— Вторая кровь — это еще что?
— По всему выходит, что в тебе сплелись две крови — наша и первых богов Тарры. Иначе тебе вряд ли удалось бы оседлать Водяного Коня… Для нас он существо изначально враждебное, для смертных — сказка, да он их к тому же и в грош не ставит, в тебе же признал хозяина. Кроме того, заклятья Света в твоих устах меняются до неузнаваемости — пламя становится черным, попутный ветер превращается в оружие. И еще… Овладевшая тобой Сила невероятно велика. Я помню Всадников Горды; то, что ты сотворил, по плечу разве что им… Можно предположить лишь одно — некто невероятно сильный поделился с тобой своей мощью, хоть и не представляю как.
— Некто, — выдавил из себя улыбку Рене. — Великие Братья! У меня голова кругом от всех этих загадок. И не только от них.
— Да, тот, кто взялся тебе помочь, не рассчитал. — Эмзар покачал головой. — Сила, которой он тебя накачал, чуть тебя не убила. Второй раз тебе такого не выдержать. Что поделать, каждому положен свой предел, и смертным, и бессмертным. Даже могуществу Творца и тому, видимо, есть границы…
— Именно! — Последние дни Жан-Флорентин просидел тихо, не решаясь предъявить свою персону эльфам, но сентенция Эмзара оказала на философа то же действие, что свежий след на хорошую гончую. Даже недоверие, которое жаб питал к Светорожденным, и то отступило перед возможностью бесконечного обсасывания брошенной в сердцах фразы. — Однако, несмотря на изначальное неравенство возможностей, о котором упомянул повелитель клана Лебедя, — взахлеб начал жаб, — способность мыслящих существ поступать по своему усмотрению является неопровержимым доказательством того, что все создания, обладающие этой способностью, потенциально равны, и никто не может утверждать, что является выше другого, только потому, что он родился в том или ином месте, в том или ином окружении и был изначально наделен теми или иными способностями…
— Разумеется, не может, — привычно согласился Аррой. — А теперь разрешите представить моего спутника.
— Андриаманзака-Ракатуманга-Жан-Флорентин, — учтиво произнес жаб, в порыве вежливости покинув свой золотой насест и поднявшись по руке Рене ему на плечо.
— Наслышан, — откликнулся эльфийский владыка, к вящему разочарованию маленького философа опустив подробности. Второе разочарование, еще более горькое, заключалось в том, что оба — и Рене, и Эмзар — напрочь отказались обсуждать вопросы свободы воли и, как следствие, потенциального равенства всех наделенных оной волей созданий, сославшись на дела более неотложные. Жаб обиженно побагровел, но с плеча не слез, намереваясь при первой возможности вернуться к столь животрепещущей теме. Увы, разговора не вышло — появившийся Нидаль, каштановые локоны которого скрылись под наложенной целителем серебристой повязкой, сообщил, что Клэр привез пленного.
Мысленно проклиная все на свете, Рене поднялся. Земля немедленно покачнулась, норовя уйти из-под ног. Кто-то из эльфов протянул руку, но эландец отказался от помощи и пошел сам, гордо вскинув серебряную голову и надеясь на то, что дорога не окажется длиннее его воли. Так и вышло, а открывшаяся взгляду адмирала сцена заставила забыть даже о раскалывающейся голове.
Клэр стоял, опершись одной рукой на доходивший ему до пояса вросший в землю валун. У его ног лежал опутанный, как коконом, серебристой тонкой веревкой бледный всадник, лицо которого, искаженное страхом и ненавистью, было, однако, обращено не к эльфу, а к Гибу. Водяной Конь возвышался рядом в позе жеребца Анхеля-Победителя,[29] занеся ногу со сверкающим прозрачным копытом над головой пленника.
— Сдается, они знают друг друга, — бросил Рене.
— Похоже на то. Жаль, твой вороной друг не может нам ничего рассказать. Или все же может?
— Нет, — авторитетно сообщил Жан-Флорентин, — в свое время род Гиба был лишен речи, потому что его предок оказался свидетелем великой тайны.
— Какой тайны? — быстро спросил Рене.
— Великой, — охотно пояснил Жан. — Нет ничего надежнее заклятья, наложенного вовремя. Древние умели хранить свои секреты.
— Жаль, если именно эту тайну нам придется выуживать из моря крови, — задумчиво проговорил Эмзар. — Что ж, попробуем поговорить с этим созданием…
— Гиб, отойди пока, — попросил Рене. — Недалеко. Ты можешь нам понадобиться.
Водяной Конь, недовольно фыркнув, отступил на два шага и замер, вбирая ноздрями северный ветер.
— Ночью будет дождь, — сообщил жаб, — Гиб это чует. И я, разумеется, тоже. С севера идет сильная гроза. Лучше отсюда уйти, мне не нравится это место.
