— В любом случае нужно предложить им сдаться, — отчеканил Луи.
— Ты рехнулся, — сплюнул фронтерец, — так ти упырины тоби и согласятся…
— Не согласятся, но там дама. Кодекс Розы нас обязывает.
— А что? — Эльф на мгновение задумался. — Мы должны воевать по-рыцарски. Когда Луи предъявит свои права на корону, он должен быть безупречен… К тому же… К тому же это может и выгореть, если Илана по-прежнему… Короче, предъявим-ка им ультиматум.
— Ну зовсим обалдели. Вас там пулями-то нашпигуют, — постановил недоверчивый Рыгор. — Как того кабана чесноком…
— Насчет пуль не беспокойся, защитить десять человек я пока в состоянии. И… Возьмем с собой наших корбутских друзей.
Рэннок согласился сразу же. Бывший вогораж не хотел крови северян, хоть и полагал ее неизбежной. Юный Грэддок, разумеется, был во всем согласен с приемным дедом и побратимом. Южные орки, поняв раз и навсегда, что Годой и Белые жрецы служат не Изначальным Созидателям, а побежденному теми злу, шли за своими вождями молча и до конца. Если б было нужно, они бы умирали от рук таких же, как и они, горцев и убивали бы сами, пока не взяли бы твердыню, и тогда страшен был бы жребий уцелевших защитников. Но если заблудших удастся вернуть на путь истинный…
Выслушав Рэннока, горные вожди присудили, что разговор нужен. Неожиданно вышла заминка с Кризой, объявившей, что будет сопровождать Рамиэрля. Носящие семерых птиц тысячники переглянулись. Девушке влезать в мужские дела не пристало, но существовал молчаливый уговор: во всем, что касается Кризы, последнее слово остается за Романом. Разумеется, орка добилась своего и, ступая след в след за бардом, с бешено колотящимся сердцем подошла к Нижним Полуденным воротам.
Зная скрывающуюся под немногословностью и нарочитым безразличием к собственной судьбе почти детскую впечатлительность гоблинов, эльф постарался придать себе надлежащий вид. Отказался от презираемых северными орками лошадей. Накинул черный «ночной» плащ. Пошли в ход и похожие на седые волосы стебли, все еще сохранившие шелковистость и блеск. В орлиной лапке, венчающей горский шлем, они выглядели впечатляюще.
— Ты скажи, — в который раз потребовал Рыгор, — точно вас не подстрелят?
— Точно. Идем.
Защитники Высокого Замка не стреляли — возможно, просто хотели подпустить поближе, но эльф предпочел видеть в этом доброе предзнаменование. Сто шагов до ворот. Пятьдесят. Сорок…
Роман шел быстро и уверенно, зная, что за ним легким охотничьим шагом скользит Криза, а чуть подальше плечом к плечу идут Луи и Дьердь Ричи-Гардани. Остановился в десяти шагах от ворот. Поднял руку. Простенькое заклинание, и на раскрытую ладонь садится ласточка — символ мира и у гоблинов, и у таянцев.
…Говорили, что Проклятый мог убедить даже камень. Было ли это уменье сгинувшего мага вложено в черный перстень или же Рамиэрль из Дома Розы овладел искусством уговаривать сам? Он не давил, не угрожал — а просто и спокойно рассказывал о том, что знал сам. О том, что Годой не стоит крови тех, кто за него воюет, что слова регента лживы, а цель — грязна. Эльф говорил о Седом поле и о Ночной Обители, о Стражах Горды и о Нерасцветшей, о Герике, ставшей Эстель Оскорой, и о Рене Аррое, в котором течет кровь Инты.
Об эльфийских родичах Рене, равно как и Михая, Рамиэрль благоразумно умолчал. О победе над Варшани сказал мимоходом, но так, что осажденные поняли: на стороне пришедших не только правда, но и сила.
— Клянусь предвечным Светом, из которого я вышел и в который вернусь, что я сказал правду. Было время, мой народ принес вам немало зла, но те, кто сделал это, покинули Тарру, мы же остались, чтобы исправить то, что еще можно исправить. Клятва, полученная обманным путем, тает, как снег под лучами солнца. Михай Годой лгал, обещая вернуть в мир навсегда ушедшее и оплаканное. Он вернул в мир не благо, но беду.
Клянусь поседевшей травой и слезами Инты, клянусь своей дружбой с детьми вашего племени, что я не лгу! Задумайтесь, кому и чему вы служите? Ради чего жертвуете своими жизнями? Ради твари, некогда обузданной теми, кого вы зовете Созидателями, чтобы она восторжествовала с вашей помощью?!
Рядом с эльфом невозмутимо стояли южные орки. Плечом к плечу с людьми, а ветер развевал знаменитую седую траву, о которой слышали все, но нашел тот, кто считался злейшим врагом. Замок молчал, но это было лучше, чем выстрелы.
