими же глазами, как у него самого. — Все началось с деревенской колдуньи, не так ли?
— Да… Роман Ясный мог так долго жить среди людей неузнанным только потому, что вы отгородились от мира, а мы, смертные, быстро забываем. Но я-то сталкивался с эльфами и не мог не понять, кто передо мной. Точно так же я не мог не видеть, что осужденная околдована. Конечно, я рисковал — столько лет спустя взяться за волшбу, но навредить-то ей я не мог…
— Роман так и не понял, что же ты тогда сделал.
— Я тоже, — засмеялся Рене. — Возможно, я напутал… Или повлияло то, что одновременно со мной делал Роман.
— Насколько я понимаю, ты сотворил то же, что и сейчас?
— Да, и не понимаю, почему стрелы не сгорели на лету, а ушли в никуда. И я не знаю, что же вырвало душу Лупе оттуда, куда ее занесло. Я решил, что это дело рук Романа, а то, что сделал он, — наоборот, плоды моих усилий, но когда мы наконец объяснились, он спросил меня как раз об этом…
— Пока ясно одно — ты владеешь магией эльфов, но, когда ее используешь, у тебя выходит нечто особенное. Ты знаешь, что Полуденный Огонь, который ты зажег, должен быть синим, а не черным?
— Нет, — отозвался Рене. — Возможно, это связано с тем, что я смертный…
— Возможно, но смертные не могут овладеть магией Светозарных, если только в их жилах не течет кровь Звезд. Да-да! — Эмзар прямо взглянул в глаза Рене. — Если бы я даже не знал о тебе то, что знаю, достаточно было тебя увидеть, чтобы понять — ты не только потомок Светорожденных, но и принадлежишь к Дому Розы клана Лебедя. Мне неясно, почему кровь заговорила именно в тебе, и никто этого не знает, кроме Великого Лебедя, который рано или поздно осенит своим крылом всех — и смертных, и бессмертных. Но ты должен это знать, равно как и то, что имеешь право нести знак Розы.
Маринер Рене Аррой спокойно выдержал взгляд нежданного родича.
— Я думаю, выспрашивать подробности моего родства с вами бессмысленно?
— Отчего же. — Эмзар говорил без особого желания, но твердо, видимо полагая необходимым объясниться до конца. — Моя мать Залиэль Ночная Фиалка тайно покинула свой народ, и я могу лишь гадать, как сложилась ее судьба. Когда уцелевшие Лебеди окончательно обосновались в Пантане, я предпринял попытку ее отыскать и не преуспел в этом, но в моей жизни были ночи, проведенные со смертными, и я не могу поручиться, что они не принесли плода. Затем и мой брат, отец Романа, отдал дань желанию вырваться за пределы Убежища. Более полутора десятков лет его подругой была смертная. Она тайно покинула Пантану, и никому не ведомо, что ее на это толкнуло. Возможно, она не хотела, чтобы возлюбленный видел, как она стареет, а может быть, поняла, что должна стать матерью, и захотела скрыть от ребенка то, что он не вполне человек. Любая из этих трех нитей могла вплестись в твою кровь. И я хочу, чтобы ты это знал.
— Теперь знаю. Вы идете из Таяны. Что там сейчас?
— Всадники пока держатся. Я говорил с одним из них, или, — поправился эльф, — он говорил со мной. Сила Ройгу растет, сила Всадников сосредоточена лишь в них самих. Они встали у Горды еще до битвы, в которой погибли их боги. Смена не пришла, она и не могла прийти, потому что все погибли. Но даже в ту пору их стража была лишь данью минувшему. Всадники знали, что должны остановить Ройгу, если тот надумает вернуться, но для них это имя было легендой.
Эстель Оскора, Герика Годойя, разбудила их, вырвав из векового сна; впрочем, они и сами начинали оживать, пробуждение Ройгу пробуждало и его тюремщиков. Неудивительно, если учесть, что они ветви одного дерева. Как бы то ни было, Всадники держат Горду, не позволяя Ройгу пересечь некогда проведенную черту. Тахена. Горда. Явелла. Корбут.
— И потому Годой развязал обычную войну, рассчитывая на земное оружие и своих гоблинов?
— Да. Но после гибели Всадников, а она близка, Ройгу вырвется из Таяны, и остановить его будет трудно. Очень…
— Или невозможно? — прямо спросил Рене.
— Не знаю. — Эльф выдержал взгляд человека. — Если невозможно, мы это поймем. Но пока хоть кто-то из клана Лебедя жив, мы будем рядом с людьми. Нынешняя сила Ройгу зиждется на ритуалах, подобных тому, который мы застали здесь. Отнимаемые жизни, боль, страдание, унижение — все это перерабатывается в силу, ибо нет боевого волшебства разрушительнее созданного из преждевременной смерти. Воплощающийся каждое новолуние Ройгу питается этой силой и раз от разу становится сильнее. Он почти сравнялся с Всадниками, но, даже погибая, они его задержат не меньше, чем на месяц. Он должен будет залечить раны перед новым прыжком, а для этого ему понадобятся тысячи новых жертв. Я ответил на твой вопрос?
— Ответил. — Рене помолчал, задумчиво глядя перед собой. — Если Ройгу и его колдуны в Таяне, их можно застать врасплох. А колдуны смертны.
— Я согласен с тобой, — подтвердил Эмзар. — Это выход. Более того, выход единственный. Решено, мы пойдем вместе и посмотрим, так ли сильно это существо, как говорится в Пророчестве.