— Значит, уйдем, — не стал спорить Рене, — поговорим с этим красавцем и уйдем. Кто ты? Кто вас сюда послал?
— Я — Оггу ка Ройгу, — с вызовом бросил бледный. — Больше я ничего не скажу. Я не разговариваю с предателями, потомками предателей и прихвостнями ублюдков!
— Сильно сказано. — Рене машинально откинул белую прядь. — Что ж, раз ты не хочешь говорить, ты нам не нужен. Гиб, иди сюда и покончи с ним.
Жеребец, одним прыжком оказавшись перед лежавшим пленником, вскинулся на дыбы, огласив окрестности коротким злобным ржаньем, и замолотил передними ногами по воздуху. Затем конь опустился на четыре ноги и принялся рыть копытами землю, стараясь, чтобы комья летели в сторону бледного. Погарцевав некоторое время, Водяной Конь резко повернулся к извивающемуся пленнику черным блестящим крупом, занес заднюю ногу и медленно, по волоску, начал ее опускать.
Эльфы и Рене Аррой не отрываясь следили за расправой. Когда огромное копыто коснулось серых волос, ройгианец не выдержал.
— Я скажу… — Умоляющий, задыхающийся от ужаса шепот ничем не напоминал прежнее высокомерие. — Уберите его! Убейте меня сами, иначе… Я буду, буду говорить.
Гиб фыркнул и скосил зеленый глаз на Рене. Адмирал кивнул головой, прозрачное копыто плавно поднялось вверх и резко опустилось. Жеребец с силой топнул о землю в волоске от головы Оггу, который, судорожно разевая рот, пытался отползти от своего мучителя. Рене был готов поклясться, что Водяной Конь смеется.
— Да, похоже, это старая вражда, — пробормотал Рене, ни к кому не обращаясь. — Итак, что ты можешь нам рассказать? Куда вы шли?
Сомнений больше нет, Герика в Эланде. Мало того, девчонка на поверку оказалась отнюдь не той, кем ее считали. Уверенная в своей силе гордячка, как же она не походит на кроткое, запуганное создание, послушно выполнявшее волю каждого, кто брал на себя труд приказать! Проклятье!!! Как он мог проглядеть перемены в собственной дочери?! А может, никакой перемены и не было и маленькая дрянь обвела вокруг пальцев всех — воспитателей, многочисленных женихов, союзников и, наконец, отца?!
Михай Годой предпочитал смотреть правде в глаза, сколь бы неприятна и унизительна та ни была. Это не доставляло удовольствия, но помогало выжить и добиться своего. На сей раз правда заключалась в том, что его кровь оказалась сильнее его же воспитания. Он растил рабыню, даже не рабыню, безотказное орудие, а выросла ловкая, беспринципная, отчаянная интриганка! Михай был взбешен, огорошен и… в глубине души горд! Герика была его дочерью, и она усвоила отцовские уроки. Да, не так, как ему думалось, но он сам виноват.
Догадайся он вовремя поставить на место Геро себя, он бы так не оплошал. Дочь, без сомнения, хочет того же, что и он, — власти и свободы. Поговори он с ней хотя бы так, как с Иланой, и девчонка стала бы вернейшей союзницей, а он попытался приказывать — и его провели, как паршивого студиозуса! Но какова доченька! Выжидала, годами ходила, не поднимая глаз, и добилась-таки своего! А эти бледные поганки так ничего и не поняли.
Годой рассмеялся зло и весело, вспоминая недоумение союзников, сперва потерявших след беременной королевы, затем узнавших, что Воплощения нет, зато есть Эстель Оскора, существо, обретшее могущество, равное могуществу Ройгу, могущество, которое будет расти столь же стремительно, сколь и силы возвращающегося бога!
Теперь тарскиец не сомневался — Герика знала о своем предназначении все. О чем-то догадалась, что-то успела растолковать пятилетней дочери Беата… Он слишком поздно понял, что беззаветной любви конец и жена становится опасной. Узнав, что за судьба уготована их единственной дочери, она набросилась на него, как очумелая кошка. Шрам не сошел до сих пор, вернее, он не дал ему сойти. Так некоторые хранят прядь волос или засушенный цветок, а он сохранил боль… А если девчонка собралась отомстить за мать? Тогда с ней не договориться, но как же просто теперь все объяснить!
Геро поняла, что тело Стефана избрали, чтобы в названное время зачать Воплощение, и очаровала принца, сыграв на своей несхожести с Мариной-Миттой. Увы, Стефан оказался обманкой, так же как и Рене, и этот проклятый Гардани. Принц устоял против магии Шаддура, и все повисло на волоске. Сущность Ройгу оказалась заперта в теле Стефана, и как заперта! Сперва ей еще удавалось вырываться на свободу, но после того, как Рене приволок в Высокий Замок своего эльфа, ловушка захлопнулась окончательно. Воля Стефана была столь сильной, что древний бог и смертный очутились в положении каторжников, скованных одной цепью.