Солнце весело светило с темно-голубого неба, равнодушное к делам тех, кто отчего-то возомнил себя разумным и великим. Люди вернулись к войскам. Роман и гоблины ждали. Они решили ждать, пока их не накроет тень от ворот, но не прошло и часа, как узкая — на одного, и то боком — железная калитка, злобно лязгнув, выпустила одинокого гоблина, затянутого в черную кожу. Сердце Рамиэрля бешено заколотилось — он узнал Уррика! Неужели сдадутся?
Гоблин шел неспешно, и эльф успел разглядеть жесткие складки у рта и наметившуюся морщину между изломанных бровей — верный знак того, что их обладателю пришлось много размышлять и думы его не были радостными. На локте Уррика трепетал шарф цветов Ямборов. Что ж, это куда лучше ройгианских рогов… Оружия у Уррика не было, и Рамиэрль быстро отцепил шпагу и, передав ее Рэнноку, пошел навстречу. Остальные остались стоять — на доверие следует отвечать доверием. Однако один сопровождающий у эльфа все же случился. Криза! Орка ловким кошачьим движением сбросила пояс с ножом и решительно двинулась за Романом.
Парламентеры хорошо рассчитали свой шаг — они встретились ровно на полпути между замком и копьями резистантов. Рамиэрль протянул руку, и Уррик с готовностью пожал ее.
— Да уйдешь ты в славе. — Старинное гоблинское приветствие в устах эльфа явно произвело впечатление на орка, а Рамиэрль чуть помолчал и добавил: — Эмико.
Черные глаза широко открылись. Эльф понял, что сказал нечто необыкновенно важное, но не догадался, что именно.
— Да будешь ты радостью своих друзей и гордостью своего господина. — Уррик произнес освященную ритуалом фразу, не скрывая дружелюбия. — Мы решили продолжить разговор.
— Вы поверили тому, что я говорил?
— Мы, — Уррик подчеркнул это «мы» так, что не оставалось сомнения, что речь идет о гоблинах, — поверили, но в замке есть и другие. Один хотел тебя убить. Теперь его в этом мире нет.
— Благодарю, — слегка наклонил голову Роман, умолчав о том, что был не столь уязвим, как это казалось со стен.
— Это не стоит благодарности, послы неприкосновенны. Я спасал не твою жизнь, а честь своей госпожи. Мы присягнули господарю Годою. Доказательства, которые ты привел, освобождают нас от клятвы. Мы не можем отстаивать порочное дело, но мы не вправе и встать под ваши знамена. Нас послали жрецы-старейшины, без их решения мы можем опустить оружие, но не поднять.
— Я понимаю, — спокойно сказал Рамиэрль. — Это больше того, на что мы надеялись. Уходите. Возвращайтесь в горы. Никто не посмеет причинить вам вред по дороге.
— Нам трудно причинить вред, — по-волчьи улыбнулся гоблин.
— Но можно, — просто сказал бард. — Люди устали бояться. Таянцы думают о мести, они не могут трезво судить. Ты знаешь, что творилось в Гелани, и так повсюду. Вас много, вы вооружены, но до Корбута дойдет в лучшем случае треть. Вам придется идти по колено в крови тех, кто хочет отомстить за жертвоприношения Годоя. Мы проводим вас до предгорий, чтобы вы не множили смерти. Их и так много, и у вас и, особенно, у нас.
Орк задумался, затем вздохнул совсем по-человечески и признал:
— Ты прав, наши воины уйдут тихо, если ты сделаешь так, что их пропустят. Но наш уход не означает сдачу замка. Госпожа наша, — Уррик с вызовом вздернул подбородок, — не совершала ничего недостойного. Она останется правительницей, пока сюда не придет господарь Рене.
— Означает ли это, что Илана готова сдаться?
— Она будет говорить с господарем Эланда и после этого решит, но мы уйдем, только зная, что штурма не будет. Твоей клятве поверит и госпожа Илана, и я. О тех, кто в замке. Многие из них недостойны видеть небо и землю, но они есть, и у них есть наше слово. Оставляя их, мы должны знать, что их судьбу решит только господарь Рене, а не геланские люди с веревками и ножами. Мы должны предъявить доказательство, достаточное для их спокойствия. Заяц, чующий свою смерть, может стать опаснее сытого волка. Потому я и те, кто любит меня, останутся, чтобы охранять госпожу от тех, кто зовет себя ее подданными, но может вонзить ей нож в спину. Нас будет не более сотни, и мы не представляем угрозы. Остальные уйдут, как только ты дашь достойное доказательство вашей искренности.
— Я… — Девичий голос прервал разговор столь неожиданно, что Уррик и Рамиэрль вздрогнули. Криза умоляющими глазами смотрела на обоих. — Я… я пойти в замок и остаться. Меня все знать. Если я ходить в замок, они должны верить? Так ведь?