Я смотрела на море из облюбованного мной узкого оконца. Мне нравилось это место и открывающийся с него вид, да и Рене, когда тот бывал в Идаконе, я часто встречала именно здесь. Видно, ему тоже полюбилась белая, похожая на затаившуюся кошку скала, в позеленевшее подножие которой бились самые высокие в бухте волны. Сегодняшний вечер был не из теплых, но уходить мне не хотелось. Я стояла, обхватив руками предплечья, и жалела об обрезанных косах, распустив которые можно обходиться без плаща.
На душе тоже было холодно, что после исчезновения Рене стало моим обычным состоянием. Я не верила, что он уехал в Гверганду, хоть это и выглядело правдоподобно. Даже такой невеликий стратег, как я, и тот сообразил: город-крепость в устье Адены — лучшее место для обороны от моего дражайшего родителя.
На аденском рубеже шла напряженная, спешная работа, которая не могла обойтись без Рене, я своими глазами видела, как он уезжал, я то и дело встречала людей, которые вчера и позавчера видели адмирала. Они не врали, а я не верила своим ушам, как и глазам и разуму.
Холод донимал все сильнее, но я упрямо не уходила, словно чего-то ждала. И дождалась. По-эльфийски изящная фигурка легко переступила через подоконник. Я с удивлением уставилась на незнакомца, в свою очередь тщательно изучавшего меня. Это был юноша-эльф, бледненький, с мягкими пепельными волосами, закутанный в простой серый плащ, в Убежище я таких не видела.
Огромные серебристые глаза, бескровные губы… Я поняла, что ошиблась, — это создание не могло быть эльфом, на которых Светозарные, или кто там их создавал, не пожалели самых чистых и ярких красок. Незнакомец был соткан из всех оттенков серого, хоть и обладал эльфийскими чертами и слегка раскосыми глазищами.
Моя порченая кровь тоже молчала — значит, к туманным тварям пришелец отношения не имел, равно как и к родичам Всадников. Оставалось надеяться, что он разговаривает, причем на языке, который я в состоянии понять. Так и оказалось. Существо великолепно владело арцийским, и оно меня знало!
— Благословение навеки от Стражей Горды, — голос юноши был приглушенным и каким-то простуженным, — помнишь ли ты, Дитя Осени, свой долг?
Я ошалело молчала. Судьба распорядилась так, что я родилась в месяц Волка точнехонько на рассвете, но это еще не повод называть меня Дитя Осени, так как в осень рождается едва ли не каждый третий — ведь месяц Звездного Вихря в Благодатных землях испокон века почитался месяцем свадеб.
— Помнишь ли ты свой долг, Дитя Осени? — настойчиво повторил серенький.
— Почему ты меня так назвал? — Мое удивление оказалось сильнее осторожности, вежливости и решимости слушать, а не говорить.
— Значит, не помнишь. — Пришелец печально покачал головой. — Госпожа Тахены так и думала, но попытаться следовало.
— Во имя Проклятого, — я вышла из себя и сама не поняла, как повторила любимую фразу капитана Герара, вполне приличествующую моряку, но не вдовствующей королеве, — чего я не помню?!
— Откуда я знаю? — пожал плечами мой серый собеседник. — Госпожа этого тоже не знает, но, когда в тебе заговорит кровь, ты вспомнишь. Кровь в тебе есть, но она спит.
— О чем ты? — Я терялась все больше.
— О памяти крови. — Он посмотрел на меня, как на слабоумную. — У людей и эльфов она слабенькая, хоть и постоянная, а вот кровь Омма помнит все, только просыпается лишь тогда, когда не может не проснуться.
— Раз она спит, поговорим о другом. — Я сдерживала себя из последних сил. — Кто ты? Откуда? Зачем пришел?
— Я Хозяин Дороги, меня еще называют Прашинко. — Юноша церемонно поклонился. — Меня прислала госпожа Тахены передать, что они направились к Явелле. Стражи Горды все еще слишком сильны для них!
— И что теперь делать? — глупо спросила я.
— Не знаю, — так же глупо ответил Хозяин Дороги, который состоял-таки в родстве с эльфами. Я вспомнила об этих существах — о них мне как-то рассказал Клэр. Прашинко помолчал и добавил: — Надо что-то делать. Где повелитель Эланда?
— Должен быть в Гверганде. — Я ответила и поняла, что верю в это не больше, чем в сказки о Звездном Старце.[26]
— Нет его там. — Прашинко передернул плечами, словно вспомнив о чем-то неприятном. — Я чуть там не вымок и никого не нашел. Его там нет. Есть чужой с его лицом, но это не он — ни знания, ни крови, ни Жана… браслета.
Так я и думала! Человек с глазами Эмзара не может не нести в себе эльфийской крови, а все эльфы рождаются магами. Рене что-то смыслит в колдовстве, во всяком случае, выдать за себя кого-то он смог! Потому-то и поверил моей сказке про амулет, что знал об эльфийской магии, но не знал ее пределов. Но если Рене выдал кого-то за себя, он мог выдать себя за… кого-то!
Шани! Шани, уведший «Серебряных» к таянской границе, даже не попрощавшись со мной. Он никогда бы так не поступил, не будь какого-то подвоха! Гардани адмирал верит, как себе, значит… значит, он дал графу свое лицо, а себе взял обличье Шандера. Ему что-то нужно во Внутреннем Эланде, а «они направились к Явелле!».
Я, видимо, переменилась в лице, потому что Прашинко робко спросил:
— Ты знаешь, где он?
— Да, — скрипнула зубами я, — он во Внутреннем Эланде!