Ройгу мог обрести свободу, лишь разрушив обретенную им смертную оболочку, вышедшую из повиновения. Но главным ударом стало даже не это, а то, что Стефан отказался от Герики, отдав ее собственному отцу. И опять маленькая дрянь оказалась на высоте. Она, и бровью не поведя, продолжала играть в любовь со Стефаном, не упустив случая отдаться эландскому герцогу. Как же, такой союзник!
А как красиво она с помощью Мариты отделалась от мужа и исчезла! Переждала где-то в Гелани, встретилась с эльфом, избавилась с его помощью от ребенка, призвала на помощь Стражей Горды, спутала все следы и, наконец, во всей своей красе объявилась в Эланде. Что ж, Геро, а вернее, Эстель Оскора ясно дала понять, что осознаёт свою силу и готова к бою. О магии придется забыть: любое магическое нападение будет ею отбито, а одолеть Арроя без магии будет непросто!
Тарскиец никогда не преуменьшал сил противника, даже, пожалуй, преувеличивал; и еще он смотрел на мир глазами игрока в эрмет.
Союзники и Геро отныне свяжут друг друга. Магические удары лоб в лоб не принесут победы никому, разве что угробят добрую половину Благодатных земель, а это его не устраивает. Чтобы волшба принесла пользу, нужно использовать ее внезапно, не там, где ее будут ждать. Союзники слишком уповают на свое колдовство, но оно сработает, лишь будучи пущено в ход в нужном месте и в нужное время. Сперва нужно разлучить Эстель Оскору с Рене, а Рене с Архипастырем.
Вряд ли девчонка рискнет напасть первой, да она этого и не сможет. Сила Темной звезды в способности отразить удар, так стена отбрасывает назад пушечное ядро, которое может прикончить тех, кто его послал. Пока против Герики не пущена в ход волшба, она должна оставаться простой смертной. Должна или остается? Годой дорого бы дал за ответ на этот вопрос.
Пока же умнее всего заняться Арцией, превратив ее из захваченной страны в свою вотчину. Пусть ненавидят, лишь бы признали за хозяина, к тому же на одного ненавидящего всегда приходится десять лижущих хозяйскую руку и двадцать по-коровьи равнодушных.
Рене будет ждать нападения и готовиться отразить его. Вот и пусть ждет. Будет ему нападение, да и гоблинов держать в столице неразумно. Не стоит пугать подданных сверх необходимого. Пока союзники разбивают башку о Явеллу, а Рене бодается с гоблинами, он, Михай Годой, приструнит Церковь, отточит несколько собственных магических приемов, усмирит Арцию и, когда все будет готово… К арцийскому трону он шел тридцать лет, что для него еще год или два! Благодатные земли того стоят, а его дочь… Если Геро поймет, что союз с отцом выгоднее игр с Рене, они договорятся, и в их руках будет вся Тарра. Девчонка, обведшая вокруг пальца всех — и его! — стоит того, чтобы выказать ей свое уважение!
Мшистых лун неживая равнина
И ушедшей под землю крови.
Равнина крови старинной.
Свет вчерашний и свет грядущий,
Тонких трав неживое небо,
Свет и мрак, над песком встающий.
Гвенда поежилась. Ночь только-только перевалила за половину, хотелось спать, но кохалку и вырит нужно собирать при созревшей луне по утренней росе, иначе не дадут нужного аромата и привкуса. Именно потому, что бабка и мать прекрасной корчмарки — а вот уже двенадцать годков и она сама — не пренебрегали этими правилами, царка из «Белой мальвы» славилась на всю Фронтеру. Добрая слава стоила того, чтобы пару раз в году встать раньше петухов. Женщина покрепче стянула на груди теплую шаль — когда будет возвращаться, придется снять, дни стоят жаркие — и зашагала по тракту. Нужные травы росли только в одном месте — там, где дорога резко сворачивала в сторону, огибая топи. Если пробраться через придорожные кусты и первые лужи, попадаешь на небольшой холмик, поросший кохалкой, без недозревших ягодок которой царка не царка.
Гвенде повезло, дождей не было довольно давно. Корчмарка перебралась через болотце, почти не замочив ног, и сразу же отыскала заросли низких кустиков, усыпанных круглыми зелеными горошинами. Еще неделя или две, и они побелеют, станут мягкими и будут годиться разве для отвара — отпаивать не в меру упившихся гостей, что, конечно, тоже нужно, но это потом.
Работа двигалась споро, время летело незаметно. Небо на востоке начинало отливать зеленым — верный признак скорого рассвета, когда женщину отвлек какой-то шум. Она прислушалась. Шум повторился. Раздался крик, затем резкие трескучие звуки, словно кто-то с силой ломал о колено толстые сухие ветки.