— Мне это не нравится, волчонок! Мысль о заложниках неплоха, но ты… Женщина не должна рисковать. Мы найдем других…
— Нет. — Черные глаза подозрительно заблестели. Рамиэрль внимательно посмотрел на девушку и… все понял. Юная орка — сильная, смелая, веселая — ничем не походила на бедняжку Мариту, но этот взгляд, взгляд, которым девушки смотрят на пленившего их воображение рыцаря… Уррик оставался в замке, и Криза хотела быть рядом с ним. Сердце сжало незнакомой доселе болью, но эльф безмятежно улыбнулся. — Что ж, Криза, если ты решила твердо и твой брат скажет «да»…
— Он скажет! — радостно крикнула девушка. На этот раз по-орочьи.
— Уррик, — теперь Роман обращался к гоблину, — Криза мне больше чем сестра, тем более что моя сестра — женщина недостойная и злая. Эта девушка стоит сотни принцесс. Обещай мне, что защитишь ее.
— Клянусь! Ее жизнь — это и моя жизнь. Залог драгоценен, и я его сохраню.
Михай не собирался с ходу штурмовать Кантиску, это было глупо и недальновидно. Сперва не привыкших, чему бы они ни учили других, к умерщвлению плоти клириков следовало измотать блокадой и напугать. Затем, ближе к месяцу Собаки, предъявить ультиматум повкуснее, дав две-три недели на обдумывание. Если нынешние кантисские главари окажутся столь упрямы, чтобы отказать, и столь умны, чтобы не позволить прикончить себя своим же, придется начать обстрел. Когда измотанные пушечным огнем и подкопами защитники не смогут за ночь починить разрушенное днем и в стенах образуются бреши, кое-как заваленные бревнами и битым камнем, он предъявит еще один ультиматум. Окончательный, после которого придется пойти на штурм. Двух или трех приступов хватит, Канн не Адена, Кантиска — не Гверганда, а засевшие в Святом граде кардинал Иоахиммиус и какой-то барон — не Феликс с Арроем. Михай не сомневался, что к осени город будет взят и можно будет принять корону из рук нового Архипастыря.
Арцийский казус, отличающий империю от прочих государств Благодатных земель, играл Годою на руку. Со времени Анхеля Светлого арцийские императоры короновались не только в Светлый Рассвет, но и в день великомученика Эрасти, приходящийся на пятнадцатый день месяца Зеркала. Времени хватало, и Годой действовал наверняка, без спешки.
Все шло отменно, пока на голову не свалились прорвавшиеся через Горду союзники, пожелавшие принять непосредственное участие в осаде. Правда, им хватало ума выдавать себя за таянских клириков, но сути это не меняло. Оставивший Варху ради Кантиски господин Шаддур требовал решительных действий. Ублюдку все равно, что скажут о регенте подданные, он вообще не видит ничего, кроме своего дохлого бога и каких-то начавших исполняться условий.
Что это за условия, ройгианец не говорил, а Годой не слишком расспрашивал. Он верил в свою дочь и в Арроя, на стойкости которых и строил расчеты. Геро не для того пробилась к вершинам могущества, чтобы отдать это могущество младенцу, а эландец не пустит Марциала за Адену. Пока Эланд держится, Эстель Оскора недоступна. Союзники могут только просить, уговаривать, настаивать, но не приказывать.
Всех их Чаш насилу хватило, чтобы покончить с Всадниками Горды, а взломать Явеллу, хранимую живой водой, они смогут, разве что высосав всю Таяну и пол-Арции, но этого им никто не позволит. Михай не собирался сидеть на развалинах, любуясь божественными рогами. Он намеревался жить и править долго, успешно и приятно, а уходя, оставить наследникам великую империю и добрую память.
Воль Великий погиб в битве. Анхеля Светлого прикончил в его собственном кабинете Проклятый. Самого Проклятого обманула святая Циала, получившая власть над Церковью и долгую беспорочную жизнь. Годоя не устраивала ни одна из великих судеб. Пусть смерть Воля была случайностью, смерть Анхеля, заточение Проклятого и жизнь Циалы — ошибки, и повторять их тарскиец не желает. Он не подставит спину, не потеряет голову от любви и не ударится в благочестие.
Михай Годой четко представлял ближайшее будущее. Два, а лучше три года, чтобы укрепиться в Арции. Стать из варвара и узурпатора тарскийцем и регентом уже неплохо, но его должны называть арцийцем и императором. Не во дворце, а в кабаках, и не по праву рождения, а по праву силы и щедрости. Добиться этого не столь уж сложно, особенно после Базилека. Нужно время, золото и Церковь. И не нужны союзники с их Жнецами и Охотниками.
Годой рассчитывал, что влекомые Темной звездой ройгианцы станут раз за разом кидаться на Явеллу, но Шаддур понимал не только в магии и требовал ворваться в Эланд вдоль берега. Регент, не желая преждевременной ссоры, отправил Марциалу приказ. Составленный таким образом, что вице-маршал поймет: от него требуется не быстрая победа, а длительная осада.